Чудной - Страница 4

— Собак бы покормить надо.

— А то я без тебя не знаю, — взвилась Дашка, — за печкой выросла, на таракана молилась...

Давно уже захлопнулась дверь за Петром Шалыгиным, а Дашка все бушевала, нет-нет да и роняя с губ довольную улыбку.

V

Дашка парилась истово, позже, окатившись холодной водой, вольно лежала на полке, исходя ленивой истомой. За оконцем монотонно подвывал ветер, швыряя в стекло сухой, сыпучий снег, и от того, что на улице было холодно, жутко, Дашке особенно хорошо и покойно лежалось на горячих досках.

«Ну вот скажи кто мне, — думала Дашка, — что я у Петра Шалыгина в бане на полке буду вылеживаться — в глаза бы наплевала. Вот вчера еще возьми и скажи. А оно видишь как получилось, лежу и — ничего. Вроде бы так и надо. Чудная жизнь-то. Такие выкрутасы заворачивает. Вот и Гошка... — Дашка споткнулась, неожиданно вспомнив киномеханика. Тонкие брови ее дрогнули и медленно сошлись к переносице. — А что Гошка? Этот своего не упустит. Так он ее там и дожидается. Давно, наверное, у Любовь Алексеевны сидит и английский язык изучает. Сидам пли-ис, — тонко протянула Дашка и в сердцах чертыхнулась. — Знаем мы ваши уроки, не маленькие. Сами такие же проходили. Только вы ведь,— перешла к обобщениям Дашка, — все по-интеллигентному, с условиями разными и причитаниями, вот от вас мужиков и воротит. Сначала вам генералов подавай, потом на инженеров соглашаетесь, а спать с киномехаником ложитесь. И ничего — дюжите и киномехаников. А куда вам деваться, если на три деревни один лейтенант и тот милиционер женатый. Вот и тешьтесь, черт с вами, авось дети не в вас пойдут».

Дашка живо вскочила с полка и принялась ожесточенно растирать себя вехоткой.

— С легким паром, — встретил ее Петр Шалыгин и заботливо притворил двери за нею.

— Спасибо, — буркнула Дашка и бессильно свалилась на топчан.

Петр прошелся от печки к столу и не очень уверенно спросил:

— Будем ужинать?

Размотав мокрое полотенце с головы, Дашка аккуратно расчесала отросшие до плеч волосы, глянула в зеркало и присела к столу. Петр, как само собою разумеющееся, поставил перед нею кружку и вчерашнюю бутылку перцовки.

— А это еще зачем? — напряженно спросила Дашка, указывая на бутылку.

— После бани-то... — неожиданно смутился Петр.

Дашка долго и внимательно смотрела на него. Не мигала. Петр бутылку убрал.

Спать легли сразу же после ужина. Дашка, как только прислонилась щекой к подушке, быстро и легко уснула.

VI

Минула неделя, и все в Дашкиной жизни пошло своим обычным чередом. Метель, отбушевав положенное, угомонилась, и легла на необъятную землю великая благодать: всюду, куда ни глянь, белые снега, изредка прошитые свежим санным следом да тонкими стежками собачьих сбежек. Деревья, притомленные ураганным ветром и напоследок щедро осыпанные крупными снежными хлопьями, затаились в ожидании оттепели, роняя с тяжелых ветвей обожженные морозом иглы. Сугробы, наметенные под самые крыши снегиревских домов, постепенно оседали, а к концу недели, под воскресенье, из Ельчанска пробился первый бульдозер. Мальчишка, управлявший тяжелой машиной, притормозил у сельсовета, выпрыгнул из кабины и гордо сообщил:

— Капут вашей блокаде!

Его увела бабка Завьялова и долго кормила горячими щами.

— Ну вот, — Нина сказала Дашке, — теперь и твой нагрянет.

— Те-пе-рь, — передразнила Дашка, — теперь всяк пьян и Емельян не забоятся, а чего бы раньше, по пурге?

— Тебе не угодишь, — отмахнулась Нина, — все не так да все не эдак.

А в воскресенье перед обедом и в самом деле нагрянул Гошка Еремеев, лихо прокатив по селу на пароконных санях. Вскоре на дверях клуба появилась афиша, а на крыльце — сам Гошка Еремеев. Приплясывая в тонких ботинках по хрустящим половицам, он зорко всматривался в деревенские дали, пряча красные уши в высоком воротнике дубленки. Мальчишки, крутившиеся возле него, почтительно смотрели на кинщика, готовые по его первому сигналу лететь сломя голову хоть на край света. Но Гошка мальчишек не замечал. Зато Дашку Колчину он увидел чуть ли не за версту, приосанился и закурил дорогую сигарету. Когда Дашка поравнялась с клубом, он, не выпуская сигарету изо рта, весело крикнул:

— Наше вам — с кисточкой!

— А-а, — притворно удивилась Дашка, — райская птичка без перышек. Давно прибыли?

— Сквозь снега и метели, — начал было Гошка, но Дашка перебила его:

— Мы у Любочки сидели.

Гошка, заметно смутившись, выплюнул сигарету и, переходя на серьезный тон, примирительно сказал:

— Дарья Ивановна, позвольте на два слова.

— Запел, запел, божья пичуга, — засмеялась Дашка, взбегая на крыльцо. — Ишь, как на уроках английского ухайдакался — нос да уши только и остались. Ну, чего тебе?

— Даш, соскучился, — немного в нос заговорил Гошка,— так соскучился...

— А чего раньше-то не приезжал, скучальщик?

— Так метель же была. Да-аша...

— Метель, — усмехнулась Дашка. — А ну как она бы два месяца кряду гуляла, и ты бы в Ельчанске сидел?

— Два месяца метель не бывает, — серьезно объяснил Гошка.

— Много ты понимаешь, в метелях-то, — отрезала Дашка.— Ишь, вырядился, как петух на сеновале.

Гошка невольно засмеялся и обнял Дашку.

— Ты опять надсмехаться? — Гошка попытался поцеловать Дашку, и в это время через его плечо она увидела вывернувшуюся из-за магазина саврасую лошадь. Дашка вздрогнула, на какой-то миг растерялась, потом сильно оттолкнула Гошку и, чуть ли не растянувшись на ступенях, бросилась к дороге. Она бежала к дороге и видела, что лошадь набирает ход и что она может не успеть, тогда Дашка, кинувшись наперерез, громко закричала:

— Петра-а!

Но Петр Шалыгин, словно услышав этот ее крик, хлестнул лошадь кнутом, отворачиваясь от бегущей Дашки.

— Петра-а-а! — отчаянно завопила Дашка и, в самый последний момент успев зацепиться за сани, тяжело рухнула на них, волочась ногами по снегу. Один валенок слетел с ноги, но она этого не заметила, подтянулась и очутилась в санях, на мягком пахучем сене. Дашка счастливо засмеялась.

— Ах ты, Петра,— бормотала Дашка, зарываясь лицом в сено, — пенек лесной, мужик чудной. Удрать хотел от меня?! Чудной, как есть чудной.

А Гошка Еремеев, от неожиданности приоткрыв рот, с удивлением смотрел то на чернеющий в снегу валенок, то на быстро удаляющиеся сани.