Чудо-оружие Российской империи - Страница 9

Появились на Западе пароходы, и наш царь, малость подождав, велел завести их и у нас. В итоге к 1853 г. на Балтикe было 11 пароходо-фрегатов со 105 орудиями и 15 малых пароходов с 74 орудиями (в основном малого калибра), но основной силой по-прежнему оставались 25 парусных кораблей (2077 орудий)[17] и 7 фрегатов (324 пушки).

На Черноморском флоте была та же картина◦— 7 пароходо-фрегатов с 45 пушками, 21 малый пароход с 78 пушками, а главная сила◦— 14 парусных кораблей (1410 пушек) и 7 фрегатов (376 пушек).

Подавляющее большинство русских пароходов было оснащено гребными колесами. Такой движитель не позволял размещать орудия в центре парохода, а главное, огромные колеса и кожухи были весьма уязвимы от огня вражеских орудий.

Но вот в 1851–1852 гг. почти одновременно в Англии и франции вводятся в строй большие винтовые корабли «Агамемнон» и «Наполеон». Но еще до ввода их в строй в обеих странах начинается массовое строительство паровых винтовых кораблей.

Николай I решил тоже построить несколько новых винтовых кораблей и оснастить паровыми машинами несколько старых. Однако все машины были заказаны в Англии, и с началом Крымской войны их поставили на… британские пароходы.

Ударная сила русского флота◦— парусные корабли и фрегаты◦— не могли сражаться с паровыми кораблями и фрегатами союзников. В результате Черноморский флот был заперт в Севастополе, а Балтийский◦— в Кронштадте. Союзные флоты свободно ходили по обоим морям, захватывали торговые суда, обстреливали мирные города, где и войск-то не было, за исключением нескольких полицейских. Небольшие десанты высаживались на побережье, грабили обывателей, насиловали женщин. Не было ни одной статьи морского права, которую бы не попрали союзники. Но когда одна из петербургских газет посмела назвать англичан пиратами, министр иностранных дел России безродный космополит Карл Нессельроде пригрозил редактору Сибирью в случае повторения подобных высказываний. Так благодаря Нессельроде и

Николаю I Россия была лишена возможности вести даже пропагандистскую войну.

Война на море была бездарно проиграна не столько из-за превосходства союзников в паровых судах, сколько из-за отсутствия у наших адмиралов инициативы и смекалки, напрочь выбитых николаевским режимом. Наши адмиралы и офицеры предпочитали затопить флот, а сами героически умереть, но не выходить за рамки уставов и правил.

Пройдет всего каких-нибудь 6 лет, и в ходе Гражданской войны в США обе стороны будут чуть ли не ежедневно соревноваться друг с другом в изобретении новых средств борьбы на море и в тактике боя. В ход пойдут активные и пассивные минные заграждения, тараны, абордаж, брандеры, шестовые и буксируемые мины и т. д.

Замечу, что для применения всего этого не потребовалось бы каких-либо технических изобретений в 1856–1861 гг. и каких-то больших производственных мощностей. Те же брандеры, тараны, шестовые и буксируемые мины изготовлялись самими моряками в зоне боевых действий.

У заскорузлых военных историков постоянно встречается трафарет: «в войне такой-то был использован опыт…» или «… и на этом основании было сделано…» Так и это здесь не проходит◦— ни северяне, ни южане слыхом не слыхивали о Крымской войне.

Бомбардир Петр Алексеев вместе с Алексашкой Меншиковым в устье Невы с лодок брали на абордаж шведские суда. Алексей Орлов в Чесме брандерами сжег турецкий флот. Так что же мешало в 1854–1855 гг. нашим офицерам атаковать союзные флоты?

Начну с того, что на Черном море англичане базировались в Балаклавской бухте, а французская эскадра◦— в Камышовой бухте в нескольких километрах от Севастополя. Кто мешал лихой атаке пароходов Черноморского флота? Им все равно было суждено погибнуть. Не лучше ли было пасть в славном бою, пустив на воздух десятки вражеских судов?!

Двадцать один малый военный пароход плюс несколько десятков пароходов казенных ведомств и мобилизованных купеческих без особых проблем могли быть обращены в брандеры, носители шестовых мин, а также использоваться для постановки активных минных заграждений у Босфора, Варны, Балаклавы, Камышовой бухты и т. д. Замечу, что мины у русских были, но они применялись только в пассивных минных заграждениях, то есть у своих баз. Что же касается семи русских пароходо-фрегатов, то они могли бы осуществлять огневую поддержку ночных атаках малых пароходов.

