Чумная экспедиция (Сыск во время чумы) - Страница 9

– И что, помогает уксус? – осведомился Левушка.

– Может, и помогает. Мы вон костры из навоза жжем, дым – тот помогает. Когда торг был, так все копченые ходили, – сказал драгун. – Потому и живы.

– Голодные, стало быть, сидят, – сказал про бунтовщиков Архаров. – Ну-ну…

Все менее и менее нравилась ему сия экспедиция.

Миновав Тверскую заставу, колонна двинулась к Земляному валу, который видом своим несколько ошарашил записных петербуржцев, до сей поры в Москве не бывавших. Гвардейская молодежь полагала, что все в мире укрепления должны быть величественны и одеты камнем, наподобие прекрасных бастионов Петропавловской крепости. Тут же явился взорам за рвом земляной вал, а поверху него шла деревянная стена с деревянными же башнями. Земляной вал имел, как и Камер-Коллежский, шестнадцать ворот. Но входить в Тверские не стали. Сидоров посоветовал добираться до Головинского дворца окраинами. И ближе получается, и спокойнее.

Приняв влево, колонна двинулась вдоль Земляного вала, за Красными воротами же, там, где вал закруглялся, сохранила прямое направление пути.

На ходу перестроились – офицеры уже ехали при телегах с рядовыми и с высоты седел настороженно оглядывались. Высокие ворота многих дворов, увенчанные двускатными кровлями, были распахнуты, сие означало – живых тут не осталось, а у ворот запертых и на перекрестках горели дымные костры. На иных воротах, а также прямо на домах с заколоченными окнами сверху были намалеваны красные кресты.

Москва гудела – теперь уже со всех сторон шел колокольный звон.

– Красиво встречают, – отметил Орлов. – Как царствующую персону.

– Ты вон туда, Григорий Григорьевич, глянь, – посоветовал Волков.

– Вижу…

В створе переулка, почти на перекрестке собралась толпа, главным образом мужчины, иной в кафтане, иной в длинном буром армяке. Замешались в нее и лица духовного сословия, причем многие имели в руках колья и камни.

– Могут напасть, ваше сиятельство, – предупредил майор Сидоров. – Они с того самого дня, как Кремль брали и винные погреба громили, опомниться не могут, последний умишко пропили. Им теперь сам черт не брат.

– Не посмеют, – брякнул свысока граф, искренне полагая, что его расшитый золотым галуном кафтан должен внушить бунтовщикам почтение – и не указ же государыни им предъявлять, с них кафтана и начальственного места во главе вооруженной колонны должно быть довольно.

– Их тут под сотню, – оценил обстановку набравшийся за эти дни печального опыта Сидоров. – Друг перед дружкой хорохорятся, ваше сиятельство.

Орлов не желал начинать свою московскую карьеру с побоища. Опять же, государыня просила управиться с Москвой человеколюбиво.

– Мы их не тронем – и они нас не тронут.

– Как вашему сиятельству будет угодно, – сказал Сидоров. И вынул из петли кожаного ремешка висевший на шее пистолет.

Архаров не видел этого, но по природной своей подозрительности решил, что боя не миновать. Помешать гвардейской колонне дойти до дворца бунтовщики не могли, однако уложить несколько человек наповал – вполне. Уж больно они нехорошо глядели, тут и читать по харям было незачем.

Бунт бессмыслен – так понимал умом Архаров, бессмысленно это недельное буйство, что началось со штурма Кремля и убийства митрополита. Коли орловская экспедиция столкнется с трудностями – тут же на Москву двинутся армейские полки. Это – с одной стороны.

С другой – как же разгуляется чума, коли тут начнется война?..

Он знал, что, идя на противника, останавливаться в сомнении – смерти подобно. И граф Орлов еще не решил, как быть, ехать ли, притворяясь, что не глядят из переулка возможные убийцы митрополита, призвать ли их к порядку, а Архаров уже негромко приказал своим преображенцам, без команды соскакивавшим с телег:

– Заряжай! Бить под ноги!

И сам вытянул наружу пистолет.

Это стало сигналом – из толпы наконец полетели камни, кони попятились.

– Огонь! – приказали одновременно и Архаров, и другие командиры.

