Цикл Охранное отделение. Загадка о двух ферзях - Страница 3

В таких делах прошедший в свое время отличную школу под руководством настоящего мастера своего дела Вильмонт разбирался прекрасно. Несмотря на свою молодость, действовал он очень расторопно, к каждому собеседнику находил особый подход. Пока поручик разговаривал, его помощница стояла рядом с большим откидным блокнотом на изготовку и зарисовывала карандашом лица свидетелей, а также все, что могло заинтересовать офицера.

Это была настоящая человеческая карусель! За какие-то полчаса перед парой дознавателей длинной чередой прошла целая вереница людей разной внешности, разного типа, характера и звания. По признанию художницы, от кокард, разноцветных фуражек чиновников военных и гражданских ведомств у нее стало рябить в глазах. А сколь-нибудь ценного источника информации все не удавалось найти.

Вильмонт уже был готов признать безнадежность задуманного им дела, когда на глаза ему случайно попался жалкий тип в куцем мундирчике коллежского регистратора почтово – телеграфного ведомства. Он боком пробирался вдоль состава, явно стремясь скорее проскочить мимо столичного обер-полицмейстера со свитой. Вильмонт поспешил преградить беглецу дорогу. Их пути пересеклись вдали от чужих глаз, в дальнем конце перрона.

– Что вам угодно, милостивый государь? – побледнев, испуганно пролепетал чиновник, сообразив, что ему не отвертеться от решительного вида молодца, в котором сразу почувствовал Власть.

Судя по петлицам, он состоял телеграфистом в министерском поезде. Он был уже в годах – неудачник, застрявший в мелких служащих, и при этом наверняка обремененный большой семьей. Редкие бакенбарды посеребрены сединой, нескольких зубов в углу рта не хватает, дряблая шея подрагивает при каждом слове. Могло показаться, что с его худого маленького лица никогда не сходило опасливо – унылое выражение.

Этот представитель человечества явно давно смирился с собственной незначительностью; грех было мучить такого, но молодому сыщику словно кто-то нашептывал на ухо: «Спроси его! Спроси! Да не мешкай – неспроста он так удирал. Наверняка что-то знает или видел, а теперь боится, что затаскают по допросам и судам».

– Пожалуйте рассказать мне всю правду о той даме, – откровенно блефуя, потребовал Вильмонт.

– О какой даме? – изумленно уставился на него телеграфист.

От волнения он снял с головы фуражку, и ветер зашевелил редкие волосы по краям его морщинистой рябой лысины.

– Сами знаете о какой!

– Ах о той. – Чиновник как-то сразу весь обмяк, покорно опустил голову и промямлил: – Хорошо, извольте…

Телеграфист стал рассказывать, что случайно столкнулся с интересующей господина офицера дамой в тамбуре вагона. Он спешил – ему надо было успеть в управление дороги, чтобы до отправления поезда подписать командировочный лист и получить положенное путевое довольствие в размере пятидесяти копеек в сутки. Дама же только что вошла. Видимо, пользуясь тем, что в тамбуре никого нет, она откинула вуаль с лица и посмотрелась в зеркальце перед тем, как войти в купе к почитателю своей красоты.

– В этот момент я буквально налетел на нее, – смущенно пояснил телеграфист. – Мы оба сильно сконфузились. Я стал извиняться. А она бросилась мимо меня. Передо мной мелькнул освещенный солнцем нежный розовый профиль.

Телеграфист принялся описывать девушку. Вильмонт взглянул на набросок, проявляющийся под карандашом помощницы, и ахнул. Сомнений быть не могло: он хорошо знал эту юную особу! Но поверить в то, что заместителя и личного друга министра хладнокровно убила эта нежная, добрая девушка, было невозможно…

История их связи началась давно. Когда-то эта женщина круто изменила судьбу блестящего гвардейского офицера. Впрочем, судьба юных влюбленных, которые по воле злой судьбы стали заклятыми врагами, была определена еще до их появления на свет.

