Чужие камни Ноккельбора - Страница 15

Векша огляделся по сторонам: по правую руку от него за стеной густопроросшей ивы журчала речка, а по левую – рос себе плотный и высокий кустарник, за которым темнела густая чаща. Когда-то здесь была тропа, по которой частенько хаживали рядовичи. Прибрежный кустарник да молодые деревца заполонили когда-то славно утоптанную дорогу. Однако Векша так боялся заблудиться в лесу и не найти потом речку, что не решался идти чащей. «Без Узлы я Плескаву потом не отыщу ни в жизнь!» – думал он, упрямо продираясь сквозь окаймлявшие речной берег рощицы и заросли. А теперь вот – снова яма. И откуда они только берутся?

Отродясь таких здоровенных дыр в земле Векша не видывал. Даже те ямы, что рыли жители Лукичей у речки, чтобы глину для хозяйства накопать, и то были меньше да ближе к воде. А эти попадались, словно специально, прямо на векшином пути. Словно чья-то злая и насмешливая воля пыталась помешать мальчику идти и идти по старой тропе.

«Нет уж, пройду краем» – решился толстяк, опасливо косясь на мутную воду. – «Хватит одежку по кустам трепать». Вдохнул поглубже и, держась за высокие кусты, стал осторожно продвигаться вдоль лужи. Однако казавшиеся крепкими побеги обманули Векшу – не выдержали его веса. Подросток ойкнул и бухнулся прямо в теплую, пахнущую гнилью, жижу.

Хорошо хоть не наглотался – вовремя рот захлопнул. Оказалось, неглубоко. Векша встал по пояс в грязи, чувствуя, как дядины сапоги стремительно заполняются жидкой глиной. Еле выполз, несколько раз соскользнув обратно и чуть не потеряв портки.

Быстро подсыхала на солнце облепившая его грязь. Векша громко и от души выругался. Да с такими оборотами и словечками, что сам себя испугался и по привычке по сторонам посмотрел – вдруг, услышит кто да дяде расскажет. Не миновать ему розг по мягким местам. Ух… Векша поковырялся в левом ухе, куда уже затекла вода. Теперь-то он может ругаться, сколь душе влезет, не опасаясь получить на орехи от родных и соседей. Хорошо хоть дорожная сума отличная попалась. Холщовая. Не промокнет и не испачкается подарок Могильной Хозяйки.

Все еще покрывая грязь и весь лес руганью, полез подросток сквозь просвет в ивовых зарослях к речке – отмываться и воды во флягу набрать. Ругал он и себя. Хотел ведь выйти из деревни засветло да проспал. Пробудившись около полудня (видать, от волнений ночных и страхов), наскоро собрал котомку и быстрыми шагами, стараясь не оглядываться, ушел из мертвых Лукичей. Думал он поначалу время потянуть и в деревне пожить пару дней, прежде чем, в путь двинуть. Однако с такими соседями, как те, что ночью его в кущихиной избе навестили, в Лукичах прятаться больно страшно стало. Кто ее знает – страхолють? Может, в первую ночь не съели, а во вторую передумают. Вон, лапы когтистые какие. Их и быть не должно. По спине пробежали мурашки. «Как вспомню лицо Кущихи-вдовицы, так жуть накатывает».

Векша спустился по невысокому склону к воде, забрался на мелководье и стал смывать с себя пласты грязи. Над гладью пронеслись испуганные речные пичуги. Все не шел из головы ночной визит Кикимор. Да и как такое забудется? Даже сейчас страшно стало, лишь вспомнил тварей, что влезли в избу. «За что мне эдакие ужасы достались? Безголовые какие-то, альвы да кикиморы. Так и помереть со страха можно» – думал он, полоща рот речной водицей. – «А Хозяйка могла бы кого-другого, не такого страшного послать, чтобы скатерку передал. Зайца, скажем, или голубя жирненького. Я бы тогда перекусил заодно. Белку, на худой конец. А то – Кикимор? Где это видано, чтобы посылки через нечисть сказочную пересылали. Даже в сказках такого не было».

И тогда в голову Векше пришла мысль, от которой он остолбенел. Как стоял, так и замер. Речная вода вперемежку с грязью и потом стекала с намокших волос по лицу. «Если Кикиморы появились, то и другие могли повылазить» – ошалело подумал толстяк. – «А вдруг и остальная страхолють возвратилась?» Ему стало совсем не по себе.

