Чужой среди своих (СИ) - Страница 2

Вилли в этой четверке был старшим, это я понял из его короткой речи.

- Думаю, что нам надо немного развлечься, парни. К тому же я считаю, что двух партизан нашему лейтенанту будет достаточно.

Разведчики понимающе переглянулись. На их лицах сразу появлялись ухмылки, стоило им встретиться со мной глазами, а один из них прямо сделал недвусмысленный жест - резко проведя рукой по шее.

"Он, что собирается зарезать меня, как свинью?!".

По спине и по шее побежали холодные мурашки.

- Пауль, стань там и смотри в оба, - скомандовал Вилли.

Разведчик дисциплинированно стал на указанное ему место, и передернул затвор автомата.

Говоря это, Вилли, снял и положил на землю автомат, скинул с широких плеч куртку, потом снял подсумки, предварительно вытащив из ножен отличный клинок. Судя по тому, как он обращался с ножом, можно было понять, что передо мной мастер ножевого боя. Сам того не ожидая я задел профессиональную гордость мастера.

"Так вот в чем дело, - я внутренне усмехнулся. - Я его обидел и теперь он желает смыть моей кровью нанесенное ему оскорбление".

Как только я это понял, то сразу начал прокачивать ситуации, исходя из нескольких наиболее вероятных исходов. Пока мастер ножа раздевался и разминался, двое немцев присели на землю, держа автоматы на коленях, и начали заключать между собой пари на время, которое я могу продержаться в схватке. Часовой от них не отставал.

- Минута! Две минуты! Ставлю пачку сигарет! Я - стакан шнапса! Полторы минуты! Ставлю свою зажигалку!

- Ганс, разрежь веревки на партизане и дай ему нож, тот, что мы забрали.

Один из немцев неохотно поднялся, взял нож и подошел ко мне. Я изобразил испуг и стал отползать, упираясь ногами в землю. Видя мой испуг, немец сделал зверское лицо и стал махать ножом, делая вид, что меня зарежет.

- Не надо! Пожалуйста! Не надо! - мой испуганный вид и жалобный голос сделали свое дело. Немцы заулыбались, расслабились и стали мне показывать жестами, проводя большими пальцами по горлу, что меня сейчас зарежут. Комедию прекратил Вилли.

- Ганс! Делай, что я тебе сказал!

Разведчик перестал корчить рожи, а затем зайдя мне за спину, одним небрежным движением перерезал мне веревки, потом отойдя на пару шагов ловко воткнул нож в землю. После чего объяснил мне по-русски: - Бери нож и режь Вилли, как обещал.

- Зачем? - я снова сделал испуганное лицо, - Я сгоряча так сказал. Понимаете? Я хочу извиниться. Можно?

Как только Ганс перевел, что я ему сказал, фрицы дружно рассмеялись. Даже по губам Вилли скользнула усмешка.

- Обещаю, что бой будет честным, - сказал он, секунду помолчав, добавил. - Если этот лесной бандит победит, то получит свободу.

- Как ты благороден Вилли Ашвиц, даруешь ему то, что он никогда не получит! - воскликнул сидящий на земле разведчик.

Немцы снова засмеялись. Пока они веселились, я делал движения руками, дескать, их разминаю, до тех пор, пока нож не скользнул по рукаву мне в ладонь. Переводчик, снова севший на прежнее место, сказал: - Бери нож, дурак и становись напротив Вилли.

Немцам было весело. Даже часовой довольно скалился, глядя на трусливого партизана. Да это просто цирк, читалось на их лицах, а этот русский просто клоун, не чета им, крепким, сильным, уверенным в себе парням, способным одним движением свернуть шею такому партизану. Я подошел к ножу, но брать не стал, жалобно смотря на Вилли.

"Все! Поехали!".

Молниеносный взмах рукой и лезвие вошло часовому в глаз. Тот стал заваливаться назад, но видно последним судорожным движением нажал на курок. По счастливому стечению обстоятельств, тело часового стало заваливаться влево и пули веером пошли в сторону Вилли и сидящих на земле разведчиков. Выхватывая из земли нож, я успел увидеть, удивленные глаза мастера ножа Вилли и расплывающееся темное пятно на его груди.

