Чужая шкура - Страница 68
Сиделка мадам Легофф — меня в ней привлекли не рекомендации, а то, что она родом с Кот-д’Армор и вдобавок «живет с другой женщиной», как нашептала мне хозяйка булочной, где я заприметил объявление, — оказалась не только превосходной поварихой, но и заядлой картежницей. Она уж точно сумеет вернуть моей Ба потерянные килограммы и будет каждый день терпеливо обучать ее правилам игры в белот заново. Бедняжка разругалась с подругой-ветеринаршей и мечтала только о том, чтобы найти такое место работы, где она чувствовала бы себя в семье. Я пригласил нотариуса выпить по стаканчику и попросил его по моей доверенности выплачивать сиделке жалованье с пенсионного счета Ба, на котором денег вполне достаточно. Это обойдется гораздо дешевле, чем отчисления в дом престарелых, и нотариус, отводя взгляд, заверил меня, что я сделал правильный выбор. Из-за этой истории с рентой он чувствовал себя страшно виноватым передо мной, тем более, что я не предъявлял никаких претензий. Чтобы окончательно его успокоить, я признался по секрету, что на самом-то деле не имею права носить фамилию Глен — отец меня не признал, но я достаточно получаю по авторским правам, и потому не жду от бабушки ничего, кроме запоздалой любви напоследок. После таких слов любой проникся бы ко мне доверием и симпатией. Нотариус принес с собой бутылочку «Мюскаде». Я смотрел, как они чокаются за прекрасное будущее, и думал, что роман, сочиненный мною для Карин, наконец готов.
Лимонный торт-безе так умиротворил меня, что перед отъездом я все же позвонил Лили на авеню Жюно — до этого не решался. Хотел избежать, насколько возможно, лишних впечатлений от возврата в прошлое. Голос у него был очень даже бодрый. Кот к нему привык, соседка — просто чудо, в этой квартире у него прямо-таки открылось второе дыхание, даже возникла идейка потрясающего телесериала о Карле III Простоватом, как-никак, скоро будет тысяча сто лет с его рождения.
— Хочешь узнать, что в твоей жизни происходит?
— Нет уж, спасибо.
— Я, похоже, сломал твой автоответчик.
— И правильно. Ты всем говори, что ты новый жилец, а я, мол, уехал в кругосветное путешествие.
— Ну, сейчас-то ты в Бретани, — заметил он.
— Что, уже появился акцент?
— Нет, я просто вижу номер.
— Вот и запиши его — вдруг что срочное. На улице Лепик у меня телефона не будет.
И тут же сообщаю ему, что нынче вечером встречаю Карин на Северном вокзале и мне бы очень хотелось их познакомить. Он хватает ручку, записывает название кафе и время. И так меня благодарит, словно я сделал ему королевский подарок. Кажется, зря я все это затеял. Заранее предупреждаю, что ему придется с нами поужинать. Ну да, да, он все понял. И хотя у него как раз «пьяный» день, пить он начнет, только когда мы уйдем, честное слово. Уже прощаясь, он бормочет, что Доминик наверняка обрела покой и счастлива, раз я теперь пристроен. Это слово меня удивило. И обеспокоило. Оно совсем не из его лексикона и никак не подходит ни к моему положению, ни к моим чувствам. Так что садясь за руль, я испытывал какой-то дискомфорт, странное беспокойство, но километров через десять все прошло.
Напрасно я выпил столько сидра перед обедом, а под лангустов еще и перебрал «Мюскаде». От солнца меня разморило, перед глазами то и дело возникали волнующие образы, мешая сосредоточиться. Вот я сжимаю Карин в объятиях. Чувствую тепло ее груди, живота, обнимаю ее так, словно мы целый год не виделись, а болтаем мы так, словно расстались только вчера. Я предлагаю встретить Рождество в Бретани, у моей бабушки. Она согласна, хоть и немного удивлена: не слишком ли рано я об этом заговорил? Да нет, дорогая, мы едем прямо завтра с утра. Я уже набил багажник подарками для нее, для ее дочурки, для Ба и для мадам Легофф. Она еще не верит до конца, но светится от восторга и кидается мне на шею. Мы ночуем в студии. Я ставлю кроватку девочки в новенькой ванне. А мой старинный приятель, возможно, стоит у окна и видит, как мы с ней занимаемся любовью.
