Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам - Страница 15

Чаю, чаю покрепче. Без желания, по надобности сжевал два бутерброда и приступил к чаепитию. Пил его с пылу-жару, обжигаясь и торопясь. Согрелся пищевод, согревшись, освободился от спазмы желудок и, наконец, пробил благодетельный пот. Вернулся в ванную, влажным полотенцем вытер лицо и шею, сполоснул подмышки, глянул на себя в зеркало и увидел, что забыл побриться. Брился, с отвращением рассматривая вроде бы чужое старческое лицо.

Спиридоновским спреем побрызгал себе на щеки чем-то не по-нашему нахлынувшим — иностранным. Пора одеваться.

Светло-серая рубашка. Бордовый галстук: Казарян его приказал надевать. Черные ладные брюки, под лидкиным присмотром сшитые на заказ. Твидовый пиджак — Алькин презент, привезенный из Англии. Итальянские макасины, купленные по случаю. Тонкой шерсти модный австрийский плащ, приобретенный в свое время на МУРовской распродаже. И, наконец, роскошная камышовая трость — подарок сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки — и вперед.

В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издаля. Немолод, конечно, но ничего, ничего. Закрыл дверь на все запоры, предварительно включив сигнализацию, и спустился вниз. Ждать такси.

Миновав подъездную эстакаду амстердамского аэропорта, кургузый с маленькими окнами автомобиль обогнул громадное здание и через служебные ворота въехал на взлетное поле. Уверенно ориентируясь в самолетном стаде, он, повертевшись, подкатил к лайнеру нидерландской авиакомпании, готовому к отлету, — реактивные двигатели его уже подвывали.

Со смаком открылись тяжелые дверцы, и из автомобиля с двух сторон вылезли двое вооруженных миниатюрными автоматами полицейских, затем могучий их начальник в штатском и, наконец, хрупкий, одетый с чиновничьей элегантностью — темно-серое английское пальто, твердая шляпа, черные башмаки, модные на все времена, — господин с солидным, размером больше обычного, кейсом в правой руке.

Самолет стоял у пассажирской трубы, но хрупкий господин поднялся по специальному трапу. У двери он остановился, обернулся и, улыбнувшись, помахал служилой троице свободной левой рукой.

Самолет и автомобиль взяли с места одновременно: автомобиль — домой, самолет — на взлетную полосу.

Автомобиль выруливал на магистраль, а самолет уже набирал высоту.

…Через три часа этот самолет приземлился в Шереметьево. У трапа хрупкого господина встречали два омоновца с укороченными Калашниковыми, озабоченный голландец-переводчик из посольства и представитель компетентных органов. Переждав, пока остальные пассажиры бодрой гурьбой скроются в аэропорту, пятерка двинулась вслед за ними…

Аэропорт Шереметьево существовал в своей обычной лихорадке. Суетились евреи, шумели армяне, покорно терпели ожидание украинцы, одновременно все вместе состоя в очередях на рейсы в Вену, Будапешт, Тель-Авив, Париж, Нью-Йорк.

А у этой стойки было спокойно: в юго-восточную Азию из Советского Союза пока еще не эмигрировали. Здесь шла регистрация отлетающих в Сингапур. Вялые индусы, тихие таиландцы, неторопливые деловитые китайцы, не континентальные — островные; осторожные соотечественники наши, не эмигрирующие, все, как один, командировочные. Правда, несколько выламывались из общей благопристойности шестеро молодых людей в вольных одеяниях и с длинными волосами. Устроившись у подножия холма, составленного из непонятных черных футляров, все шестеро молодцов пили пиво из бутылок. Из горла. То была рок-группа, отъезжающая на гастроли удивлять жителей дальних восточных стран пронзительностью громких голосов и красотою телодвижений.

Сильно немолодой гражданин у высокого столика, мучаясь, заполнял декларацию. Споткнувшись на пункте об иных ценностях, которые нельзя вывозить, он поднял глаза от бумажки, ища, с кем бы посоветоваться по этому поводу, и встретился взглядом с дамой, стоявшей у противоположной стороны столика. Дама улыбнулась, приглашая к вопросу. Ничего себе дама. Лет сорока — сорока пяти. Бывшая красавица, да и сейчас хороша, моложава.