Как инстинктивно присели немцы при звуке просвистевших рядом с ними пуль. Все это дало мне несколько драгоценных секунд, за которые я успел пересечь расстояние между нами. Ганс еще только вскочил, как нога русского партизана с поразительной, нечеловеческой быстротой взметнулась вверх и прошла по дуге, чтобы встретиться с его лицом. Он даже не почувствовал боли, как сразу провалился в темноту беспамятства. А вот с четвертым гитлеровцем у меня получилось просто отвратительно, сказывалось отсутствие постоянных тренировок. В свое оправдание можно было сказать, что немец оказался бойцом, да и лимит неожиданности полностью исчерпался. Я попытался его ударить ножом, но он отскочил, готовый стрелять и тогда я просто бросил нож ему в лицо, ни на что не рассчитывая. Нож ударил ему в глаз, он вскрикнул, пошатнулся, а уже в следующее мгновение я кинулся ему в ноги, дернул, и в этот самый момент ударила очередь. Он упал, и я прыгнул на него. Я не видел, просто почувствовал, что прогремевшая короткая очередь ушла куда-то вбок. Его смерть - моя жизнь. Другого было не дано, так как килограммов на двадцать гитлеровец был меня тяжелее и это был не жир, а тренированные мышцы. На какие-то мгновения я потерял над собой контроль. Сердце яростно и хлестко било в ребра, как я бил его, чисто по-мужицки, кулаками по лицу. Немец, захлебываясь криком и кровью из разбитого носа, стал отбиваться и тогда я пришел в себя, схватил руками за горло и стал душить. Сначала он пытался оторвать мои пальцы, но когда понял что бесполезно, страх смерти подсказал ему то, о чем я совершенно забыл. Он выхватил нож и вонзил мне его в бок. Раз. Другой. Потом его тело выгнулось в предсмертной судороге и он умер. Вырвал из руки мертвеца нож, я с трудом поднялся. Бок горел огнем, но пока я чувствовал только часть боли, находясь под действием дикого возбуждения и адреналина, кипящего в моей крови. Огляделся. Переводчик пока не подавал признаков жизни. Держась за бок, подошел и перерезал веревки пленным партизанам. Митяй, чуть ли не прыгал от радости, а Ухов, так и не встал земли, оставшись сидеть и смотреть в землю.

- Митяй, посмотри, что с тем фрицем.

Парень не только посмотрел, он даже от великого усердия или бившей внутри него радости, приволок его и положил рядом со мной. Лицо Ганса было все в крови.

- Свяжи его.

Пока Митяй занимался пленным разведчиком, я пытался понять, как далеко от нас немцы. Если близко, то нам хана.

- Ухов, мать твою, что сидишь! Посмотри вокруг!

Тот подхватился, вскочил, поднявшись по невысокому склону и полускрытый кустами, стал наблюдать за деревней, которая была от нас относительно недалеко. К этому моменту очнулся пленный, стал дергаться, но когда Митяй поднес к его носу свой здоровый кулак, вроде успокоился.

- Ухов, ну что?!

- Никого нет.

- Спускайся.

- Митяй, собирай вещи!

- Ухов, посмотри у немцев аптечки. Мне нужна перевязка. Да живее ты!

Пока Ухов меня перевязывал, Митяй трудился в поте лица. Сначала вычистил карманы немцев не хуже пылесоса. Губная гармошка, расчески, носовые платки, сигареты, семейные фотографии. Все это он запихал в вещевой мешок, где уже лежали консервы, аптечка, фляги с водой. Потом взялся за подсумки и оружие. Потом нашел себе сапоги по размеру, надел их вместо разбитых ботинок и расплылся в довольной улыбке. Снял с них куртки, а с одного стянул китель и штаны. Правда, одевать на себя не стал, а засунул в мешок. На себя надел ремень с подсумками и ножом, повесил на шею немецкий автомат, а сверху еще бинокль. Натянул на голову немецкое кепи. Оглядевшись, чуть нахмурился.

"Оно и понятно. Столько добра пропадает".

- Жетоны сними с фрицев.

- Жетоны? А! Бляхи, что на шее висят? Так это я разом!

Спустя десять минут мы вышли в обратный путь с пленным и картой с пометками, единственным документом, который нашли при немцах.

Митяй, несмотря, что нагрузился вещами по самые брови, не только бодро шагал, но и помогал мне идти. Ухов вел немца. Какое-то время мы шли, молча, потом я спросил у Ухова:

- Ты спал, когда нас немцы взяли?