Цианид по-турецки (сборник) - Страница 33

— Это должно быть интересно, — заметила я, — только бы этот доктор не отказался говорить с нами.

— С какой это стати? — удивился комиссар, — его пациенту уже ничего не может повредить, какие бы тайны не выдал этот Сайлас Виртон, так зовут психоаналитика. Да и к тому же, это вполне может оказаться убийством, и тогда отвечать на наши вопросы его обяжет суд.

— Не знаю, сможем ли мы убедить суд, что показания психоаналитика имеют отношение к убийству его пациента, да и сам факт убийства пока под сомнением, — не согласилась я с оптимизмом комиссара. — Мы можем только надеяться на то, что нам удастся убедить доктора в том, что его информация принесет пользу не только живым, но скончавшемуся Питеру Боулду, или, как минимум, его посмертной репутации.

— По-моему, вы все усложняете, — не поверил моим доводам Эрик Катлер.

Но, тем не менее, я оказалась права. Доктор Виртон сразу заявил, что рассказывать о беседах с пациентом он будет только по решению суда. Однако, высказать свое мнение он согласился, как и ответить на вопросы, не требующие от него нарушения врачебной этики. Кроме того, он предпочел разговор со мной, как лицом неофициальным и захотел, чтобы наша беседа проходила в его кабинете.

Сайлас Виртон показался мне совсем молодым, пока я не присмотрелась к нему, и мы не начали говорить. Он был невысокого роста и, если подобное определение применимо к мужчине, выглядел каким-то хрупким. Светлые волосы, светло-серые глаза, черты лица тонкие, можно сказать красивые. Впрочем, этот, несколько фарфоровый, образ компенсировал серьезный умный взгляд и приятный мягкий, но довольно низкий голос.

— Я совершенно не понимаю, чем могу быть вам полезен, — заявил Виртон в самом начале разговора.

— Если честно, доктор, то я тоже не могу пока это вам объяснить, — с улыбкой ответила я, и это было чистой правдой.

— Так о чем же вы собираетесь меня спрашивать?

— Сначала было бы справедливо рассказать вам некоторые обстоятельства из жизни вашего пациента. Возможно, тогда вы сами решите, что можно, или нужно сказать, хотя, быть может, как раз наоборот — решите, что сказать вам нечего. Но я рискну.

— Что ж, готов вас выслушать, а там посмотрим.

Я рассказала обо всем, что нам было известно о судьбе Питера Боулда, включая его стихи и предполагаемый интерес к нему со стороны издательства «Круиз». Не упомянула только исчезнувшую коробку. Мне показалось, что для нашего разговора это несущественно.

— Я вижу, что вы неплохо разобрались в особенностях характера бедного Питера, — заметил доктор Виртон, выслушав мой рассказ. Даже не уверен, что мои дополнения к уже описанному вами образу будут для вас хоть чем-то полезны. Но кое-что, так и быть, добавлю.

— Буду вам очень признательна за ваши дополнения, — ответила я, — никто не знает, какая деталь, или мысль, может привести нас к разгадке этого запутанного дела.

— Хорошо. Господина Боулда направил ко мне его семейный врач, вернее будет сказать, что семейный врач госпожи Родригес, — начал свои рассуждения Сайлас Виртон.

— Это Санти? — уточнила я.

— Да, она по-матерински опекала этого парня. Думаю, что он пришел ко мне именно потому, что она настояла, а не потому, что это посоветовал доктор Корано.

— А почему доктор решил, что Питеру Боулду нужна ваша помощь?

— Он страдал внезапными приступами ускоренного сердцебиения, жаловался на бессонницу. Никаких серьезных проблем на уровне физиологии в его организме не было. Эти симптомы были связаны с состоянием его психики. Так решил доктор, и он был прав, как считаю я.

— Насколько я понимаю, несмотря на то, что первый визит к вам для Питера был связан с непростым решением, он затем продолжал посещать вас довольно регулярно?

