Чудо-оружие Российской империи - Страница 21

Говоря о клиперах, следует сказать и несколько слов о строительстве других судов. Переоборудование в 1854–1856 гг. четырех парусных кораблей в паровые, а также постройка пяти винтовых кораблей (81–135 пушек), ничем не отличавшихся, кроме машин, от обычных парусных кораблей, себя явно не оправдали. Из их числа лишь корабль «Выборг» в 1856 г. и «Ретвизан» в 1858 г. совершили по одному плаванию в Средиземное море, а остальное время все эти 9 никому не нужных громадин находились на Балтике, не годные ни к бою с вражеским броненосцем, ни к крейсерским операциям.

Патологическая боязнь британского флота у Александра II и у «железного канцлера» Горчакова привела к тому, что большая часть бюджета Морского ведомства шла не на крейсерские суда, которые были реальным средством сдерживания потенциального агрессора, а на броненосные суда береговой обороны. С 1863 г. по 1868 г. в строй были введены 3 плавучие батареи, 11 однобашенных лодок (мониторов), 2 двухбашенные лодки и 5 башенных фрегатов.

Вся эта армада не могла выходить в открытое море и всю свою долгую службу (последние башенные фрегаты сданы к порту в 1906–1907 гг.) не выходила из Финского залива. Да и плавание в заливе было для этих судов небезопасно, о чем свидетельствует гибель двухбашенного монитора «Русалка» 7 сентября 1893 г. на переходе из Ревеля в Гельсингфорс.

Фактически все эти броненосные суда рассматривались Морским и Военным ведомствами как плавучие форты, которые должны были сражаться у Кронштадта на минно-артиллерийской позиции. Причем, даже заранее были намечены места у кронштадтских фортов для каждого броненосца.

Безусловно, столице Российской империи была нужна надежная защита с моря, но тут наши министры явно переборщили. И половины средств, затраченных на броненосцы береговой обороны и кронштадтские форты «за глаза» бы хватило, чтобы навеки отбить у англичан охоту соваться в Финский залив. И, замечу, что если английские лорды периодически грозили России войной и даже устраивали в Портсмуте смотры «балтийской эскадры» с очередным явлением народу королевы Виктории, то реальная атака Кронштадта в 1863–1907 гг. ни разу в британском Адмиралтействе не рассматривалась.

Все же к 1877 г., то есть к началу русско-турецкой войны Россия обладала и довольно приемлемыми крейсерскими силами. Непосредственно перед войной в Атлантическом океане и частично в Средиземном море находилась крейсерская эскадра контр-адмирала Бутакова 2-го. В ее состав входили броненосный фрегат «Петропавловск» (20◦— 8-дюймовых и 1◦— 6-дюймовая пушка), фрегат «Светлана» (6◦— 8-дюймовых и 6◦— 6-дюймовых пушек), корветы «Богатырь» и «Аскольд» (по 8◦— 6-дюймовых и по 4◦— 4-фунтовых пушки на каждом) и клипер «Крейсер» (3◦— 6-дюймовых и 4◦— 4-дюймовых пушки).

На Тихом океане находился отряд контр-адмирала Пузи-на в составе корвета «Баян», клиперов «Всадник», «Гайдамак», «Абрек» и четырех транспортов. Всего 38 орудий◦— 6-дюймовых, 9- и 4-фунтовых. На всех кораблях, находившихся в плавании, были установлены новые пушки образца 1867 г.

На Балтике находились два броненосных фрегата «Князь Пожарский» и «Севастополь», один фрегат, семь корветов и семь клиперов. В высокой степени готовности были достраивающиеся на плаву броненосные фрегаты «Минин» и «Генерал-Адмирал».

Этих сил вполне бы хватило для крейсерской войны как в Атлантике, так и в Средиземном море. Хотя «Петропавловск» и «Светлана» были в состоянии потягаться с любым турецким броненосцем, за исключением, возможно, «Мессудие», но нужды искать встречи с боевыми кораблями султана не было. Достаточно было крейсерскими действиями парализовать как внешнюю, так и внутреннюю торговлю Турции. Бомбардировка с моря турецких городов на Средиземном море вызвала бы панику в Турции и восстания угнетенных народов, например, греков на Кипре, арабов в Аравии и т. п. В этом случае русские крейсера могли бы доставлять оружие повстанцам и при необходимости поддерживать их огнем.

Надо ли говорить, что Тихоокеанский отряд контр-адмирала Пузина мог наделать много шума на берегах Красного моря и Персидского залива.

