Чужая луна - Страница 6

Лоренц достал из кармана ключ, и замок с мягким хрустом открылся. Распахнули ворота ангара, подсветили фонарем. Удерживаемый металлическими башмаками, в ангаре стояло чудо немецкой техники – новенький белоснежный двухместный «Эльфауге». Рядом с башмаками с двух сторон шасси темнели какие-то коробки.

– Посвети сюда, – попросил Лоренц, и когда часовой направил свет на эти коробки, все увидели, что это два жестяных тридцатилитровых жбана с горловинами, которые завинчивались металлическими пробками.

– Это Гогия недели две как привез. Я видел, как он их сюда ставил, – сказал один из технарей.

– Что в них?

– Чача, – сказал кто-то в шутку. Шутку поддержали, засмеялись.

Техник склонился к одному из жбанов, крутнул металлическую пробку. Из-под нее засвистел сжатый воздух, забулькала влага, и по ангару поплыл стойкий запах бензина.

– Далеко собирался лететь, – обронил кто-то.

– Видно, все же решил плыть в Турцию на корабле. Без риска и с комфортом, – сказал Лоренц и затем задумчиво добавил: – То-то, помнится, он у меня спрашивал, сколько бензина жрет «Бенц» на сто километров на «Эльфауге».

– Никуда он не поплывет. Он уже удрал в Грузию, – сказал один из выпускников школы.

– Почему так думаете? – просил Лоренц.

– Да какой он летчик? Помните, тогда, на «Ньюпоре»? Взлетел и тут же брякнулся за Александро-Михайловкой в огородах. И в той же Турции? Кем он там будет? И вообще! В Севастополе армия грузится на корабли, и все думают, что нас забыли. Бандиты вот вспомнили, но убедились, что у нас поживиться нечем, исчезли. А Верховному мы зачем в Турции? Какая от нас польза без аэропланов? Чего от нас ждать, кроме ненужных хлопот? Нас не забыли. Нас оставили, как старые башмаки! Или я не прав?

И все промолчали. Длительную тишину нарушил Лоренц. Сказал то, что от него ждали:

– Ну, вот что! Демобилизационные настроения отложим на будущее. И всякие предположения тоже! Я – не гадалка, и что будет завтра, предсказать не могу, – сказал он жестко. – Мы – солдаты, из этого и будем исходить, а не гадать на кофейной гуще. Предлагаю всем, кто здесь, оставаться до утра. И ждать приказа. Вызывать меня немедленно, если что-то подобное еще произойдет. Если будет возможность – посыльным. Нет – выстрелами.

Но до утра больше ничего в Каче не произошло.

Константин Янович разбудил Юру очень рано.

– Еще поваляешься или пойдешь со мной? – спросил он.

Юра отметил, что дядя не в своей парадной форме, в которой он по утрам выходил на построение, а в той рабочей, в которой ему часто приходилось возиться в ремонтных мастерских.

– На аэродром? – спросил Юра Лоренца.

– И на аэродром, – кивнул Лоренц. – Хочу, чтобы тебя все увидели и убедились, что ты цел и невредим, что характеризует тебя как летчика с лучшей стороны.

– А что скажут по поводу сожженного аэроплана? – одеваясь, спросил Юра.

– Ты думаешь, они ничего не понимают? Они тоже теряли аэропланы. Всякое бывало. Поймут, – сказал Лоренц и, немного помолчав, добавил: – Аэроплан – дело наживное. Новый построят. Важно, что ты в борьбе со стихией победил, раз сумел остаться в живых.

День был пасмурный, дул холодный ветер. Где-то, пока все еще далко, гремели артиллерийские выстрелы. Но это уже не была длительная канонада. Просто изредка то в одной, то в другой стороне раздавался одиночный взрыв – и на какое-то время вдруг повсюду становилось совсем тихо.

На аэродроме возле ангаров и мастерсих было многолюдно. Стояли кучками, обсуждали ночной бандитский налет – к этому склонялись почти все. Лишь возле единствнного ангара никого не было.

– А почему седьмой всегда закрыт? – спросил Юра у Лоренца.

– Это как бы личный ангар нашего начальника.

Они остановились возле седьмого.

– Гогии? – вспомнил Юра щеголеватого смуглого, но беловолосого грузина. – Он что? Пустой?

– В нем стоит один из лучших аэропланов школы – немецкий «Эльфауге».

