Чудеса Антихриста - Страница 6

Она взглянула на патера Иосифа и весело засмеялась. Кактус — это лучший колдун из всех находящихся на Этне; но колдун так и остается колдуном. Кактус — это сарацин, потому что у него много рабынь. Как только кактус утвердится где-нибудь крепкой ногой, он требует возле себя миндалевого дерева. А миндалевые деревца были как стройные, прелестные синьорины. Они едва решаются выступить на черном поле, но им ничто не поможет; они должны расти здесь, несмотря ни на что. О, чего бы не увидал Гаэтано, если бы поехал туда! Когда миндалевые деревца стоят весной осыпанные белым цветом на черном поле, среди серых кактусов, они кажутся такими невинными и прекрасными, что о них хочется плакать, как о похищенных принцессах.

Но теперь он, наконец, узнает, где лежит Монте-Киаро. Она поднимается как раз посреди этой черной долины. — Она попробовала поставить свой зонтик на полу. — Вот так стоит и гора. Совсем прямо. И насколько черна долина, настолько зелена Монте-Киаро. Пальма к пальме, лоза к лозе. Она была похожа на господина в халате с крупным узором цветами; это был король с короной на голове, вокруг чела которого лежало Диаманте.

Гаэтано вдруг сильно захотелось взять ее за руку. Удобно ли это? Отчего же нет… Он потянул к себе ее руку, словно украденное сокровище. Но что же с ней делать? Может быть, погладить? Если он тихонько погладит ее одним пальцем, она, может быть, и не заметит! Она, может быть, не обратить внимания, если он погладит ее и двумя пальцами, а, пожалуй, даже если он и поцелует ее руку. Она все говорила и говорила. Она ничего даже не заметила.

Ей еще столько надо рассказать ему. Да к тому же рассказ о Диаманте такая веселая история!

Она рассказывала, что сначала город лежал внизу в долине. И вот лава однажды подкралась и окинула долину огненным взором. Что случилось? Уж не наступил ли последний день? Город поспешно взвалил все дома себе на спину и на голову, забрал их под мышки и бросился вверх по Монте-Киаро, которая как раз находилась поблизости.

Город бежал по горе зигзагами. Взобравшись довольно высоко, он бросил городские ворота и кусок городской степы. Потом он побежал спирально вокруг горы, разбрасывая по пути дома. Дома бедняков сыпались как ни пОна ло. Некогда было заботиться о них. Да и чего можно было требовать в такой суматохе… От этого и создалась такая теснота, беспорядочность и кривые улицы. Главная улица шла спирально вокруг горы по тому пути, как бежал город, и по бокам ее то падала церковь, то дворец. Порядка все-таки было настолько, что лучшие здания пОна ли выше. Достигнув вершины горы, город раскинул площадь и расставил на ней ратушу, собор и старый палаццо Джерачи.

Вот если Гаэтано Алагона поедет с ней, она поведет его с собой на площадь на вершине горы и покажет, какими участками земли старинные Алагона владели на Этне и на равнине Катании и где они воздвигали свои укрепленные замки на возвышенностях. Оттуда все это было видно, да еще и многое другое; видно было все море!

Гаэтано не казалось, что она говорит слишком долго; но патер Иосиф, всегда такой терпеливый, ласково заметил ей:

— Вот мы дошли и до вашего дома, донна Элиза!

Но она начала уверять патера Иосифа, что у нее в доме нет ничего замечательного. Прежде всего ей хотелось показать Гаэтано большой дом на Корсо, который назывался Летним дворцом. Он не был так прекрасен, как палаццо Джерачи, но дворец был большой, и во времена власти и богатства старинных Алагона они переезжали в него на лето, чтобы быть поближе к снегам Этны. Да, так она уже сказала, что с улицы он не представляет из себя ничего особенного; но внутри у него великолепный двор, на который с обеих сторон выходят открытые галереи с колоннадами. А на крыше находилась терраса. Она была выложена синими и белыми плитами, и на каждой плите был выжжен герб Алагона. Неужели ему не хочется поехать и посмотреть на все это?

Гаэтано пришло в голову, что донна Элиза, вероятно, привыкла, что дети, слушая ее рассказы, сидят у нее на коленях. Может быть, она не заметит, если и он поступит так же? Он попробовал сесть. Так оно и было. Она привыкла к этому, и не обратила никакого внимания.

