Чужие камни Ноккельбора - Страница 2

До того, как собаки растерзали его рыхлое тело, и даже до того, как отряд каменноликих сжег деревню Лукичи, Векша любил выискивать скрытую пользу. Бывало, возьмет отцовский ремень и из кожи рогатку сотворит. Или из бусинок сестринских горошины для плевалки сделает да такие, что лучше и больнее рябиновых били. Попадало ему потом, конечно… И, когда смертная тьма явилась к нему, поглощая и убаюкивая засыпающую навек сущность, он не испугался, а даже обрадовался. Вокруг не было ничего, только темнота Межмирья, а в ней начиналась Дорога. Векше больше не было больно и страшно. Он чувствовал легкость и желание исчезнуть. Смерть означала, что больше не будет боли и страха, поэтому мальчик с радостью вступил на еле проглядывающий путь.

Гаснущее сознание устало удивилось тому, что мрак узнал его и позвал. В совершенной тьме был некто, кто рассматривал Векшу. «Оно пришло за мной» – прошептало то, что переставало быть Векшей и становилось частью темноты. Что-то бессловесно дотронулось до него, и он понял, что ему дан сигнал следовать за еле видным силуэтом. «Вот диво-то» – отрешенно подумало то, что было Векшей. – «Я вижу темное посередь тьмы. Разве так бывает?» Вновь к его сознанию аккуратно, но требовательно прикоснулось нечто, словно кончик невидимого прутика. «Иду я, иду» – прошептало гаснущее сознание и поплыло за удаляющейся размытой фигурой в никуда.

Но все пошло не так, когда Межмирье вздрогнуло. Раздался удар. Векша почувствовал странную силу, что была упрямее той, которая вела его во тьму. Повиснув на нем, словно гирями обвязав, сила потянула его назад. Тьма издала злой окрик и попыталась вернуть свое. То, что вновь становилось Векшей, ничего не могло сделать… а затем новая и могучая сила властно призвала Векшу назад, к жизни.

Тупой удар в живот привел его в чувство. Тело Векши забилось в судорогах от холода и страха. Его глаза были по-прежнему закрыты. Он чувствовал, как желудок кубарем падает вниз. «Что со мной?» – пискнула испуганная мысль. – «Не буду глаза открывать и все тут. Я – мертвый. Мне глаза открывать не положено». Векшино сознание было расколото: часть его по-прежнему оставалась во тьме, однако что-то заставляло эту часть вернуться назад. «Я – жив?» – не поверил сам себе толстяк. И открыл глаза.

Лучи рассветного солнца заставили Векшу зажмуриться. Он попытался закрыть глаза ладонью. И тогда его снова ударили. От боли он прикусил язык и, замотав головой, сквозь злые слезы разглядел обидчика. Это был давешний альв с черными волосами. Судя по сивушной вони, каменноликий был в стельку пьян. Он возвышался над Векшей и слегка покачивался. В его левой руке была зажата длинная, диковинной формы, бутыль, а в правой – палка.

Альв молчал, уставившись на мальчика. Неловкий утренний свет осветил каменноликого. Ничего не скажешь – знатный вояка… Бледное и неподвижное лицо его пересекал длинный, косой шрам, что тянулся от левого виска до острого вытянутого подбородка. Нос был уполовинен, да и губы чей-то злой клинок не пожалел – сквозь жестокий разрез блестели зубы. Безжалостное это было лицо, уродливое и боевое. Векша потупился и закрыл лицо руками.

Нелюдя явно мутило. Он что-то нечленораздельно промычал, а затем его вырвало прямо на собственные сапоги. Тело альва сместилось, и пьяный каменноликий упал на колени. А затем и вовсе плашмя повалился на землю. Спустя пару мгновений он уже забылся мутным пьяным сном.

Голова Векши была затуманена кровью и болью. Тело как будто продолжали грызть ужасные псы, а сознание вопило от неправильности происходящего.

Наконец, подросток решил пошевелиться. Он подался назад, и что-то твердое толкнуло его в затылок. В ужасе повернувшись, толстяк обнаружил длинный деревянный столб, вкопанный в землю. Из столба торчала старое проржавевшее железное кольцо, от которого тянулась цепь, заканчивавшаяся ошейником из грубой кожи. Тот, в свою очередь, крепко обвивал шею Векши. Подросток еще раз опасливо посмотрел на спящего альва и, дрожа всем телом, сел на корточки, прижавшись спиной к столбу.