Офицеры и матросы эскадр рвались в бой. 6 апреля 1877 г. из порта Антверпен в Турцию вышел бельгийский пароход «Fanny David» с грузом крупповских орудий. Фрегат «Петропавловск» был готов перехватить пароход с военной контрабандой, но Морское ведомство прислало срочную телеграмму «О неудобстве подобного образа действий».

А 29 апреля последовал приказ всем кораблям из Атлантики и Средиземного моря возвращаться в Кронштадт.

Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, уже не заикаясь о Средиземном море, попросил разрешение у Александра II послать пару крейсеров в Атлантику в район Бреста. Ему ответил управляющий Морским министерством: «Государь не согласен на Ваше предложение, он опасается, чтобы оно не создало неприятностей и столкновений с англичанами по близкому соседству с Брестом».

Повторяю, это все происходило в момент, когда Англия была изолирована дипломатически, она оказалась бессильной повлиять на войны 1858–1870 гг. в Европе. Все же государства континентальной Европы не хотели или не могли вести войну с Россией.

Поначалу Турция очень боялась русской Атлантической эскадры. Турки готовились начать минные постановки в районе Дарданелл. Переброска войск из Египта в Стамбул шла лишь под конвоем броненосцев. Но вскоре страх сменился удивлением и смехом. Конвои были отменены. Наконец к июлю 1877 г. турецкая эскадра Гуссейн-паши в составе двух броненосцев и шести паровых судов, базировавшихся в порту Суда на Крите, начала охоту за русскими торговыми судами в Средиземном море. Турки не боялись «неудобства» и «неприятностей». Россия ответила на захваты своих судов… энергичными нотами и протестами. Но Гуссейн-паша чихать хотел на словоблудие «железного» канцлера Горчакова.

Еще до начала войны с Турцией Морское ведомство провело несколько зондажей на предмет возможности закупки в Североамериканских Штатах быстроходных пароходов, которые могли бы начать операции на коммуникациях Англии. В частности, был запрошен русский посланник в Вашингтоне: «Не осталось ли в архивах русского посольства… следов от плана, который был разработан на эскадре в 1868 г.? Если да, то пусть в посольстве составят докладную записку из имеющихся документов».

Телеграмма эта поставила посланника в сложное положение, но вскоре он вспомнил, что один из флаг-офицеров СС. Лесовского лейтенант Л. П. Семечкин, к настоящему времени уже капитан-лейтенант и адъютант великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича, находится на Всемирной выставке в Филадельфии. И посланник обратился к нему. «Просьба пришлась как раз по адресу. Семечкин мог ясно припомнить всю переписку 1863 г., которая велась через него. Поработав над имеющимися документами, пополнив недостающие сведения своими воспоминаниями, он составил подробную докладную записку. Ее вывод звучал так: „Не нарушая своего нейтралитета, Америка может дополнить наш флот продажей России нескольких крейсеров и снаряжением их у себя“».

Однако в первые месяцы войны Альбион вел себя довольно смирно, и записку Семечкина «положили под сукно».

Но вот в январе 1878 г. русские войска подходят к Константинополю, и Лондон вводит броненосную эскадру в Мраморное море. В результате с января по август 1878 г. Англия и Россия были на грани большой войны.

В марте 1878 г. русское правительство решило приобрести в Америке 12 пароходов с тем, чтобы вооружить их и переоборудовать в крейсера, однако из-за финансовых затруднений было решено ограничиться четырьмя судами. Естественно, что вся операция проводилась в строжайшей тайне. 1 апреля 1878 г. из Ораниенбаума вышел зафрахтованный Россией германский пароход «Цимбрия», на борту которого находилось 66 русских морских офицеров и 606 нижних чинов под командованием капитан-лейтенанта К. К. Гриппенберга. Замечу, что все господа офицеры получили огромные для того времени подъемные: мичман◦— 400 рублей, капитан-лейтенант◦— 800 рублей. Поэтому недостатка в добровольцах не было. Только в море Гриппенберг вскрыл пакет и прочитал приказ: «…обогнуть Северную Англию и… идти в небольшой порт Се-веро-Американских Штатов, South-West-Harbour». Этот порт, расположенный в штате Мэн почти на границе с Канадой, как нельзя лучше подходил для пребывания русских экипажей◦— подальше от любопытных глаз и ушей. Впрочем, была и еще одна причина, чисто русская: в штате Мэн действовал «сухой закон» и были запрещены все крепкие напитки.