Сказки Векша любил, а страхолютей, о которых дедушка Возгарь рассказывал, он поименно помнил. Ночного Страха было много: Кикимора, Кутник, Ный, Слепа, Волчья Кость, Утащень, Грыжа, Куруницы, Пирага. Векшу передернуло. А ведь были и такие, о которых не то что вслух говорить, но и подумать страшно. Те, кто в щели через забор заглядывают и в домовинах рядом с покойниками спят. «Нет, даже думать о них нельзя». Векша сглотнул слюну и поежился. Дед сказывал, что уже лет пятьсот никто не видел Ночного Страха. «Исчезли они из Удела. Ушли, неведомо куда. И туда им дорога, хвала Светлым Братьям» – любил приговаривать после каждой сказки Возгарь.

Видать, обратно дорогу нашли.

Векша подозрительно огляделся окрест. Детали, на которые он и внимания раньше не обращал, теперь приобретали пугающий окрас.

На другой стороне Узлы лежал поваленный то ли ветром, то ли временем немалых размеров клен. Подмяв мелкие деревца и продавив поверженным стволом пространство среди приречных зарослей, дерево было затоплено водой лишь наполовину. Векша пристально всмотрелся в перепутанные ветви. На мгновение, почудилось ему, что ветки мертвого гиганта напоминают свитое непонятно кем огромное гнездо, в глубине которого что-то еле заметно шевелилось.

Векша икнул и протер глаза. Вроде, почудилось! «Так я себе невесть чего понавыдумываю» – попытался успокоить себя мальчик, однако сердце его было не на месте. Лесная тишина, лишь изредка нарушаемая далеким стуком дятла да птичьей мелочью, что в кустах выясняла меж собой отношения, теперь казалась ему зловещей. Ему захотелось прямо сейчас оказаться в Лукичах, в такой надежной и привычной кущихиной избе. «Зачем я ушел из деревни? – думал он, выходя из воды на сухое место. – Еще не поздно вернуться. А что? Окна заколочу. На двери засов приличный. Запрусь! Буду по ночам от Кикимор прятаться, а днем еду искать».

О страхолюти сказок было много; нечисть в них была одна другой страшнее. И кто теперь разберет, где быль, а где выдумки. Никто и не ведал, откуда в Уделе возникли все эти диковинные существа – не то мертвые, не то живые. В их охоте не было смысла: в одних сказках твари умерщвляли, в других – помогали по одной лишь им понятной прихоти. Разумными их назвать язык не поворачивался, однако от простого зверья они отличались. Тем, что убивали не только ради еды. Векшу передернуло: снова вспомнилась сказка о детеныше кикиморском.

Рядовичи сохранили память лишь о некоторых. Еще о большем числе лишь отрывочные воспоминания дошли. «Что же приключилось, пока меня не было?» – маялся Векша. Он ощутил досаду от того, что вернулся в мир, о котором ничего не знал. Что-то изменилось в Уделе, и оно тревожило. «Вот ведь» – размышлял подросток, снимая себя мокрую одежду. – «Мне теперь не только каменноликую нелюдь надо бояться, но и от страхолюти ныкаться. Что же не везет-то так?» Он посмотрел на небо. День был безоблачным и жарким, однако до заката времени оставалось не так много. Лето шло на убыль, и подросток это чувствовал. Он повесил мокрые штаны и рубаху на нависшую над берегом иву и уселся в траву.

«Скоро начнет вечереть» – подумал толстяк, залез в котомку и достал завернутый в тряпицу мед. Со вздохом отщипнул и закинул в рот несколько комков сладкой массы. Векша уже ненавидел это прежде казавшееся чудесным лакомство. Шел третий день его новой жизни, и за это время только мед да ягоды оседали в его брюхе. Есть особо не хотелось, но обиженный желудок гудел и урчал. Особенно, когда вставали перед внутренним взором щи да рассольник наваристый. Вот и сейчас векшин рот наполнился слюной, а приторная и липкая масса запросилась наружу. Векша выпучил глаза и с усилием заставил себя проглотить сладость. Мяса захотелось, а еще больше – пирогов. Когда все были живы, мясное подросток едал лишь по праздникам, да и то – большим. А в нынешнее тяжелое время и вовсе ему подумалось, что нет ничего вкуснее хлеба. «Горбушку хотя бы» – затосковал мальчик. И еще горше ему стало от догадки, что у свергов пирогов ему тоже не видать. «Рассказывали мужики, которые на гномов горбатились, что те кормят только так, чтоб с голодухи не околеть».