Она продолжала рассказывать о дворце. Там были большие парадные залы, где старые Алагона танцевали и играли. Там была большая зала с хорами для музыкантов, стояла старинная мебель и часы в форме маленьких белых алебастровых храмов, стоявших на подставках из черного дерева. В парадных комнатах никто не жил, но она покажет ему их. Может быть, он думает, что она сама живет в летнем дворце? Ах, нет! В нем живет ее брат, дон Ферранте. Он купец, у него лавка в нижнем этаже дома, а так как он еще не женат, то верхний этаж оставлен так, как он есть.

Гаэтано мысленно спрашивал себя, следует ли ему дольше сидеть у нее на коленях. Прямо удивительно, как она ничего но замечает. Да это и к счастью, а то она, пожалуй, подумала бы, что он раздумал быть монахом.

Но она продолжала свой рассказ все с большим увлечением. Щеки ее покраснели, несмотря на смуглый цвет лица, и несколько раз она так смешно поднимала брови кверху. Потом она начала рассказывать о том, как живет она сама.

Оказалось, что донна Элиза живет в самом крошечном домике в городе. Он стоит как раз против летнего дворца; но это и было его единственным достоинством. У нее была маленькая лавочка, в которой она продавала образки, восковые свечи и все нужное для богослужения. Но — пусть не гневается на нее патер Иосиф — в настоящее время торговля эта не приносит большого дохода, как, может быть, было раньше. Позади лавки помещалась маленькая мастерская. Там ее муж вырезывал святые изображения и шарики для четок — ведь синьор Антонелли был художником. А рядом с мастерской находились две мышиные норки, в которых едва можно было повернуться и приходилось сидеть сгорбившись, как в старинных королевских темницах. А потом лестница ведет наверх, в два курятника. В одном из них она уже положила немного соломы для гнезда и сделала насест. Там и будет жить Гаэтано, если он поедет к ней.

Гаэтано захотелось погладить ее по щеке. Она, наверно, сильно огорчится, когда он откажется ехать с ней. Быть может, ему следует ее немножко приласкать. Он искоса поглядел на патера Иосифа. Но патер Иосиф сидел, глядя в землю, и вздыхал по своему обыкновению. Он не обращал внимания на Гаэтано, а она по-прежнему ничего не замечала.

Она говорила о том, что у нее есть служанка, по имени Пачифика, и работник — Лука. Но от них было мало помощи, потому что Пачифика была стара, а с тех пор, как она оглохла, она стала так раздражительна, что не может больше помогать донне Элизе в лавке. А Лука, который был, собственно, резчик по дереву и должен был вырезать изображения святых, никогда не сидел спокойно в мастерской, а все время уходил в сад и ухаживал за цветами. Да, ведь у них есть и сад на груде камней на Монте-Киаро. Но пусть он не думает, что сад представляет из себя что-нибудь особенное. Гаэтано, конечно, понимает, что у нее все не так, как в монастыре. Но ей так бы хотелось, чтобы он поехал к ней: ведь оп последний из древнего рода Алагона. А дома и она, и Лука, и Пачифика говорили между собой: «Разве мы будем жаловаться, если нам прибавится немного заботы, когда он переедет к нам». Нет, видит Мадонна, они не стали бы жаловаться на это. Теперь весь вопрос в том, согласится ли он поехать с ней,

Наконец, она замолчала, и патер Иосиф спросил Гаэтано, что он ответит на это.

— Настоятель хочет, — сказал патер Иосиф, — чтобы Гаэтано сам решил этот вопрос. Они не имеют ничего против того, если он уйдет в мир, потому что он последний в своем роду.

Гаэтано тихонько соскользнул с колен донны Элизы. Но ответить! Это было не так-то легко! Было очень трудно ответить ей отказом.

Патер Иосиф пришел ему на помощь.

— Попроси синьору, чтобы она подождала твоего ответа несколько часов, Гаэтано. — Мальчик всегда хотел сделаться монахом! — сказал он в пояснение донне Элизе.

Она встала, взяла зонтик и старалась принять веселый вид; но на глазах ее стояли слезы.