Цианид по-турецки (сборник) - Страница 44

— Не сомневаюсь в этом нисколько, но только вряд ли я смогу его убедить в своей невиновности, — обреченным голосом произнес Бедари. — Все указывает на меня, как на убийцу.

— Но ведь вы не убивали? — спросил я.

— Конечно, нет! — горячо воскликнул Бедари. — Но как мне это доказать?

Я видел, что он совсем пал духом. Мне нужно было его подбодрить. И я рассказал ему об ужасных убийствах, осквернивших огромный храм в столице Лилипутии Мильдендо. И, разумеется, о той роли, уже известной читателю, которую сыграл я в раскрытии кровавой тайны. Наверное, я чрезмерно хвастал своими успехами. Но я должен был вселить уверенность в его отчаявшееся сердце, а сделать это оказалось не так легко. Юный гвардеец находился в том возрасте, когда человек во всем полагается на физическую силу. Поэтому Бедари не мог себе представить, что столь слабое существо, как я, «человечек», Грильдриг, в состоянии оказать ему помощь и спасти его от неминуемой смерти.

Признаться, я тоже испытывал определенные сомнения. Но — делать нечего. Забравшись в карман его камзола, я словно дал клятву. И отказаться от нее я не мог и не хотел.

— У нас не так много времени, — решительно сказал я. — Расскажите же, что произошло, и почему вдруг именно вас обвинили в преступлении.

После некоторых колебаний Бедари заговорил. Как уже известно читателю, молодой человек служил в королевской гвардии. На службу во дворец его рекомендовал некто Цисарт, служивший здесь уже не первый год и имевший чин фрисканда, что примерно соответствовало капитан-лейтенанту в европейских армиях. Цисарт, знавший Бедари с детства, предложил его командующему гвардии, и тот согласился. И происхождение, и таланты молодого человека вполне соответствовали требуемым.

С самого начала у Цисарта и Бедари сложились добрые отношения.

— Фрисканд Цисарт дал мне несколько уроков фехтования, — сказал Бедари. — Кроме того, с его помощью я всерьез изучал тактику и стратегию, а также другие науки, необходимые на военной службе.

Под началом фрисканда Бедари подготовился к экзамену на первый офицерский чин. Экзамен должен был состояться на днях, и у молодого человека не было никаких сомнений в том, что испытания он пройдет успешно.

— Однако вчера произошло нечто странное. Я только сменился из караула и пришел к себе в комнату. Со мною были несколько моих товарищей. Мы собирались сыграть в кости. И вот тут в комнату буквально ворвался Цисарт! — юноша помрачнел. — Клянусь тебе, Грильдриг, никогда я не видел его в таком состоянии! Рука его лежала на эфесе шпаги, и мне показалось, что он с трудом сдерживает ярость!

Цисарт обвинил Бедари в том, что тот распространяет клевету по его поводу.

— Будто бы я жаловался своим сослуживцам, что фрисканд требует с меня плату за нужные результаты испытаний! — видимо, воспоминание об этом до сих пор жгло сердце молодого гвардейца. Он вскочил и забегал по тюремной камере, так что я спешно забился в дальний угол — чтобы случайно не оказаться под его тяжелыми сапогами.

Впрочем, он быстро успокоился, вернулся на место и даже извинился передо мной за несдержанность.

— Эти обвинения показались мне чудовищно несправедливыми, — продолжил Бедари, стараясь говорить негромко и неторопливо — как я его и просил. — Признаю: я тоже вышел из себя. Мы едва не подрались. К счастью, находившиеся там же наши сослуживцы растащили у нас и уговорили вынести эту историю на суд чести нашего полка — поскольку поединки между офицерами гвардии и кадетами категорически запрещены. Фрисканд, немного остыв, согласился с этим, заявив, что не желает драться с тем, кто уступает ему в фехтовальном искусстве.

— Что ж, с его стороны это было благородно, — заметил я.

— Конечно! — горячо поддержал Бедари. — Цисарт — благородный человек. Был… — добавил он, помрачнев. — Потому что сегодня я нашел его тело на лужайке в королевском парке.

— Почему же все решили, что убили его вы? — спросил я.

— Потому что несколько человек слышали, как мы ссорились. Мы говорили слишком громко, — ответил Бедари уныло. — Потому что, если я действительно говорил все эти гнусности, то именно мне было невыгодно доводить историю до суда чести — ведь за этим могло последовать позорное исключение из полка.

