Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам - Страница 160
— И не узнаешь пока. Добровольно, насколько я понимаю, ушел из жизни Владислав Фурсов.
— Так, — сказал Алик. — Так… — сообразительный был малый. — Значит, он Олега?..
— Получается — он, — подтвердил Роман.
— Не получается, а получилось, — Саня вдруг фыркнул, как лошадь. — Получается, получилось! Очень уж мы осторожны в словах! Все просто и омерзительно: гражданин Фурсов с заранее обдуманным намерением зверски убил гражданина Торопова.
— За что? Повод, мотив, причина? — потребовал аргументированного ответа Алик.
— Нет у меня логических объяснений этому гиньолю, — честно признался Саня.
— Тогда рассказывай по порядку. Не просто факты, а как было на самом деле. Почемучку Бориса Житкова. Что ты видел. А что ты не видел, Ромка вспомнит.
Смирнов рассказывал, а Казарян иногда вспоминал. Минут в двадцать уложились и сами изумились, когда в сухом протоколе уголовного дела возникли не относящиеся как будто к делу подробности, бытовой перебрех, сцены привычных ссор и стычек, нерв объединенного существования в вынужденной изолированности съемочной группы. Изумились оттого, что многое сразу прояснилось.
— И вы, бараны, не смогли почувствовать, что все уже давно было на грани? — гневно спросил Алик.
Казаряна перекосило, как от кислого, и он двумя словами все объяснил Алику:
— Водку жрали.
— Но какой недоумок, Бог ты мой! — ненавистно удивился Алик. — Смерть Олега в ряд к тем двум поставил, не понимая, что в тех случаях просто работал профессиональный убийца, а ему в первый раз человека убивать надо! И это дешевое алиби с транспортными фокусами!
— Про авиационный фокус он в японском детективе вычитал, — вдруг осенило Казаряна, любителя подобной литературы. — «Точки и линии» называется.
— С вами, сыскарями, я тоже превращаюсь в элементарную ищейку, — сказал Алик. — О другом надо думать.
— О чем же? — насмешливо поинтересовался Смирнов. — Подскажи, публицист.
— Этот надутый провинциальный петух наверняка и в мыслях не держал, что ему придется самоликвидироваться. Он бы и на суде горячо клеймил врагов социалистического строя и героем себя ощущал. Кто же заставил его решиться на самоубийство?
— Кто? Кто? — раздраженно заметил Казарян. — Ты то очень умный, то — слишком дурачок. Будто не догадываешься. Третий человек в нашем государстве. Тесть его, Дмитрий Федорович разлюбезный, который не может себе позволить ни единого пятнышка на своей репутации.
— Бесы! Бесы! — заорал Алик.
Дверь столовой распахнулась и обеспокоенный главврач, подозрительно оглядев всю компанию, ласково спросил у Алика:
— Где бесы, Александр?
— В высших эшелонах власти, — простодушно ответил Алик.
— А, вы об этом, — скучно и успокоенно сказал главврач и от — греха — напомнил: — Лидия Сергеевна, я вам обещал час. Он на исходе.
— Спасибо, Глеб, мы прощаемся и уходим, — пообещала Лида, и главврач прикрыл за собой дверь. Алик посмотрел на дверь, посмотрел на друзей и признался:
— Вот сейчас бы я с удовольствием надрался!
— Алик! — звеняще, как артистка Борисова, одернула его Лида.
— Шутка, — оправдался Алик. — Шутка гения.
В четыре часа дня они проснулись одновременно. Разбудил телефонный звонок. Матерясь лишь артикуляцией голоса и влезая в тренировочные портки, Смирнов мрачно порекомендовал Лидии, которая уже села в кровати:
— А ты спи, спи.
— С вами выспишься, — огрызнулась Лида и потянулась за халатом. Телефон звонил.
— Кого надо? — рявкнул в трубку Смирнов.
— Тебя, — голосом Казаряна ответила трубку. — Звонила Светлана и передала просьбу Дмитрия Федоровича к нам с тобой: быть у него к семи вечера. Я тебе лишних два часа дал поспать потому, что еще одну их просьбу выполнил: они просили принести кассету с последними песнями Олега. Они у нас на вертушке, а кассетник только у звукооператора имеется. Слава Богу, он на студии оказался, там и переписали.
