Чужое место (СИ) - Страница 13

— Так, слегка. Пригляд, конечно, понадобится.

— Ладно, только мне с марксистами до сих пор работать не приходилось.

— Вот те раз! А я, по — твоему, не марксист, что ли? И ничего, работаем же, вроде особых разногласий пока не видно.

Следующим утром я отбыл в Питер, а через три дня двинулся назад в Москву, уже с женой, сворой сопровождающих лиц и аж на двух поездах сразу. Правда, ехали они не спеша, хоть Николаевская дорога и поддерживалась в лучшем состоянии, нежели харьковская. Нам с Ритой предстояла коронация. Готовивший ее министр двора Воронцов — Дашков, коего Николай просто забыл выгнать, а я пока решил с этим обождать, заверял меня, что пожелания моего величества будут всемерно учтены и торжества окажутся настолько скромными, насколько это вообще возможно без урона престижа власти. Почему я так решил? У меня, во — первых, врожденное отвращение ко всяким официальным мероприятиям, во — вторых, траур сразу и по отцу, и по брату, а в-третьих — жена беременная. Если за время торжеств она мне хоть раз пожалуется, что устала, вылетит этот тип из министров двора как пробка. А если нет, то пусть пока еще немного там посидит. Ворует он вроде умеренно, а ставить вместо него Фредерикса неохота. Он, конечно, человек преданный, но больно уж недалекий.

Глава 8

Ну, даже не знаю, что тут сказать. Моя коронация, конечно, до отцовской по пышности не дотягивала, но вообще — то я представлял себе скромные торжества несколько иначе. Как — то более камерно, что ли. Однако они все — таки закончились, причем сравнительно благополучно. Рита, во всяком случае, не жаловалась. Как ни странно, давки на Ходынке, где теперь было организовано не только не единственное, но и не главное место раздачи подарков, избежать не удалось. Впрочем, с той, что произошла в другой истории, не было никакого сравнения. Полтора десятка в больнице, шестерых затоптали насмерть — вот такие скромные итоги. Плюс еще человек двадцать просто допились дармовой водки до летального исхода. А тех, кто всего лишь до белой горячки, вообще никто не считал.

Естественно, я поинтересовался у Бердяева, не заметил ли он каких — либо признаков того, что давка на Ходынке была каким — то образом спровоцирована.

— В самый момент события — нет, — ответил он, — а вот на следующий день вышла любопытная статейка в «Московском листке». Доложить мои соображения или вы сначала сами прочитаете? Тут немного, всего полстранички.

— Давайте. Хм… вот это место, я так думаю, у вас вызвало подозрение?

— Так точно, ваше величество. И еще вот это.

— Да уж, назвать гибель шести людей массовой — это как — то не очень логично. А другие номера вы смотрели?

— Да. Имеете в виду, много ли подобных ошибок в других номерах газеты? Их там вообще нет. Тем более столь неестественных.

— Согласен, предложение построено странно. «Гибель шесть человек тяжким грузом ляжет на»… это или писал не русский, или слово «шесть» было вставлено на пустое место уже после написания статьи. В принципе такое может быть — если статья писалась по горячим следам, и автор тогда просто не знал количества жертв. А потом кто — то другой уточнил и вставил. Но мне все же кажется, что данное произведение создавалось вдумчиво, в спокойной обстановке. То есть явно еще до события, и автор в силу каких — то соображений считал, что оно будет иметь существенно больший масштаб. Это означает, что вам придется поработать. Если что раскопаете — сообщайте мне сразу.

И Бердяев, и Зубатов имели независимые и неизвестные друг другу каналы экстренной связи с Гатчиной. Для полковника это был допуск к телеграфной линии императорской связи, а у Сергея в квартире просто стояла радиостанция, вместе с аккумуляторами занимавшая половину средних размеров кладовки.

После того, как мы вернулись в Питер и слегка отошли от празднеств, Рогачев сделал небольшой доклад о том, как в прессе освещалась коронация.

— Ничего особенного, — подвел в конце итог Михаил. — Некоторые издания выражают завуалированные надежды, что его величество Александр Четвертый вернется на курс деда, с которого столь резко свернул Александр Третий.