— Но ведь вы не говорили этого! — воскликнул я. — Значит, могли это доказать, разве не так? Ведь фрисканд, обвиняя вас, вынужден был бы назвать того, кто передал ему эти разговоры! И вы со спокойной душой могли бы опровергнуть клеветника! Честно говоря, — продолжил я, стараясь быть рассудительным, — в убийстве Цисарта куда больше был заинтересован именно клеветник. Разве не так?

Бедари тяжело вздохнул.

— Я думаю, что все было именно так. Но ты, Грильдриг, еще не знаешь главного. Ты не знаешь, чем был убит Цисарт.

— Чем же? — спросил я.

— Моей шпагой, — мрачно ответил Бедари. — Не знаю, как такое могло случиться. Он лежал ничком, и тело его было пробито моей шпагой! Убийца подкрался сзади и ударил Цисарта в спину. Увидев это, я тут же выдернул шпагу. Тогда-то я и испачкал руку кровью…

— То есть, кровь на эфесе была совсем свежей? — уточнил я.

— Ну, да… Едва шпага оказалась в моей руке, как послышались чьи-то голоса, кто-то приближался к месту поединка. Я испугался, бросил оружие и позорно бежал…

— Но как же ваша шпага могла попасть убийце? — спросил я.

Бедари пожал плечами.

— Я не обратил внимания, — признался он. — Я гулял по парку без оружия — поскольку вне службы нам предписано ходить по королевским владениям безоружными. А когда я прибежал к себе, то увидел, что на спинке моей кровати висят пустые ножны. Я прицепил их к перевязи, потому что растерялся…

— Где сейчас ваша шпага? — спросил я.

Бедари пожал плечами.

— Наверное, у начальника караула. У Голдири. Или же в храме, вместе с телом Цисарта, — он помрачнел, и я заторопился со следующим вопросом:

— А кто присутствовал при вашей ссоре с фрискандом?

Бедари задумался.

— Дригмиг Тизарт, — ответил он, — мой сосед по комнате — гвардеец Зитери… Да, еще паж Даргири, он дожидался, пока я сменился из караула. Кажется, все. Мы вчетвером как раз составили партию в кости. Я успел метнуть, но не успел посчитать результат — в комнату ворвался взбешенный Цисарт. Остальное вы уже знаете.

Тут наш разговор был прерван появлением тюремщика. Я спешно спрятался за ножку деревянного топчана. Бедари же сделал вид, будто что-то ищет на полу. Он возился до тех пор, пока не убедился, что меня никто не увидит. Только после этого он повернулся к тюремщику, заглянувшему в зарешеченное окошко. Тот протянул ему ломоть хлеба и пузатый кувшин, после чего тут же опустил решетку и запер ее на замок.

Дождавшись, пока шаги тюремщика стихнут в глубине подземного коридора, я вышел из своего укрытия.

Бедари сидел на топчане и неторопливо ел хлеб, запивая его из кувшина каким-то напитком, судя по сильному кислому запаху — разбавленным вином. Мне так и не удалось привыкнуть к виду едящего великана и к обилию отвратительных запахов и звуков, сопровождающих это зрелище. Даже наблюдая за завтраком мою милую нянюшку, к которой я был искренне привязан, я не мог избавиться от отвращения. А ведь Глюмдальклич ела, по здешним меркам, совсем мало, изяществом природным и воспитанием не была обделена! Что уж говорить о молодом гвардейце, отличавшемся отменным аппетитом и при том ничуть не обязанном соблюдать этикет в тюремной камере. За один раз он отхватывал зубами кусок, которого вполне хватило бы на обед трем моим соотечественникам, а крошки, которыми усеивался каменный пол, размерами достигали голубиного яйца.

При этом он учтиво поинтересовался, не желаю ли я разделить с ним трапезу. Я поспешно отказался, ссылаясь на плотный ужин. Он не настаивал. Громко проглотив последний кусок и допив вино, Бедари повеселел. Как легко переходят молодые люди от одного расположения духа к другому, и как своеобразно реагирует юный организм на такие простые и даже примитивные вещи, как наполнение желудка! Ведь ничего, ровным счетом ничего не изменилось в положении юного дригмига. Он по-прежнему находился в подземно тюрьме, над ним по-прежнему довлело обвинение в страшном преступлении, а значит самая жизнь его находилась под смертельной угрозой. Но вот, он поел — причем ему подали не какие-то изысканные блюда, а краюху черствого хлеба и кувшин воды, сдобренной толикой дешевого виноградного вина. И вот, пожалуйста — насколько можно было видеть в полумраке камеры, щеки его порозовели, глаза заблестели, а на губах то и дело появляется тень улыбки! Поистине, человек — самое странное творение подлунного мира, и размеры тела тут не имеют ни малейшего значения.