Он был жив. В это было невозможно поверить. Векша о таком даже в сказках дедовых не слыхал, а потому, все еще сомневаясь, похлопал себя по боками и макушке. Закрыл глаза, затем вновь открыл. Сомнений не было. Обследовав свое дряблое и потное тело, он с изумлением не обнаружил и следов от собачьих укусов. Как будто и не было вовсе этих огромных челюстей. Аккуратно дотронулся до шеи – она была цела и здорова, хотя и вымазана в грязи. Нога, которую он сломал при падении с дерева, тоже не болела. От одежды лишь лохмотья остались, а сквозь дыры проникал холодные утренний ветерок.

Векша поежился. «Приснились, что ли, псы?». Мысли его, словно головастики в пруду, бешено роились и не могли прийти в порядок. Страшная погибель, тьма, дороге во мгле – это сон? Однако сознание упорно твердило, что все это он видел наяву. Да и пьяный враг, что сопел, лежа перед ним в грязи, был самым настоящим. «Колдовство это – вот что, – подумал Векша. – Бежать надо».

Легко задумать – непросто сделать. Векша испуганно огляделся по сторонам. Вокруг окружали его высокие и остроконечные походные шатры. Мальчик зачарованно уставился на них. В голове всплыли слова сказки: «Под высокими пологами, среди роскоши и богатого оружия, ведут военные советы могучие каменноликие». В этот предрассветный час стоянка альвов все еще была погружена в сон, однако Векша не сомневался, что неподалеку дежурили дозорные.

«Так мне отсюда не сбежать» – подумал мальчик и попытался протиснуть пальцы за ремень ошейника. Если получиться ослабить кожу и растянуть, то удастся его снять. Векша некоторое время попыхтел, стараясь просунуть указательный палец, однако кожа и не думала поддаваться. Более того, ошейник словно чуял векшины мысли и еще туже стягивал его шею. Стало тяжко дышать. Векша раскрыл рот и стал жадно хватать воздух, оставив попытки снять путы. «Колдуны проклятые» – подумал толстяк и плюнул в сторону спящего воина-альва. И тут же в ужасе вжал голову в плечи – не подумав, сделал. А вдруг, кто увидит? Опять ведь псами потравят.

В голове было пусто. Векша подумал о мертвых Миланице и Зоряне. И почувствовал, что себя ему жальче. Лица загубленных дяди и тети вовсе меркли в памяти, хотя с момента их гибели минули сутки. Наверное, сутки… «Хорошо хоть батя с мамкой не дожили, сгинули раньше» – решил Векша. Он съежился, прижавшись к столбу.

Согреться не получалось. Подросток мелко дрожал и думал о том, что теперь он остался совсем один. Тишина спящего лагеря надвинулась на него со всех сторон. Спали даже псы-мучители. Одна только мысль о них заставила его содрогнуться всем телом. Никаких сомнений, что жизнь его окончена, у Векши не оставалось.

«Почему я жив?» Подросток, кряхтя, уселся в грязь под столбом и вытянул чумазые ноги. «Где мои раны? Почему я целый?» Ответов он не находил, да и думать об этом снова и снова было страшно.

А тут еще и голод впился в него, подобно давешним золотым псам. В векшином животе громко и требовательно заурчало. Тело хотело жить. Оно требовало подпитки. Оно желало хлеба, а еще лучше – мяса. При мысли о еде, рот Векши наполнился слюной. Это выглядело странно и не к месту. «Вот дурень-то, – обругал свой урчащий живот Векша. – Все тебе жрать подавай». Он вздохнул и закрыл глаза. «Молиться буду, может легче станет». Сложил руки и начал мысленно взывать к Светлым Братьям, чтобы дали умереть быстро и без мук.

«А главное-то я и забыл» – подумал Векша. И обратился к Той, Что Ждет. «Могильная Хозяйка, Темная Сестра» – взмолился он про себя. – «Не потеряй меня в Пути».

Жаркий полдень застал Векшу на вершине холма, поросшего молодым ельником. Час назад двое каменноликих притащили его сюда, подгоняя пинками и тычками. Подтолкнули дрожащего подростка к толстенному дубу, что по-царски возвышался над хвойной порослью, и молча расселись неподалеку, разложив на траве длинные луки и причудливые мечи. Даже связывать не стали. Да и был ли в этом смысл? Мальчик чувствовал, что, стоит ему дернуться, протяжно свистнет стрела и вонзится в него, словно осиное жало. А потому притих толстяк под деревом, дрожа и вздыхая.