— А на хрена мне твой Дмитрий Федорович со Светланой вместе? — спросил грубиян Смирнов.
— Не интересно? А мне интересно, — твердо заявил Казарян. — В перспективе — обоюдоострый диалог. Давно по канату не ходил.
— Вот один и гуляй по канату.
— Так одного меня без тебя не примут. Думаю, я им особо и не нужен.
— А я?
— А ты копал и докопался. Все знаешь.
— Копали вместе, Рома.
— Тю, как говорят братья украинцы, да ты испугался, Саня!
— Ромка, ты его не заводи! — предупредила Лида по параллельному аппарату.
— А что он ломается?
— Так ведь надо поначалу поломаться, — объяснила Лида.
— Следовательно, он поедет, — удовлетворенно понял Казарян.
— Поедет, поедет, — заверила Лида.
— А чего это вы за меня решаете? — обиделся в своей трубке Смирнов. — Возьму и не поеду.
— Поедет, — еще раз подтвердила Лида. — Только вам, ребятки, следует серьезнейшим образом подготовиться к этому разговору. Будущий ваш собеседник такое и таких видал, что пацанов вроде вас он десяток за раз сжевать, проглотить и выплюнуть может.
— Подавится! — угрюмо предсказал Смирнов.
— Для того, чтобы подавился от страха, а подавиться он может только от страха, вам необходимо обеспечить тылы. Так, чтобы он понял: проглотит вас, а страх останется и начнет бродить рядом с ним. Компрене? Или лучше по-нашему: сечете, оболдуи?
— Сечем, — за себя и Романа ответил Смирнов, а Роман быстро проговорил:
— Уже имеется идея. Буду у вас минут через пятнадцать.
Не подъезд, а вестибюль. Не вестибюль, а летне-зимний сад, в котором причудливо и мирно сосуществовали тропики, пампасы и среднерусская возвышенность, подарил живущим здесь свои деревья, свои кустарники, свои кактусы, свои лианы, свои прекрасные — каждые по-своему — цветы. В вольере на всю глухую стену чирикали, пищали, скрипели, щелкали и пели разноцветные птицы и птички.
Два орла в серых костюмах, белых рубашках и бордовых галстуках подошли к ним, как только они открыли двери. Молодые складные и могучие орлы, поздоровались и, гостеприимно улыбаясь, попросили так, между прочим, предъявить на всякий случай документы. Смирнов предъявил милицейское удостоверение, а Казарян — членский билет Союза кинематографистов. Их взял, надо полагать, главный. Быстро, даже слегка небрежно, ознакомился и сказал Казаряну, шутя:
— Лучше бы, конечно, паспорт, но и так сойдет, Роман Суренович, — правой рукой протянул удостоверение Смирнову, левой — Казаряну и опять, будто бы шутя: — Александр Иванович, а где же ваш знаменитый парабеллум? Может, по забывчивости наплечную кобуру снять забыли и с собой машинку принесли?
И опять шутливо, как бы небрежно и с профессиональной тщательностью, действуя ладонями, как экстрасенс, почти не касаясь, проверил подмышки, за спиной, на животе, в паху и на щиколотках наличие или отсутствие посторонних предметов. Большой шутник был главный орел. Орел чином пониже чувством юмора обладал в меньшей степени: он шмонал Казаряна серьезно и добросовестно.
— Вы нам быстродействующего слабительного дайте, — посоветовал Смирнов. — Может, кто-нибудь из нас по забывчивости противотанковую гранату проглотил.
— Да не обижайтесь вы, Александр Иванович, — уговаривая, легко сказал главный орел: — Служба есть служба. Теперь, когда формальности соблюдены, Володя вас проводит.
Младший орел довез их в лифте до четвертого этажа, проследил за тем, как они звонили, как только им открыли, закрыл дверь лифта. Пропал, одним словом.
Не горничная — Светлана сама открыла дверь, потому что Казарян сказал грустно:
— Здравствуй, Светлана.
Смирнов в первый раз видел бывшую жену двух покойников, дважды вдову. Фарфоровое личико с правильными, но мелкими чертами лица, худенькая, высокая, по случаю горя прически нет: белесые волосы стянуты в короткую косу, черная юбка, черная кофта, на узких плечах черный платок.
— Здравствуйте, Роман, — ответила она и посмотрела на Смирнова: — А вы, Александр Иванович?