Чужие камни Ноккельбора - Страница 8

Векша давно уже к этой скатерке присматривался, а потому захотел спросить, когда и от кого он ее получит. Но не успел. Лицо Моры стремительно надвинулось на съежившегося мальчика. Губы ее хищно изогнулись, и, вслед за тем, перед Векшей предстало огромное звездное небо. Звезды были над головой и под ногами. А потом он почувствовал, как в сердце стало жарко, и душа его устремилась в бесконечное падение.

Над лесом вставало ленивое и жаркое летнее солнце. Воздух плыл хвойным маревом. Некоторое время Векша лежал с закрытыми глазами, ни о чем не думая и прислушиваясь к звукам внутри себя. Он немилосердно хотел есть. Голод, смешиваясь с пережитыми страхами и мучениями, буквально поглощал его изнутри. «Вроде блинов столько съел у Хозяйки, а голодный» – подумал Векша. Под ложечкой сосало. Но при всем при этом Векша чувствовал себя отлично. Мора постаралась на славу – тело снова было невредимым. Слегка побаливал глаз, в который поразила его хищная стрела, да ногу свело.

Он открыл глаза и сел на траву. От одежды, в которой умертвили его каменноликие, ничего не осталось. Очнулся в том, в чем мать родила. Гол, как сокол. Даже лаптей не было. «Могла бы в одежке оживить, а то ведь увидит кто – стыда не оберешься!» – сварливо подумал Векша, и тут же мысленно себя по языку ударил. Вздумал Хозяйку ругать? У него теперь, кроме нее, нет больше никого. Да и не увидит его, голыша, никто, кроме зверей лесных.

Сверху его всклокоченную макушку жарко прогревало солнце. Где-то долбил по дереву дятел. Спокойствие и тихая лесная радость царили в этих диких местах. Об альвах ничего не напоминало. Копыта их лошадей не оставили никаких следов: трава не была примята, сучья – не поломаны. В памяти Векши вновь всплыли ужасы последних суток. Лютые страдания от клыков золотых псов, жесткие пальцы безголового, тусклые и лишенные каких-либо чувств глаза каменноликих.

Колени толстяка затряслись. Он, кряхтя, встал на ноги, прошел пару шагов. Неожиданно, его вырвало желчью. Векша вытер грязный рот тыльной стороной ладони. Гортань была сухой и черствой, как береста. Векша почувствовал страшную жажду. «Ничего, до реки или ручья дойду – там и попью». Он сжал веснушчатые кулаки и двинулся вниз с холма в сторону чащи. Отсюда надо было уходить. Да и в голове у Векши царила кутерьма, от которой можно было избавиться, лишь найдя безопасное место, где можно тщательно поразмыслить.

Векша пробирался меж деревьев и вспоминал, как лежали они с Миланицей и Зоряном в кустарнике, прижимаясь друг к другу телами и тревожно прислушиваясь к ночным звукам. Об альвах они не думали, считая, что успели ускользнуть в общей суматохе гибнущей деревни. Ночной лес был голоден, и в воздухе висел тяжелый запах хищного зверья. Молчун Зорян угрюмо сжевал чудом завалявшуюся хлебную корку, а Милаша, откусив малюсенький кусок от яблока, протянула свою долю Векше. Вспоминая это, он почувствовал, как наливаются красным стыдным жаром его щеки. Он опустил голову и отряхнул колени, чтобы хоть как-то отогнать от себя воспоминания.

Углубившись в лес, Векша некоторое время шел по звериной тропе, пригнувшись, быстрым шагом, стараясь не шуметь и не оставлять слишком заметных следов. Лес нужно было уважить и не забывать, что ты в гостях. Толстяк вдруг понял, что впервые остался один в чаще так далеко от жилья. «Ох, боязно…» – подумал он. – «Надо б убежище до темноты отыскать».

Судя по солнцу, проглядывающему на него сквозь ветви деревьев, впереди у него был весь день, чтобы найти лежбище и заночевать. Векша поежился, почесал чумазое, урчащее от голода брюхо и, отодвинув в стороны злые лесные сучья, двинулся дальше. На дерево он не полезет больше ни за какие коврижки! «Ага, нет у меня больше к деревьям доверия» – подумал он и нахмурился. – «Толку от них никакого». Вспомнил, как подломилась ветка под задницей. Потом было падение, клыки, рычание, вонь из звериной пасти и жаркое дыхание пса. Подросток поежился.