— Еще одну Аляску продать за копейки? Так нету ее у меня, поэтому лучше бы надеялись на что — нибудь другое. Помимо этого что — то заслуживающее внимания было?

— Ну… наверное, все — таки да. Несколько бульварных листов не упустили случая втихую нагадить. Как тебе такой пассаж — «митрополит возложил на голову его величества ворону»? Если бы подобное попалось в одном месте, я бы поверил в случайную опечатку, но ведь с вороной отметились два питерских издания и одно московское.

— Да уж, на случайность как — то не очень похоже. И, кстати, вполне возможно, что для автора этой хохмочки родной язык — английский.

— С чего ты так решил?

— Опечатка выглядит естественней в конце слова, нежели в начале. По — английски так оно и есть. Корона — кроун, ворона — кроу. А по — русски была бы более правдоподобной корова.

— Корову на твою царственную главу тоже возложили, — вздохнул Михаил. — В Одессе. Как — нибудь реагировать будем?

— Официально — нет. Зато ничто, по — моему, не помешает каким — нибудь темным личностям набить морду наиболее одиозному из остряков — редакторов. От души так, чтобы у юмориста появилось побольше времени на полежать и подумать. С последующим извинением в прессе от тех анонимных злодеев — мол, простите, господин редактор, мы не хотели. Шли рихтовать рыло совсем другому мерзавцу, а тут вы подвернулись, да еще с такой гнусной харей! Вот и обознались нечаянно в темноте. Ошибочка вышла, с кем не бывает.

Отпустив Михаила, я перешел к текучке. Ничего интересного меня не ждало, были только три бумаги из канцелярии. Так как у меня их на самом деле две, то уточняю — из той, которая без кавычек. Заведовал ей бывший помощник Петра Маркеловича, Прохоров, дослужившийся уже до коллежского секретаря. Две были обычными отчетами о произведенных за неделю строительных работах в Приорате, а третья — прошением Макарова об увеличении финансирования его Опытовой станции в связи с расширением задач.

Кстати, ее не очень привычное для моего уха название было весьма точным. Ведь если бы станция называлась «опытной», то это означало бы, что у нее есть большой опыт. То есть бывалая станция, что звучит как — то странно. А вот «опытовая» — это та, где проводятся опыты. В общем, я бы не сказал, что от реформы правописания в двадцатом веке получилась однозначная польза. Путаницы тоже прибавилось.

А на станцию к Макарову пора бы снова съездить. Я там был один раз, когда она только организовывалась, и будет интересно посмотреть, во что этот зародыш НИИ превратился теперь. Располагался он на Ладоге, на окраине деревни Синявино — во — первых, подальше от посторонних глаз, а во — вторых, поближе к воде. Правда, Макаров уже жаловался на не самую лучшую транспортную доступность места, и я решил подарить станции свой второй автомобиль. К тому времени, когда Рита не только родит, но и научится нормально ездить, я успею построить ей что — нибудь получше, а на этом пусть ученые катаются, заодно научатся крутить гайки в полевых условиях.

Станция имела огороженную территорию, одной стороной примыкающую к воде, и внутрь оба моих автомобиля пропустили сразу, без досмотра и проверки документов. С одной стороны, все правильно — кому же еще, кроме императора, разъезжать на машинах, если их все равно больше ни у кого нет? А с другой — непорядок, надо будет слегка попенять Макарову. Мало ли, а вдруг это приехал все — таки не я.

У самой воды обнаружился хорошо мне знакомый корпус подводной лодки Джевецкого третьей модификации. Теперь этот подводный велосипед мог с полным правом именоваться электровелосипедом, а Степан Карлович собирался улучшить свое творение до мопеда, то есть впихнуть туда еще и двигатель от дельтаплана. От своих странных мин он уже отказался, последняя модификация имела два решетчатых торпедных аппарата по бокам. Заряжать их можно было только на стоянке. Впрочем, с того экземпляра, что валялся у воды, их уже сняли. А по виду лодки можно было однозначно утверждать, что она служит точно так же, как и все ее сестры по конструкции, то есть мирно ржавеет на берегу, даже не помышляя о каком — то там спуске на воду.