— Да, мне удалось его убедить в полезности этих посещений, а затем, по-моему, он и сам привык, можно сказать, втянулся. Вы правильно заметили, что, в сущности, он не был слабым человеком, хотя и мог произвести подобное впечатление. Ему просто не было дела до того, что находилось и существовало вне его собственного я. То, что было его, как это принято называть, внутренним миром, было интереснее, живее, красочней того, что могла дать ему судьба. Я думаю, что только мне он и открывал некоторые сокровища этого мира, выстроенного в его одинокой душе. Такие люди неминуемо становятся поэтами, философами, иногда, учеными. Не правда ли?

— Вам виднее, доктор, — согласилась я, — как мы выяснили, Питер действительно писал стихи, возможно, не только. О чем-то же с ним собирался договориться Александр Гирш. Мне не верится, что его интересовали стихи, тем более стихи некого Питера Боулда, о котором в литературных кругах явно никто и никогда не слышал. Даже если он был гениальным поэтом, продать его сборники было бы слишком сложно.

— Но вы ведь наверняка осматривали его вещи, обыскивали его комнату, там не было никаких рукописей?

— Нет, мы не нашли. Компьютера у него тоже не было. Правда… — я опять остановила себя и ни словом не упомянула исчезнувшую коробку.

— Но его рукопись, если она существовала, могли попросту украсть, — спросил доктор.

— Могли. Но могло быть и по-другому. Он мог вынести ее и сам. Мог, например, отдать кому-то.

— Зачем?

— Ну, этого я пока не могу даже предположить. Надеюсь, что Александр Гирш все же перестанет прятаться и ответит на наши вопросы, это прояснило бы многое. А вам Питер давал читать свои стихи?

— Нет, он считал, что я не способен понять не только то, что было написано им, но и поэзию вообще. У него было свое представление о людях, с которыми его сталкивала судьба. Нужно сказать, что некоторые его высказывания были очень точными. Мне жаль, что так закончилась его жизнь, хотя я понимаю, что долгие годы не смогли бы добавить ему счастья. Я надеюсь, хотя это прозвучит очень странно для вас, что смерть этого человека поможет ему обрести признание, которое не принесла бы ему жизнь.

— Представьте себе, я тоже все время думаю об этом.

— Вам следовало бы заниматься психологией, а не детективной практикой, — неожиданно заявил мой собеседник.

— Я еще вполне могу успеть заняться и этим, хотя убеждена, что знание психологии детективу нужны не меньше, чем психоаналитику.

После этого разговора у меня осталось впечатление, что доктор мне не сказал что-то важное, но хотел сказать, просто по какой-то причине не решился.

О своем разговоре с Сайласом Виртоном я рассказала комиссару по телефону. Я собиралась ехать в управление, но позвонила сначала Терри Грессу, номер его телефона мне еще вчера сообщил Дэвид, оказалось, что он с писателем неплохо знаком. Поскольку господин Гресс предложил мне приехать к нему прямо сейчас, я не стала откладывать разговор, время тут могло оказаться весьма важным фактором. Выяснилось, что ехать нужно в Сент-Стоун, и, значит, у меня было время поговорить с Эриком Катлером прямо из такси.

— Знаете, о чем я подумал, — вдруг произнес комиссар, выслушав меня., — странно все же, что так и не был найден сотовый телефон Боулда. Обычно, если кто-то находит чужой аппарат, он сообщает в телефонную компанию, с которой этот аппарат связан, а та, в свою очередь, связывается с клиентом. Аппарат можно потерять только в случае, если он попал в такое место, где его никто не смог найти. Но это так мало вероятно! Что-то тут не так.

— Да, я тоже об этом думала, — поддержала я сомнения Эрика Катлера, — где-то этот аппарат есть. Между прочим, в памяти этого несложного устройства тоже может оказаться важная информация.

— Вы просто читаете мои мысли! — воскликнул комиссар.

Впрочем, чтение мыслей мне мало помогло. Никаких версий о судьбе мобильного телефона Питера Боулда у меня не появилось..

Вскоре я приехала по адресу, который продиктовал мне господин Гресс. У него был очень красивый дом, но без всяких индивидуальных излишеств, просто удобное современное жилище достаточно состоятельного человека. Терри открыл мне двери сам, я даже не знаю, был ли еще кто-нибудь в его доме.