Ха! Векша встал, как вкопанный, и изо всех сил хлопнул себя по лбу. «Дурень, ой, дурень!» – заорал он сам на себя, топнув босой ногой. Да так топнул, что вспугнул птичью мелочь на версту вокруг. И тут же сам себе зажал рот и упал на землю, прижав ухо к мшистому лесному ковру. Он до дрожи боялся услышать дальний галоп, ржание лошадей и лай собак. Полежав некоторое время и настороженно вслушиваясь, Векша успокоился.

Он перевернулся на спину и впервые, за все время, ухмыльнулся. Ему не надо искать убежище в чаще. Ему надо найти обратный путь к своей деревне. Каменноликие ее сожгли, но жить там они не станут. Да и вряд ли нелюди оставили там часовых, раз думают, что всех поубивали. Пируют где-нибудь, в своем лагере и напиваются, празднуя вылазку против рядовичей.

«Авось не додумаются зарыть подвалы и холодняки» – подумал Векша. И верно: зачем это каменноликим, если все обитатели деревни мертвы?

«Черный Лес был создан богами прямо посередке Удела». Векша напряг память. «Как там дед Возгарь сказывал. Когда-то из кармана Волоса просыпались семена Первых деревьев, и проросли они в Лес, что покрыл собой сердце Удела». Толстяк хмыкнул и присел передохнуть на выступившие из земли могучие корни хворь-дерева. Задумчиво подобрал с земли сухой прутик и начал ковыряться им в палой сухой листве. Он шел уже несколько часов и подустал. «Посижу немного, передохну и дальше двинусь» – подумал он, прислонившись спиной к дереву.

Черный Лес простирался на тысячи верст. А вот что за ним? Векша знал лишь то, что на западе, за Чернолесьем, расстилалась огромным одеялом Великая Равнина. Где-то далеко на севере плескался холодными волнами Студеный океан, а на юге тянулись бескрайние степи вплоть до Крайних Песков. На востоке Лес упирался в непроходимые горы со скалами до небес, что именовались Большим Хребтом. Что было за этими горами, не знал никто. А может и знали когда-то, но забыли. До Войны.

Забираясь все глубже и глубже в Черный лес, люди строили и теряли поселения так быстро, что не успевали по-настоящему пустить корни. Альвы не давали передыху: их отряды, тихие и смертносные, преследовали и находили лесные убежища, истребляя всех – от мала до велика. Лишь раз в сто лет наступало затишье. Каменноликие предлагали «вечный мир», а люди его принимали. Из раза в раз надеялись остатки великих некогда человеческих родов, что на этом все закончится. Проходило десятилетие, и вновь без объявления войны, начинали альвы свое наступление.

Последний договор людей с каменноликими был заключен незадолго до рождения векшиного отца Крута. Гадали рядовичи: зачем остроухим вновь понадобилось мириться с последними человеческими племенами? Но, кто же их, древних и бессмертных, разберет? Людям воспрещалось добывать и обрабатывать железо, объединять деревни, строить крепости, выбирать вождей и селиться где-либо еще, кроме Черного леса. Долго держался этот последний договор. Уж и забывать о Войне начали. Осторожно, втихаря принялись добывать железо в горных лесистых районах и скупать оружие у жадных свергов, меняя на них последнее, доставшееся от предков. Ковали мечи и наконечники к стрелам и копьям, готовясь отступать еще дальше на восток – к Хребту.

Каменноликие нелюди были не единственной угрозой, сжимавшей человечий род все уже и уже. Болезни и голод делали свое дело – люди вымирали, словно морские твари древности. Одна за другой пропадали деревни, словно и не было их. Все реже и реже приходили весточки от соседей – лютовичей. «Так и доконали нас» – угрюмо прошептал Векша и вздохнул. Надо было идти дальше.

К «собачьей поляне» он вышел через пару часов. Самому себе он не мог объяснить, как ему удалось найти это страшное место. Невидимая сила тянула толстяка туда, где он потерял свою сестру и собственную жизнь.

Первые странности он заприметил сразу. Поляна была именно той самой, и Векша был в этом уверен. Но ни следов крови, ни останков Миланицы. И холодом обдало его изнутри, когда обнаружил он, что сук, который сломался под ним, по прежнему уверенно торчал из толстого бурого ствола ясеня, как будто и не покидал своего природного места.