Чудно узорочье твое (СИ) - Страница 6

— Ну, не могла же я завернуть не туда? Здесь же только одна дорога? Где тут можно заблудиться? — всхлипнула Лида, чувствуя, как подступает дикий страх.

Что же делать? Может, крикнуть? Митя проснется, услышит. А если тот услышит раньше? У правого плеча над дорогой нависло корявое дерево.

— Мы его проезжали вчера! Выходит, я мимо лагеря пролетела, нужно назад вернуться.

Лида развернулась, пускаясь обратно.

— Только я могу влипнуть в такую дурацкую историю, — начала она себя ругать, чтобы взбодриться и унять страх. — Да куда же все подевались? Спрячусь и подожду, пока тот пройдет.

Она залезла в подлесок и присела в ожидании, потянулись минуты, но никто не появлялся. «Но тот должен же был уже пройти, или он куда-то свернул, а, может, снова померещилось, сумерки же, все не тем кажется?»

Лида вылезла, зябко потирая плечи.

— Студено как-то… Ай, мама!!!

Она чуть не налетела на высокого человека и тут же отшатнулась, отбегая на десяток шагов.

— Эй, ты кто⁈ — не нашла ничего лучшего, как громко с угрозой произнести Лида, вжимаясь в заросли кустарника.

Человек остановился, не пытаясь приблизиться, но ничего не ответил. Секунда, вторая, третья.

— Ты что, немой⁈ — разозлилась на затянувшееся молчание Лида.

— Я Николай Колмаков, — четким молодым голосом отозвался незнакомец. — А вы от Грабаря?

— Д-да, — опешила Лида.

— Меня Петр Дмитриевич встретить вас на станции послал, но, видно, я опоздал.

Лида выдохнула и отделилась от кустов. Человек приблизился. Лицо в тени елей плохо просматривалось, кажется, молодой мужчина, без бороды. Одет в крестьянскую полотняную рубаху, как у Макарыча, через плечо торба, на ногах кирзачи.

— Меня Лидией зовут, — пролепетала Лида, — Скоркина.

— Дмитрий Александрович с вами? — спросил Николай ровным тоном.

— Да, все под телегой спят, — наугад указала Лида в сторону ельника, и, о чудо, рассмотрела свою палатку и мерно качавших шеями лошадей.

— А вы, товарищ Скоркина, почему не спите? — голосом тетушки упрекнул Николай. — Здесь не самое лучшее место для прогулок, особенно ночью.

— Я же далеко не отхожу, — кинулась оправдываться Лида, чувствуя железную правоту этого Колмакова. — А если бы я погулять не вышла, вы бы, между прочим, мимо прошли, — нашла она единственный, оправдывающий ее аргумент.

— Тут не поспоришь, — охотно согласился Николай.

Они пошли к лагерю.

— Колька, ты, что ли? — радостно принялся хлопать по плечу друга Митя. — А Петр Митрич?

— Пыхтит, как всегда, загонял себя, ну, и нас в придачу. Девиц-то зачем понабрали? — кивнул Николай в сторону притихшей Лиды.

— Отцепишься от них, — буркнул Митя.

— Это я уже понял, — в тон ему отозвался Колмаков. — Намучаемся с таким приданым.

Лида обиделась. Этот Колмаков оказался еще хуже приторно-галантного Плотникова, с его излишними любезностями.

[1] Клавдия Николаевна Рябова, 1909 г.р., деревня Казарино, Кич-Городецкий район, Вологодская область — Шёв мой милой бережком // https://pesni.guru

Добраться к обеду не удалось, дорогу сильно развезло, приходилось по возможности в траве объезжать лужи и выталкивать телегу из липкой жижи. Чтобы облегчить лошадям и без того трудную задачу, в конце концов малый отряд спешился, и даже Макарыч спрыгнул с козел и повел измученных лошадок под уздцы, нашептывая им что-то ласковое.

Лес сменился широким лугом в речной пойме, пару раз заходил дождь, но не сильный, скорее нудный в своей настойчивости.