— Простите, Бога ради, — сказал гражданин. — А что это значит — иные ценности?

— Да плюньте вы на все и пишите всюду «нет», — посоветовала дама, еще раз улыбнулась и добавила: — Какие у нас, у советских людей, могут быть ценности?

— Социалистические, — напомнил он. — А про полсотни, что у меня, писать?

— Пишите. Это вам на такси, когда возвращаться будете. — Ответом дама подготовила вопрос и спросила: — Надолго ли за бугор?

— На две недели, — ответил гражданин и, вновь склонившись над листком, после паузы взревел в ярости: — Черт бы их подрал, чинуш бессмысленных!

— Первый раз за рубеж? — заботливо поинтересовалась дама.

— За настоящий — в первый, — признался он.

А по виду не скажешь. Строгий плащ. Ладный твидовый пиджак, хорошие и тщательно глаженые черные брюки, изящные мокасины, рубаха и галстук в цвет, богатая камышовая трость через локоть — приличный европейский уровень.

— Куда? — спросила она.

— В Сингапур. — Гражданин освобожденно расписался внизу бумажки. — Ух!

— Отмучились? Тогда пойдемте на контроль. Мы — попутчики.

В двух проходах маялись допившие пиво рокеры: контролерши не полюбили их с первого взгляда. И, естественно, нелюбовью за нелюбовь. Лабухи шумели нервно и ненавистно.

Немолодой гражданин поглядел на это дело и укорил ретивых стражниц:

— Да что вы их тираните, бабоньки? Ребята на работу едут…

— Знаем мы их работу! — зловеще объявила одна из контролерш и, обратив нелюбовь на гражданина, добавила, не обращаясь ни к кому, — адвокатов у нас тут развелось, как собак нерезаных!

— А вот хамить не надо, — сказала из-за спины гражданина дама. Негромко сказала, но так, что контролерша, почувствовав в ее голосе уверенный партийно-начальнический металл, в момент заткнула фонтан. В связи с этим контроль прошли мгновенно.

Рок-группа, гражданин и дама, компактным образом преодолев багажную заставу, вышли на границу. Здесь бумажки были проще и понятней, и поэтому с формальностями покончили быстро. Только юный пограничник слегка подзадержал: бдительно и всерьез сравнивал фотографии на паспортах с оригиналами.

— Вот мы и за границей, Александр Иванович, — сказала дама гражданину, когда они ступили на ничью территорию.

— Меж границами. А вы, Галина Георгиевна, наблюдательны, — отметил Александр Иванович.

— Не наблюдательна — дальнозорка. Годики сказываются. Ну, а вы — наблюдательны или дальнозорки? — спросила Галина Георгиевна и стремительно улыбнулась.

— Я — любопытен, — признался Александр Иванович и, увидев цветочницы на тонких ножках, вдруг пропел тихонечко и очень точно: — А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты.

— Ну уж! — усомнилась Галина Георгиевна насчет необычайной красоты, глянула на часы и предложила: — Во фри-шоп? Времени у нас навалом.

— Это где на валюту торгуют? Без меня, Галина Георгиевна. Я — пустой.

— Я вам жвачки куплю, — пообещала она и удалилась.

Без дамы Александр Иванович позволил себе немного хромать и опираться на трость. Он брел по кругу, пока не добрел до лестницы, ведущей в буфет. Подумал, вздохнул и пошагал по ступеням вверх.

В буфете уже безумствовала рок-группа, все члены которой, как один, стояли в очереди. Александр Иванович через их головы глянул на впечатляющий ряд бутылок с разнообразными напитками и с ужасом вспомнил, что бутылка армянского коньяка вместе с сумкой ушла в багаж. А самое время поправиться: полностью трезв и совершенно без сил. И не купишь ведь — последнюю сотню в официальной бумажке обозначил.

— Три дня не ел, а выпить так хочется! — произнес он тихо в отчаянии.

Самый волосатый (судя по этому — лидер) из рокеров живо обернулся, узнал их защитника и доброжелательно возгласил:

— За чем дело стало? Поторчим, папик!

— Я старый дурак, всю наличность в декларации указал, — признался Александр Иванович.