Чудодейница (СИ) - Страница 2

Юля легко перезнакомилась со всеми обитателями квартиры. Соседи иногда собирались за общим столом большой кухни на вечерний чаёк с пирожными и тортиками, и в этих посиделках девушка принимала деятельное участие. В двух комнатах жильцы постоянно менялись — командированные. Агентство хорошо отрабатывало свои зарплаты, больше суток комнаты не пустовали.

Постоянно проживал кавказец лет двадцати пяти, Марат — стильно прикинутый жгучий брюнет с чувственными губами, который с первого дня стал заигрывать с новенькой. Но, несмотря на эффектную внешность, Юле он не понравился. Парень не был назойливым, хотя всем видом показывал свой интерес, но слишком красовался собой, и Юлина душа к нему не лежала.

Ни разу за полтора месяца девушке не встретилась женщина из самой большой комнаты, про которую кавказец поведал, что она бывшая хозяйка. Подарив квартиру сыну, сама осталась в ней жить, чтобы умереть в родных стенах. Марат показал на пустое фарфоровое блюдечко, стоящее в уголке на полу:

— Домового задабривать предлагает. На полном серьёзе! — и засмеялся.

Ишь ты! Юлина бабушка, живущая в деревне, тоже верила в домового и «подкармливала» его молочком да кашкой. Кто-то съедал за ночь угощение, но это не удивительно — девушка сама не раз видела в бабушкином доме юрких мышек. Неужели и здесь, на четвёртом этаже, есть мыши? Вряд ли, мерзких насекомых тут нет, значит, и о грызунах позаботились, чтобы их не было.

Кухня, даже современно обставленная, не особенно была нужна, ведь горячий кофе сейчас продаётся повсюду, а обедать и ужинать Юля ходила в кафе возле работы. Но Юля всегда совала свой курносый нос туда, где ей чудились загадки и приключения, а на кухне оказалась ещё одна дверь, всегда закрытая! Так ещё и замочек на ней непростой был, не врезной, как все прочие в квартире, а навесной. Не амбарный, но и не крошечный. Вроде простенький на вид, но не фабричный. Старинный замочек-то, ручной работы. Таинственная дверь манила девушку, как жён Синей Бороды — запретная каморка. Юля расспрашивала Марата, как старожила, но он не знал, что же там внутри.

***

Однажды Юля и хозяйка всё-таки встретились. На первый взгляд, эта седая, почтенного возраста женщина показалась девушке знакомой. Может, она была актрисой? Если так, то очень давно — несмотря на гладкое лицо, кожа рук и шея в вырезе платья были настолько морщинистыми, что если бы не телесный цвет, то напоминали кору дерева, а спина согнулась почти под девяносто градусов к линии ног — такая живая буква «Г»…

Но при этом старушка довольно бодро ходила, почти изящно переставляя ноги в украшенных вышивкой и отороченных розовым мехом кожаных тапочках. При ходьбе опускала лицо вниз, параллельно полу, иногда с небольшим усилием приподнимая его, чтобы встретить Юлин взгляд. Зато за столом сидела прямо.

Девушка неплохо разбиралась в модной одежде и стилях разных времён, сообразила, что приталенное с пояском платье хозяйки сшито по моде шестидесятых, а воротник из кружев ручной работы и льняная ткань намекали на индивидуальный пошив. Удивительно, насколько гармонично были подобраны цвета одежды, включая тапочки — благородный махагоновый с оттенками какао и сандала. Довершал ансамбль современный палантин из альпаки, прикрывающий спину и руки. «Богатенькая старушка! Но как ей удаётся так тщательно отглаживать лён? Часами, что ли, над ним пыхтит?»

От соседки веяло свежестью и лавандой. Сколько же ей лет? Юлиной бабушке семьдесят три, но она почти не горбилась, хотя иногда покряхтывала при ходьбе. Если бы не лицо… розовеющие щёки без единой морщинки совершенно не говорили о возрасте! И у глаз поселилось не так уж много морщин, а сами глаза почти бесцветные, но смотрели оценивающе и пронзительно.

— Значит, вот ты какая, Юля, — утвердительно заметила соседка, усаживаясь на стул с вальяжностью, которая не ожидалась от сгорбленной старухи.

— Откуда вы меня знаете?

— Ну как же, я первая узнаю, кто поселился в этой квартире. А меня зови Елизавета. Никаких отчеств, бабушек и тётушек! Это для других.