Митя с Колмаковым подталкивали телегу сзади, упираясь в дубовые бока, и порядком умаялись. Вначале они бойко обсуждали результаты экспедиции, о чем-то негромко спорили, но под конец выдохлись и шли молча, смахивая пот тыльными сторонами ладоней. Тощий Плотников предлагал поменяться, но так робко и издали, что его никто не слушал.

А этот Колмаков при свете дня оказался вовсе и не красавцем. Лет двадцати пяти, может, чуть больше. Обветренное, покрытое бурым загаром скуластое лицо, узкий подбородок, русые с рыжиной коротко стриженные волосы, белесые брови, голубиными перышками выделяющиеся на загорелой коже, серые с хитрым прищуром глаза, курносый нос и тоненькие усики над верхней губой. Пожалуй, Плотников, ежели его выпроводить в баню и обрядить в чистую одежду, будет даже посимпатичнее.

«Так что все равно, что он там обо мне думает», — сделала выводы Лида и успокоилась. Зине на ухо она в красках рассказала о своих ночных злоключениях, ожидая понимания и сочувствия.

— Тебе поменьше следует сказок читать, чтобы ничего не мерещилось, –сделала обидный для Лиды вывод подруга.

— Да при чем здесь сказки⁈ — разозлилась Лида. — Я их слышала, как вот тебя.

— Кого их? — прищурила Зина левый глаз.

— Ну, девушек этих, что смеялись и пели.

— Я же и говорю, с таким воображением, как у тебя, и не такое померещится.

— Какое там воображение, нет у меня никакого воображения, — проворчала Лида.

— На вот, лучше семечек погрызи, — высыпала Зина в тонкую ладонь Лиды черную горку.

Ну, что с нее взять, с этой материалистки до кончика ногтей. Пока сама не услышит, не поверит, а то и саму себя откажется понимать.

Первой уставшие путники увидели церковную колокольню, она плавно выплыла из луговой травы и по мере приближения начала расти, устремляя в небо сизую маковку. Затем стали появляться крыши разбросанных по округе домов. И никаких тебе сараев, хозяйственных построек и даже заборов — один большой в два этажа дом, под двухскатной гонтовой крышей, за ним уходящий к реке огород и в стороне маленькая клеть бани.

Дом — полная чаша, там тебе и хлев, и амбар, и место для разобранных до зимы саней, а наверху пятистенка, с притулившимися к печке комнатами: бабий кут, полати, окошки под выбитыми занавесочками — все в наличии. Рассмотреть местный быт Лида успела, когда ночевала в доме Макарыча на станции. Городская девушка ни в одном поколении с любопытством взирала на посеревшие от времени добротные деревенские дома.

— Зин, а ты смогла бы здесь жить?

— А чего тут мудреного, — пожала Зина большими плечами, — папаша мой из деревни был, я у деда часто бывала, печь топить обучена. У нас правда победнее было, соломой крыто, это здесь привольно, леса полно.

— А вот такие как вы барышни, Лидия Федоровна, тут не выживают, — вставил свое веское слово Плотников.

— Можно подумать, такие как ты, прямо от сохи, — окинула презрительным взглядом Лида Зининого кавалера.

— Вы зря обижаетесь, я только факты излагаю, — миролюбиво парировал Плотников.

— Это не факты, а ваши гипотезы, — для большей колкости тоже перешла на вы Лида.

— Ну, у нас еще будет возможность их проверить, — зловеще произнес Плотников, указывая на покосившийся нужник у межи одного из огородов.

Лида лишь фыркнула. Чего с ним спорить, все равно ничего не докажешь.

На сельской площади возле церкви стояли в ряд три палатки отряда Бараховского. К колокольне тянулись сколоченные леса, по ним сновали люди. Один, маленький и верткий, уже залез почти на самый верх и стоял на бревне у маковки, собираясь привязать веревку к кресту.

— Что он делает⁈ — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!

— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.

Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…