Сумерки сгущались. Сквозь темнеющий лес не выбирая дороги бежал окровавленный мужчина в разорванном офицерском мундире. За его спиной среди деревьев мелькали темные силуэты преследователей, лаяли собаки, слышались азартные голоса:

– Вон он, шельма! Вон, я его вижу! Ату его! Окружай, мужики! Слева заходи, Игнат! Василий, Прошка, Ибрагим, отсекайте его от реки. А то снова ускользнет, ловкач! Да не шибко его калечьте, кто первый споймает. Живьем брать голубчика! Ему еще на дыбе повисеть надобно, смоляного кнута со свинцовыми хвостами испробовать.

Время от времени сзади хлопали выстрелы. Но палили не прицельно, только чтобы добычу попугать, а более дабы себе добавить храбрости. Ведь дворовые люди, пущенные грозной хозяйкой поместья по следу беглеца, знали, как он опасен.

Впрочем, были в этой своре и матерые волкодавы. Один из них – бритый наголо кавказец в черкеске с газырями и при кинжале – сумел обойти беглеца и вышел ему наперерез. Ступал он неслышно, потому что с детства был обучен походке крадущегося барса, а вместо сапог носил поршни из буйволиной кожи. Все рассчитал джигит – и то, что ветер дует не от него и что нет у беглеца иного пути, кроме как через прогалину к пограничной речке, за которой заканчиваются владения помещицы.

Одного не учел многоопытный абрек. Судьба свела его уже не с тем худосочным крестьянским пареньком, которого он когда-то мог сбить с ног одним ударом. Теперь против него стоял ровня – ничуть не менее опасный боец, прошедший войну, плен и множество других испытаний. Записавшийся в действующую армию под фамилией купеческого сына, беглый крестьянин состоял в охотниках-пластунах – добровольцах на смертное дело. Мало кому из этих отчаянных парней довелось вернуться на родину. За охотниками из пластунских команд турки охотились специально. Взятых в плен разведчиков башибузуки резали живьем, как баранов, им отрубали головы. Однако беспаспортному бродяге, обман которого мог в любой момент раскрыться, терять было нечего. Поэтому он вызывался на самые рискованные вылазки…

Зато жилось в охотниках намного вольнее и веселее, чем в строевых полках, где царила палочная дисциплина. Командиром над охотниками был поставлен поручик Лешев – такой же бесшабашный искатель приключений, как и его люди. Трижды его размалывали в рядовые за дуэли, пьяные загулы и прочие «подвиги» и каждый раз снова производили в офицеры за боевые отличия. На черкеске поручика кроме двух солдатских крестов белел офицерский Георгий. С таким ротным «вольные стрелки» особого подразделения не знали никакой муштры. Зато кормили их отменно. Охотникам – пластунам, часто вступавшим в рукопашные схватки, а иногда по полдня проводившим в секретах, требовалась большая физическая сила и выносливость. Поэтому интенданты отпускали им на котел усиленную порцию мяса, каши не впроед. Каждый получал двойную порцию спирта, да такого, что бил в голову наповал.

В такой среде деревенский паренек быстро превратился в головореза. Его прирожденные таланты к авантюризму и сомнительным похождениям пробудились и расцвели. С такими же оборванцами и удальцами, для которых жизнь, что своя, что чужая, совсем невеликая ценность, он ночью подкрадывался к врагу. Пластунскими приемами они бесшумно брали часового, а если везло, то и офицера и живьем волокли его к своим для допроса. Не раз турки устраивали им засады, вырываться из которых приходилось, орудуя только кулаками и кинжалами. Отнюдь не гренадерского роста и силы, но от природы быстрый мыслью и телом, в таких рейдах молодой солдат стал настоящим зверем, опасным даже для самого искушенного противника.

Вот и теперь он вовремя заметил опасность и затаился. Из кустов беглец некоторое время наблюдал за приближающимся горцем. Еще окончательно не стемнело, а разделяли их какие-то тридцать шагов, так что можно было в малейших деталях рассмотреть врага.

Хоть кавказец постарел и отпустил бороду, бывший крепостной узнал личного палача хозяйки по особой отметине – рваному уху. В руках горец держал старинное, богато украшенное кремневое ружье, которое получил в наследство. Враг был так близко, что бывшему солдату был виден крупный серебряный перстень с золотой поперечной насечкой на большом пальце правой руки горца. У кремневых ружей были такие маленькие и тугие курки, что без кольца их было очень трудно взвести.