Грянул скорый и недружный залп, брызнула мелкими комьями земля, поднялась пыль, вразумленная толпа тут же отступила, унося кое-кого пораненного.

– Перезаряжайте, – велел Архаров. – Ну, матушка-Москва, вот и поздоровались.

Сквозь пыль было видно и слышно – бунтовщики разбегаются. Возможно, чтобы собраться в ином месте, более удобном для нападения. Кто их разберет. И сколько в Москве тех, кто способен вдруг, по свисту, по призывному воплю, сбиться в толпу, – тоже неведомо.

Ведомо же Архарову иное. Поодиночке каждый из тех, кто образует готовую крушить и убивать толпу, – трус. Иначе бы не искал для своих безобразий большой компании. А когда до труса дойдет, что пуля попадет именно в него, – он внезапно и надолго умнеет.

Такое уже было – в этой самой Москве, в ребячьей драке, когда двое-трое противников отступали перед семилетним мальчишкой, потому что не знали – кого из них он, оглохнув от ярости, кинется убивать. Наука, однако – в полковой солдатской школе таковой не проходили…

Колонна, ощетинившись ружейными дулами и даже обнаженными офицерскими шпагами, сбилась поплотнее, как и велел граф, ускорила движение. До Головинского дворца оставалось немного, когда Орлов увидел фуру.

Ее тащили две лошади, шагая мерно и неторопливо. На облучке сидела фигура в длинном жестком плаще тусклого черного цвета, прикрывавшем все тело, и в маске. Фигура лениво помахивала длинным кнутом. Рядом с ней торчал шест, на нем болтался незажженный фонарь.

Посередке фуры был продолговатый груз, кое-как укрытый старыми рогожами, не подоткнутыми, а набросанными поверх него кое-как.

– Примите в сторонку, ваше сиятельство, – посоветовал ехавший не вровень, а чуть позади Орлова майор Сидоров. – Не то ветром заразу навеет.

– А это что еще за диво, господин майор? – спросил озадаченный Орлов.

– Негодяи, ваше сиятельство. Живые покойники. Осматривают дворы, входят в дома, крючьями цепляют мертвые тела, вывозят из Москвы и хоронят в ямах. Вон, добычу везут…

– Что ж ты их негодяями кличешь? – удивился Волков. – Правильно их звать – мортусы.

– Негодяи и есть, ваше сиятельство. Самого последнего разбора людишки, кому все одно помирать. Из тюрем их понабрали. Так бы его за душегубство казнили, а то он в негодяи добровольно пошел, хоть перед смертью по воле погулять. Каторжники, убийцы, больше никто не согласен.

Орлов со свитой подался к самому забору, постарался скорее миновать фуру, груженую мертвыми телами. Мортусы, сидевшие сзади, казалось вовсе не замечали кавалеристов. Поперек колен у них лежали длинные шесты с крючьями на концах. Тоже, коли вдуматься, оружие…

Головинский дворец, как полагали москвичи, был заложен еще государем Петром Алексеевичем. Довод был таков – кому бы еще понадобилось строить его за Яузой, поблизости от Немецкой слободы? Анненхофом его прозвала государыня Анна Иоанновна, которой полюбился разведенный тут сад. Сад был знатный, и про него тоже много чего рассказывали: будто бы до последнего времени была жива рощица, насаженная в одну ночь, чтобы угодить Анне Иоанновне; будто бы роща сия была насажена еще Петром Великим; будто бы место под сад приобретено у Франца Лефорта; будто бы везли туда деревья, купленные в Персии, но не довезли…

Преображенцы увидели его впервые и поразились его величине.

Это, собственно, было не одно царственное здание, а целое хозяйство, включая дворцовые мастерские и конюшенные дворы. Был тут и свой манеж, и своя церковь – Петропавловская, и свой Оперный дом за протокой. Здания, как было заведено в Москве издавна, соединялись переходами. Вблизи оказалось, что великолепие основательно обветшало, и стены, издали глядевшие каменными, обтянуты расписным холстом, изрядно обтрепавшимся.

По осеннему времени клумбы, на которых обычно цвели дорогие тюльпаны, нарциссы и лилии, были пусты, а на дорожках лежала палая листва, еще не убранная – надо полагать, по случаю чумы многие обыкновенные дела здешними жителями откладывались до лучших времен.