Цианид по-турецки (сборник) - Страница 50

Из-за широкого лопуха я видел эту парочку. Они стояли совсем недалеко — на тропинке, ярдах в двенадцати от меня. Фрейлина была в пышном платье для утреннего приема у королевы, паж — в не менее пышном парадном наряде, усыпанном блестками, от которых у меня зарябило в глазах.

— Мирлич, — сказал Даргири, несколько понижая голос, — но ведь он, возможно, в самом деле убил фрисканда. Я был свидетелем ссоры. Уверяю вас, Цисарт был настроен очень решительно, и Бедари тоже. Но, раз уж зашел этот разговор, признайтесь: после той недавней истории фрисканд более не докучал вам?

Мирлич не ответила.

— Мирлич! — воскликнул Даргири. — Еще раз повторяю: я не причастен к убийству Цисарта. А если бы я хотел его наказать, то вызвал бы на честный поединок и уж во всяком случае не прятался бы за невиновного!

— Вот как? — холодно спросила Мирлич. — А мне казалось, что вы просто боитесь вызвать фрисканда. Вы ведь не так уж хорошо владеете шпагой. Не знаю, Даргири… Мне кажется, нам не следует встречаться. Во всяком случае, до тех пор, пока суд не примет решения. И следите за своим лицом — вы не могли скрыть своей радости, услыхав о смерти Цисарта. А когда узнали, что в убийстве обвинен Бедари, едва не запрыгали от восторга. Мне это кажется подозрительным. Смотрите, чтобы такая мысль не пришла в голову еще кому-нибудь.

— Вы… Мирлич, зачем вы мучаете меня? — вскричал Даргири с такой силой, что у меня зазвенело в ушах. — Разумеется, я не стану сожалеть о том, что тупой солдафон больше не будет оспаривать у меня честь быть вашим преданным слугой. И, конечно же, я не стану особо жалеть о человеке, к которому вы, как мне кажется, тоже проявляли интерес. Но это не значит, что я убил одного из них и оклеветал другого! В конце концов, почем я знаю — не отверг ли вас фрисканд и не подкупили ли вы какого-нибудь негодяя убить его? Да и Бедари вызывал у вас несколько раз приступы ярости, своими ухаживаниями за этой деревенской дурочкой…

Именно при этих словах вновь послышались шаги. Сдвинув в гибкий стебель, я осторожно выглянул наружу. Это оказалась Глюмдальклич, беспокойно оглядывавшаяся по сторонам.

— О, это ты, Лорич! — фальшиво обрадовалась Мирлич. — А я собиралась зайти к тебе в гости. Бедняжка, ты, наверное очень волнуешься о своем Бедари!

— Конечно, — рассеянно ответила Глюмдальклич. — Но, я надеюсь, его величество не позволит приговорить к смерти невинного человека…

При этих ее словах Даргири, с трудом сдерживавшийся, громко фыркнул и пошел прочь, что-то невнятное бормоча себе под нос.

Мирлич поспешно взяла за руку мою нянюшку.

— Извини, Лорич, я тороплюсь, — сказала она со вздохом. — Но вечером я непременно навещу тебя, если ты не против.

Не дожидаясь ответа, фрейлина почти бегом покинула лужайку. Думаю, она хотела догонять пажа — последние слова Даргири изрядно напугали ее.

Раздвинув траву, я выбрался из зарослей лопуха и предстал перед Глюмдальклич. Лицо моей нянюшки прояснилось. Подхватив меня, она вновь поместила меня в кошель, и мы продолжили путь в храм.

Здесь, сообщив о королевском решении, Глюмдальклич потребовала служителя показать нам тело убитого. Тот отвел нас в самую дальнюю комнату храма, предназначенную именно для таких случаев. Несмотря на то, что любая комната в Бробдингнеге казалась мне огромной, здесь я чувствовал себя так, словно меня поместили в тесный каменный мешок. Впрочем, для любого великана эта комната и была каменным мешком 35 ярдов на двадцать пять — но не менее шестидесяти ярдов в высоту. К тому же стены сходились вверху, образуя нечто вроде купола. Пол был сложен из больших каменных плит, щели между ними были столь велики, что, пожелай я погулять тут, запросто мог бы провалиться по пояс в любую из них.