Спасатели сказали, что я, скорее всего, уснул за рулем. Абсолютно прямое четырехполосное шоссе в момент аварии было пустым. Машина перевернулась и загорелась кустарник в овраге, и огонь тушили минут двадцать. Я вылетел сразу. Моментальная смерть — констатировала служба «скорой помощи». В карманах у меня ничего не нашли. Автомобиль сгорел целиком, не удалось разобрать ни номера, ни серии. Установить личность водителя можно было только по найденной в траве связке ключей, которую выдала мне фирма «Монмартр-Недвижимость», последнему письму от Карин и той бумажке, где я записал: «12-е, четверг, Северный вокзал, кафе «Терминюс», 20 ч. 48 м.»
В девять вечера в кафе звонит полицейский. Лили уже полчаса сидит перед бокалом «Перье» с лимоном, волнуясь, как мальчишка, и пристально разглядывая всех входящих девиц. Трех Карин уже обнаружил — блондинку, рыжую с пирсингом и мою, настоящую. О ребенке он вспомнил, только увидев коляску. Теперь спокойно ждет, посматривает то на дверь, то на Карин, уплетающую горячий сандвич с ветчиной и сыром, но не хочет к ней подходить, пока не появлюсь я и не представлю их друг другу.
— Здесь кто-нибудь ожидает мсье Ришара Глена? — бросает в пространство бармен, тряся телефонной трубкой.
Карин и Лили вскакивают одновременно. Лили тут же садится, из деликатности. Карин бежит к стойке и с всепрощающей улыбкой тянется за телефоном: ну конечно, я задержался, опаздываю, в пробке застрял…
Видя, как медленно искажается ее лицо и глаза наполняются слезами, Лили тут же все понимает. Она еще мотает головой, отказываясь признать невозможное, а он уже ударил кулаком по столу, и клянет все на свете, вот же дьявол, чертова мать! Люди неодобрительно косятся на буйного алкаша, который пил только воду. Карин роняет трубку мимо рычага, хватает коляску и выскакивает из кафе.
Из последних сил Лили удерживает официанта, который побежал было за Карин, сует ему сто франков и мешком падает на стул.
~~~
В мэрии, куда ты пришла заявить о моей кончине, тебе сказали, что я не существую. Для тебя это был удар, ведь ты опознала тело, ты организовала его вывоз из Ренна, теперь надо известить бабушку, а ты не знаешь ее адреса, и вообще, что за глупые шутки?! Служащий обиделся, подергал мышкой, кликнул все файлы и подтвердил свой приговор: нет такого Ришара Глена, который появился бы на свет в Сен-Жане, Морбиан, 1 февраля 1957 года. Ты заподозрила ошибку в базе данных. Напомнила ему печально известную историю арденнского земледельца — компьютер в муниципалитете по ошибке зафиксировал его смерть, и бедняга долго пытался убедить всех в обратном, пока плеврит не переубедил его. Служащий пожал плечами. Ты не стала спорить и ушла.
На деньги, накопленные для квартиры, ты купила мне могилу. Я покоюсь на третьей аллее пятого участка маленького кладбища Сен-Венсан на Монмартре. Домишки вокруг скособочены, на окнах сушится белье. Из соседней школы доносится гомон ребятишек. Ты хоронила меня под псевдонимом, в компании священника и сотрудников похоронного бюро: три газеты, в том числе и моя, получили от тебя извещение о смерти, но разумеется, мое имя ничего им не сказало. Впрочем, я несправедлив. Бернар-Анри Леви прислал венок. А хозяин блинной в знак траура на двадцать четыре часа закрыл крышку пианино.
Ты вышла с кладбища, ссутулившись в темно-синем пальто, глаза полны слез, нос красный, волосы упрятаны под маленькую шляпку. Милая моя бельгийка. Гляди, какая чудесная пришла весна. Ивы уже выпустили листочки, набухают почки ракитника, форсития роняет лепестки на аллеи. Ты не заметила Лили, а он до самого конца похорон простоял у соседней могилы, чтобы не навязываться.
Ты поговорила с моей консьержкой, которая работала и на кладбище прийти не смогла, зато передала тебе счет за услуги водопроводчика. Ты отправилась в агентство «Монмартр-недвижимость», найдя адрес на брелоке от связки ключей, выданных тебе реннской полицией. Молодой человек, с которым я подписывал контракт, нашел тебя прелестной. Он принес тебе соболезнования и сказал, что надо лишь внести твое имя в договор, а о деньгах можно не беспокоиться: ему уже звонил господин, готовый взять на себя арендную плату. Спасибо, Лили. Можешь платить из моего жалованья, он никуда не денется, а искать меня все равно не станут, подумают, что затосковал, и всех в редакции это устроит — и недругов, и союзников, и преемников.