Казалось бы, сам Бог велел использовать брандеры, шестовые мины и, наконец, абордаж в ночных операциях в Керченском проливе, Азовском море и Днепро-Бугском лимане. Замечу, что там в свое время адмиралы Потемкина и разгромили турецкий флот, используя брандеры и абордаж.

Пароходы союзников были неповоротливы и давали в лучшем случае 7–11 узлов, то есть ненамного больше, чем русские малые пароходы. Скорострельной противоминной артиллерии и в помине не было, а большинство крупнокалиберных пушек имело крайне малый угол горизонтального наведения, немногочисленные же пушки, стоявшие на оконечностях кораблей, имели столь малую скорость наведения, что попасть из них ночью в движущийся малый пароход или паровой баркас было практически невозможно. Это, кстати, подтвердилось и в ходе американской Гражданской войны (1861–1865 гг.), и в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. То же самое могло произойти и на шхерах Балтики.

И, наконец, Российская империя обладала огромными валютными резервами, русская разведка была сильнейшей в мире. А вот результат печальный: ни одной диверсии против союзных кораблей ни в их родных, ни в нейтральных портах.

При описании русско-турецких войн наши историки, как правило, обходят своим вниманием действия союзного греческого флота в 1768–1774 гг., в 1787–1791 гг. и в 1827–1828 гг. Возможно, кто-то из читателей удивится, мол, и государства тогда такого не было. Совершенно верно. Греция находилась под турецким владычеством, и именно поэтому сотни греческих купцов, получив весть о начале очередной русско-турецкой войны, откуда-то доставали пушки и начинали бить турок.

Спору нет, никаких морских конвенций греческие пираты не придерживались, да и не читали их вообще. И, честно говоря, я полностью на их стороне◦— выполнять конвенции нужно взаимно. А тот, кто предпочитает выполнять их в одностороннем порядке, неся при этом излишние людские потери◦— преступник и изменник.

Греческие корсары во всех войнах успешно действовали в Восточном Средиземноморье, а в 1787–1791 гг. — и на Черном море. И если признаться честно, то корсары нанесли туркам куда больший экономический ущерб, чем действия русских эскадр. И в Крымскую войну тысячи греков готовы были поддержать русских, а заодно и заняться весьма прибыльным бизнесом. Надо ли говорить, что если бы Николай I в 1854 г. отправил в Эгейское море два-три десятка храбрых морских офицеров и сотню тысяч золотых рублей, у союзников на коммуникациях начались бы большие проблемы. Но Николаю I не нужны были ни Орловы, ни Потемкины. Сегодня они победят союзников, а завтра могут запросто устроить «геморроидальные колики» или «апоплексический удар».

Были и другие варианты активных действий против союзников. Так, например, находившийся в Североамериканских Штатах со специальными поручениями адъютант дежурного генерала Главного морского штаба капитан-лейтенант А.С Горковенко направил в феврале 1854 г, генерал-адмиралу великому князю Константину Николаевичу докладную записку «О гибельном влиянии, какое имело бы на торговлю Англии появление в Тихом океане некоторого числа военных крейсеров наших, которые забирали бы английские купеческие суда около западных берегов Южной Америки, в водах Новой Голландии и Китайских».

Горковенко предложил совершенно конкретный план: «В Сан-Франциско легко можно купить нужное число клиперов… отлично-хороших ходоков, во всех отношениях способных к такому крейсерству». Команды на клипера предполагалось снять с фрегатов вице-адмирала Е. В. Путятина, находившихся на Камчатке. Автор проекта совершенно резонно отмечал: «Можно наверно сказать, что первое известие о взятии нашими крейсерами английских торговых судов произведет сильное действие на Лондонской бирже, цена страхования судов возвысится непомерно, все товары будут отправляться на американских судах и английское торговое судоходство в Тихом океане уничтожится. Те же самые крикуны, которые теперь требуют войны, попросят мира, тем более, что поймать наши крейсеры на пространстве океана будет делом почти невозможным, как бы многочисленны ни были военные суда, для того отряжаемые из Англии и Франции. Небольшие клипера всегда могут укрыться там, где появление военного фрегата или корвета тотчас сделается известным…»