– Его не угонят куда-нибудь в Турцию? – спросил Юра.

– Не знаю. Я вообще не знаю, что происходит. Никаких инструкций, никаких приказов. Многие высказывают мысль, что нас забыли. Я тоже начанаю так думать.

– Но что-то же надо делать! – рашительно сказал Юра.

– Ты мне все больше нравишься, мальчик. Ты за короткое время так повзрослел, – похвалил Юру Лоренц, ласково потрепав его волосы. И затем серьезно объяснил: – Я жду приказа и боюсь его. Потому что смысл его может быть единственный: школу ликвидировать, летный и технический состав эвакуировать. А это означает: сжечь аэропланы, взорвать здания и отправляться в изгнание, куда-нибудь в Турцию или Румынию. А я не смогу своими руками все это уничтожить. Наверное, ты хочешь знать, почему? Изволь. Я положил всю свою жизнь на создание этой новой для человечества хозяйственной отрасли. Я представляю ее в недалеком будущем: большие мощные аэропланы будут летать над всей землей, переносить из одного конца в другой миллионы тонн грузов, за несколько часов доставлять людей в самые далекие уголки земли. Люди перемешаются, не будет рас и национальностай. Они выработают один-единственный язык. Исчезнут государства, на всем земном шаре будет одно-единственное, и им будут управлять несколько самых умных, честных и благородных людей. Вот что такое авиация, мальчик!

Юра слушал Лоренца, как завороженный.

– И ты будешь одним из первых, кто поведет такие гигантские аэропланы, – дядя взял Юру за руку и они тронулись дальше. На ходу Лоренц добавил: – Нет-нет, не думай, я никакой не фантазер. Так будет. И я не хочу уничтожать наши аэропланы, нашу школу, потому что это может на годы отодвиуть то, о чем я тебе рассказал.

Они подошли к административному корпусу, где собралось большинство жителей Александро-Михайловки – охранники, технари, педагоги, курсанты – все они работали в Каче.

Увидев пришедшего с Лоренцом Юру, обступили их, здоровались с Юрой за руку, похлопывали по плечу.

– Живой!

– А мы уже хотели свечки за упокой…

– Прекратите глупости, – нахмурился Лоренц. – Некоторым посоветовал бы поучиться, как можно в ущелье так ювелирно посадить аэроплан.

– Так, говорят, он же сгорел.

– Он целый был, ни царапины. Его партизаны спалили, – огрызнулся Юра.

Короткая артиллерийская канонада прогрохотала где-то совсем недалеко.

– Вчера еще далеченько гремело, а сегодя чуть ли не в наших огородах, – отметил кто-то из технарей.

– Это так кажется. Где-то под Евпаторией.

– Похоже, под Саками.

Все обернулись к Лоренцу.

– Что наше начальство думает? – спросил кто-то из лечиков.

– Оно ждет приказа! – ответил Лоренц и пояснил: – Те из вас, кто относится к военному ведомству, знает: в армии не допускается никакая самодеятельность.

– А если так быстро драпали, что приказ где-то в пути потеряли? – насмешливо спросил кто-то из толпы.

– Я понимаю вас, вы ждете определенности. Но ее у меня пока нет. Подождем еще немного…

– А если они тем временем смотаются? – допытывался все тот же насмешник.

– Вот тогда я обращусь не только к вам, но и ко всем остальным с вопросом: что нам делать? Думаю, до чего-то разумного мы все же додумаемся.

На следующий день рано утром снова собрались в Каче почти все, кто не покинул Александро-Михайловку и имел к ней какое-то отношение. Они, как сомнамбулы, ходили по территории авиашколы, заглядывали в опустевшие мастерские, в безлюдные ангары. Делились друг с другом своими размышлениями.

– Вы не заметили? Я с рассвета прислушиваюсь – тишина. Ни взрывов, ни выстрелов.

– Может, прогнали из Крыма?

– Кого?

– Известно кого.

– Не крути волу хвост. Ждешь, чтоб большевиков прогнали?

– А може, наоборот?

– Так и говори. Развелось вас, хитрозадых!

В различных сомнениях и неопределенности прожили утро.

Лоренц, продолжая оставаться в школе за главного, послал нескольких толковых сослуживцев в Севастополь с наказом: выяснить, что там происходит.

Они вскоре вернулись с известием: на рассвете белая армия покинула на кораблях Севастополь. В городе на домах развеваются красные флаги.