Стены были отштукатурены и окрашены в черно-красные цвета, и на каждой из них красовалось (если уместно тут такое слово) изображение одного из судей преисподней. Вообще, вся комната представляла собою преддверье загробного мира, как его представляли бробдингнежцы.

На длинном высоком столе, размером примерно 30 ярдов на 4, стоявшем на высоких каменных столбах, лежал фрисканд Цисарт. Он был одет в то же платье, в котором его нашли и тех же сапогах. Рядом с телом лежало орудие убийства — шпага дригмига Бедари.

Видя, что Глюмдальклич изрядно напугана мрачной обстановкой, к тому же — с трудом пересиливает отвращение при виде мертвого тела, я попросил ее только поставить меня на стол, после чего она может выйти и подождать снаружи. Понимая, что моего зова она не услышит, я попросил ее прийти через два часа.

Вслед за тем я приступил к делу. Должен сказать, что за годы моей службы корабельным хирургом, я немало насмотрелся и на раны, и на покойников, так что был совершенно уверен в спокойном своем отношении к осмотру. Но Цисарт оказался первым мертвым великаном, мною увиденным. И зрелище это было столь же величественным, сколь и чудовищным; немалого труда стоило мне преодолеть внезапную тошноту, вызванную трупным запахом, которым, казалось, был наполнен весь воздух вокруг огромного стола. Излишняя моя чувствительность к запахам, которых сами бробдингнежцы не ощущают и не замечают, сыграла печальную роль. Дважды, по крайней мере, мне приходилось прерывать свои занятия для того, чтобы, отвернувшись, подбежать к дальнему краю стола и вдохнуть здесь относительно чистый (во всяком случае, не настолько зараженный запахом гниения) воздух.

К некоторому облегчению, труп не раздевали, и чудовищные следы разложения были, в основном, скрыты от моих глаз. Боюсь, я бы не выдержал ужасной картины. А что она ужасна, я мог понять по тем следам, которые наблюдал в доступных местах — на лице и шее убитого фрисканда и на его руках.

Как я уже писал однажды, кожа великанов выглядела вблизи весьма пестро и отталкивающе. Думаю, читатель может сам представить себе, насколько хуже обстояло дело с кожей великана мертвого. Явственная зелень, еще недоступная зрению бробдингнежцев, но уже явственно видевшаяся мною, образовывала обширные острова на щеках и лбу Фрисканда; оттенков было великое множество — от сине-зеленого до почти черного; поры зияли глубокими черными дырами, лицо бугрилось прыщами, шрамами и бородавками размером никак не меньше двух дюймов, из которых росли толстые черные волосы.

Призвав на помощь всю свою выносливость, я медленно осматривал убитого, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Разумеется, слово «мелочь», применительно к великану, кажется смешным — но и она возможна. Например, на указательном пальце правой руки Цисарта я обнаружил синеватое пятно длиною примерно фут и шириною дюйма полтора. Поначалу я воспринял его так же, как пятна на лице офицера — как результат гниения. Однако, заметив, что в этом месте кожа была несколько придавлена, и образовавшаяся ложбина имела округлую форму, я догадался, что пятно было чернильным. Я тотчас вспомнил о записке, которую получил Бедари, и подумал, что, по всей видимости, эту-то записку и писал Цисарт незадолго до смерти.

Впрочем, до рук фрисканда я добрался не сразу. Сначала я осмотрел лицо Цисарта. Здесь, кроме трупных пятен, явственно были видны следы травяной зелени — особенно на носу и скулах.

Более всего меня заинтересовали его губы. Они были покрыты бурой коркой запекшейся пены. Я подумал, что эту корку не мешало бы сравнить с той, которая осталась на срезанных мною травяных стеблях. Забравшись на плечо убитому, я приблизился к подбородку, постелил на него свой носовой платок и, задержав дыхание, принялся тесаком соскабливать в него корку с губ. Собрав некоторое количество, я завязал платок, спрятал его в карман, и двинулся дальше.

Рана в груди, откуда вышло лезвие шпаги, представляла собой дыру с неровными краями, двенадцать дюймов на полтора-два. Края и одежду вокруг покрывала толстая корка заскорузлой крови, твердая на ощупь.

Тут я сообразил, что не в силах буду перевернуть гигантское тело и дозваться Глюмдальклич или смотрителя тоже не смогу. Но мне непременно нужно было увидеть входную рану — в спине, куда был нанесен смертельный удар.