Чудо чудное, диво дивное (сборник) - Страница 3

– Ткёшь ли, внученька, ткёшь ли, милая?

– Тку, бабка, тку, милая! – замяукал ей кот в ответ.

Бросилась Баба-яга в избу, видит – девочки и слуху нет! И давай бить кота кочергой, приговаривать:

– Зачем девчонку отпустил, зачем глаза не выцарапал?

И говорит ей кот:

– Я тебе сколько лет служу – ты мне косточки не бросила, а она меня ветчинкой накормила.

Накинулась Баба-яга и на работницу, и на собаку, и на ворота, и на берёзку придорожную – зачем они девочку упустили?

Говорит ей в ответ собака:

– Я тебе сколько лет служу – ты мне горелой корки не пожаловала; а она для меня лепёшки не пожалела.

Говорят ей ворота:

– Мы тебе сколько служим – ты на нас и водой не плеснула; а она нам под пяточки чистого маслица подлила.

Говорит Бабе-яге и берёза придорожная:

– Я тебе сколько служу – ты на меня ниточки не повесила; а она меня ленточкой перевязала.

Работница говорит:

– Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила.

Баба-яга видит – дело плохо: пустилась поскорей в погоню; летит, поспешает, помелом след заметает. Услышала девочка за собой погоню – бросила за спину полотенце: протекла позади неё река широкая и великая! Баба-яга билась-билась, весь берег избегала, нашла наконец брод в речке и опять пустилась за девочкой. Вот уж и близко, вот-вот нагонит! Бросила девочка скорей гребешок за спину! Поднялся позади неё лес густой, дремучий: корни с корнями сплетаются, ветви с ветвями свиваются, вершины к вершинам приклоняются. Баба-яга сколько ни билась, не могла сквозь тот лес пробраться и воротилась в свою избу.

А девочка-сиротинушка к отцу прибежала, обо всём ему поведала. Прогневался родитель на злую мачеху, прогнал её из дома и остался с той поры с дочкою жить-поживать да добра наживать.

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:

– Слушай, Василисушка! Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги её и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у неё совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.

Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, – стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашёл в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на всё село красавица; мачеха и сёстры завидовали её красоте, мучили её всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!

Василиса всё переносила безропотно и с каждым днём всё хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, хотя они и сидели всегда сложа руки, как барыни. А всё потому, что Василисе помогала её куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрётся в чуланчике, где жила, и потчует её, приговаривая:

– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?

Куколка покушает, да потом и даёт ей советы, и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена.

Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отве-чает:

– Не выдам меньшой прежде старших!

А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе. Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житьё в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба-яга; никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но та всегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы-яги.

Раз мачеха раздала всем трём девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису – прясть. Погасила огонь во всём доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать.

Девушки работали. Вот нагорело на свечке; одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.

– Что теперь нам делать? – говорили девушки. – Огня нет в целом доме. Надо сбегать за огнём к Бабе-яге!

– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду.

– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок. – Мне от спиц светло!

– Тебе за огнём идти! – закричали обе. – Ступай к Бабе-яге! – И вытолкали Василису из горницы.

Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:

– На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к Бабе-яге; Баба-яга съест меня!

Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.

– Не бойся, Василисушка! – сказала она. – Ступай куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы-яги.

Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо неё всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, – на дворе стало рассветать.

Идёт она дальше, скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, – стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет в чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, – настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на поляне стало светло, как днём. Василиса со страху так и застыла на месте.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья затрещали, сухие листья захрустели; выехала из лесу Баба-яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась, обнюхала вокруг себя да и закричала:

– Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?

Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, говорит:

– Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.

– Хорошо, – сказала Баба-яга, – знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!

Потом обратилась к воротам и вскрикнула:

– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!