С того самого дня Елизавета, оказывая Юле внимание или сама наслаждаясь компанией, частенько по вечерам встречала её со свежезаваренным чаем на ароматных травках и домашней выпечкой — сдобным печеньем, румяными мягкими баранками, даже пирожными безе! Трудно представить, что столь древняя бабуля сама готовит, а потом убирается, хотя не исключено, что кондитерские деликатесы заказывались в ресторане. Следов от упаковок не оставалось, и вкус был натуральным, словно из какой-то другой жизни, но Юля не считала нужным расспрашивать, лишь не забывала нахваливать, на самом деле испытывая неземное блаженство от угощений. Ей льстило, что пожилая женщина изо всех жильцов выбрала её, чтобы чаёвничать и вести задушевные беседы.

Девушка и сама старалась принести что-то вкусненькое, с некоторых пор периодически покупала хороший ликёр, до которого старушка оказалась охоча. Немного странным было, что их посиделки никто не прерывал. В те дни, когда Елизавета накрывала стол, комнаты пустовали, у всех соседей находились неотложные дела.

***

Каждый раз перед сном Юля перебирала в мыслях рассказы Елизаветы. По ним выходило, что старушка — ровесница прошлого века, и ей не меньше ста двадцати лет! Девушка пыталась искать её лицо в интернете, среди актёров и долгожителей. Но ноутбук в поиске не помог, а уточнять вопрос о возрасте она посчитала не деликатным, раз сама Елизавета обходила вниманием эту тему.

Однако не смущалась, рассказывая, как служила фрейлиной императорского двора. А так же о своих многочисленных поклонниках при дворе и не только. «Вот ведь врушка! — улыбалась про себя Юля. — В юном возрасте — и фрейлина, и роковая женщина».

— Ох, и красавица ж была! Мужские взгляды восторженные вдохновляли… Девицы старались превзойти, да козни строили. Великая княжна Анастасия Николаевна приблизила меня, судачили с ней тайком о кавалерах и о других девичьих секретах. Цесаревич совсем мало́й был, дюжина годочков, а тоже украдкой засматривался, царствие ему небесное…

Много любопытного Юля узнала про революцию, с точки зрения молодой девушки, про период всеобщего подозрения и доносов из памяти более взрослой женщины, про то, как жили москвичи во время Великой Отечественной. Истории из уст очевидца тех лет с личными примерами казались намного интереснее, чем те же события из книг или фильмов. Похоже, что всю свою жизнь она прожила в Москве. «А как же царские дворцы? Они ведь в Петербурге были. Привирает Елизавета, а я купилась».

***

Однажды Юля вдруг проснулась от громкого шороха, явно не случайного. Резко села на кровати и удивлённо открыла рот. В центре комнатки стоял и смотрел на неё человечек, ростом с четырёхлетнего ребёнка. Бородатое лицо выдавало мужчину средних лет. Постриженные «под горшок» волосы с пробором посередине были гладко причёсаны. Кушак на поясе светлой рубахи-косоворотки в горошек первым делом напомнил русского мужика, а жилетка поверх, да широкие штаны, заправленные в блестящие чёрные сапоги — приказчика из старых фильмов. «Домовой! Вот тебе и мыши…»

Мужичок с достоинством поклонился, приложив руку к груди, и неожиданно густым басом, старательно приглушая голос, представился:

— Савелий, — тряхнув головой, продолжил, — Лизавета велели срочно к ней подойтить. Поспешай! — и пропал.

После такого «видения» сердце Юли учащённо забилось, но странная речь этого человечка заставила его колотиться ещё быстрее. Старуха никогда не приглашала Юлю к себе, и эта ночная просьба, похожая на приказ, да ещё через посыльного, могла означать лишь что-то нехорошее. «Наверное, ей плохо, надо поторопиться!»

Дверь оказалась не запертой. Девушка с некоторой опаской приоткрыла её и зашла в просторную комнату. Абажур настольной лампы пропускал неяркий зеленоватый свет, оставляя в тени развешенные на стенах картины, какие-то предметы и низкие шкафчики. Но румяное личико юной Лизы с портрета, висящего прямо впереди, между двумя зашторенными окнами и ближе к лампе, не только хорошо освещалось, но будто сияло своей красотой и молодостью. Широкий вырез светлого платья, окантованного золотом вышивки, оголял худенькие, почти детские плечики и тонкую шейку, украшенную ниткой жемчуга. Легкомысленно взбитые волосы прикрывала сверху невысокая белая шляпка, сзади выглядывала белая атласная лента банта. «И правда, фрейлина…», — разом поверив во все рассказы хозяйки, подумала Юля, переводя взгляд направо, на старинную кровать с высоким изголовьем к окну и низким резным изножьем.