Чудеса Антихриста - Страница 19

И это случилось через два часа после того, как начали звонить колокола и люди еще смеялись над ними.

Но в третий час начало казаться, что колокола звонят еще громче; одни начали затыкать уши ватой, а другие прятать головы под подушки. Но, несмотря на это, чувствовалось, как воздух содрогается от ударов колоколов, и казалось, что замечаешь, как все двигается им в такт. Те, что поднимались на чердаки, слышали ясный и резкий звон, словно доносящийся с неба; а те, что спускались в погреба, слышали его таким сильным и грозным, как будто церковь Сан-Паскале находилась под землей.

И все жители Диаманте были охвачены ужасом, кроме донны Микаэлы, которую любовь охраняла от всякого страха.

Тогда все начали раздумывать, не означает ли что-нибудь, что звонят именно колокола Сан-Паскале. И все начали спрашивать, о чем хочет возвестить святой. У каждого была своя забота, и каждый думал, что Сан-Паскале предсказывает именно ему что-нибудь ужасное. И каждый вспоминал поступки, тяготевшие на его совести, и думал, что Сан-Паскале этим звоном навлекает на него возмездие.

Но, когда и к полудню колокола все еще продолжали звонить, никто больше не сомневался, что Сан-Паскале возвещает Диаманте такое несчастье, что можно по меньшей мере ожидать, что в течение года вымрут все жители.

Прекрасная Джианнита пришла испуганная и плачущая к донне Микаэле и жаловалась, что звонят колокола Сан-Паскале!

— Боже мой, Боже мой, пусть бы это был всякий другой святой, а не Сан-Паскале! Он сидит там наверху и видит, что нам грозит что-то ужасное, — говорила Джианнита. — Туман не мешает видеть ему так далеко, как ему хочется. Он видит, что вражеские суда приближаются по морю. Он видит, что из Этны поднимается облако пепла, которое упадет на нас и засыплет нас на смерть.

Но донна Микаэла смеялась и думала, что она-то знает, о чем звонит Сан-Паскале.

— Это похоронный звон — для чудных миндалевых цветов, которые все осыплются от дождя, — говорила она Джианните.

Никто не мог внушить ей страха, потому что она думала, что колокола звучат только для нее. Они баюкали ее в мечтах. Она тихонько притаилась в музыкальной зале, полная глубокой радости. A все люди вокруг нее были преисполнены страха, беспокойства и тоски.

Невозможно было спокойно заниматься своим делом. Нельзя было думать ни о чем другом, как о том великом ужасе, который предсказывал Сан-Паскале.

Нищим подавали милостыню, какой они еще никогда не получали; но бедняки не радовались ей, так как не надеялись пережить следующий день. И священники не радовались, хотя церкви были полны народа, они целый день должны были принимать исповедь кающихся, и число приношений перед алтарем святого все возрастало.

Не радовался и писец Винченцо да-Лоццо, хотя вокруг его стола в лоджии ратуши теснился народ и каждый охотно платил ему сольдо, только бы успеть написать в этот последний день прощальное слово далеким близким.

Невозможно было давать уроки в школах, так как дети плакали все время. Но в полдень пришли матери с окаменевшими от ужаса лицами и увели детей с собой, чтобы быть вместе, если что-нибудь случится.

Точно так же выпал свободный день и на долю учеников портных и сапожников. Но бедные малые не решались воспользоваться своей свободой, а оставались в мастерских и ждали.

И после полудня звон все еще продолжался.

Тогда старый привратник при дворце Джерачи, — где теперь жили только нищие, да и сам сторож был нищий, одетый в жалкие отрепья — надел на себя светло-зеленую бархатную ливрею, которую он надевал только в праздничны дни и в день рожденья короля.

И всякий, кто видел его у ворот в этой пышной одежде, леденел от ужаса, потому что каждый понимал, что старик ждет приезда такой важной гостьи, как смерть.

Было ужасно, как люди пугали друг друга.

A бедняк Торино, бывший прежде человеком состоятельным, переходил от дома к дому и кричал, что пришло время, когда все, кто обманывал его и довел до бедности, получат наказание. Он заходил в каждую лавку на Корсо, стучал кулаком по прилавку и клялся, что теперь все в городе получат по заслугам, потому что все они помогали обманывать его.

И так же было страшно то, что приходилось слышать в café Europa. Там из года в год сидели за карточным столом одни и те же четыре игрока, и можно было подумать, что они не могут делать ничего другого. Но теперь они вдруг побросали карты и поклялись, что они никогда больше не прикоснутся к ним, если останутся живы после этого ужасного дня.

Лавка донны Элизы была набита народом; все спешили купить святые изображения, чтобы умилостивить святых и отвратить угрозы. Но донна Элиза думала только о Гаэтано, который уже уехал, и ей казалось, что Сан-Паскале предвещает его гибель в пути. И ее не радовали деньги, которые она заработала в этот день.

Колокола Сан-Паскале гремели целый день, и это становилось нестерпимым.

Теперь уже наверное знали, что это возвещает землетрясение.

В узких уличках, где сами дома, казалось, боялись землетрясения и толпились поддерживая друг друга, люди выносили из домов под дождь весь свой жалкий скарб и покрывали его от дождя простынями. Они выносили также и маленьких детей в колыбелях и громоздили вокруг них ящики.

Несмотря на дождь, на Корсо толпился народ. Все стремились за Porta Aetna, чтобы посмотреть, как раскачиваются колокола, и убедиться, что никто не дергает за веревку и она по-прежнему крепко привязана. И все выходившие туда падали на колени, несмотря на бежавшую ручьями воду и глубокую грязь.

Двери церкви Сан-Паскале были по-прежнему заперты, но вокруг церкви ходил францисканец фра Феличе с жестяным блюдом в руках и, обходя молящихся, собирал дары.

Испуганный народ по очереди подходил к изображению Сан-Паскале под каменным балдахином и целовал его руку. Одна старая женщина подошла, осторожно прикрывая что-то зеленым зонтиком. Она принесла стакан с водой и маслом, в котором плавал, слабо мерцая, маленький фитиль. Она поставила его перед изображением и опустилась на колени.

Многие думали, что следовало бы попытаться остановить колокола, но никто не решался высказать это вслух, никто не осмеливался заставить замолчать голос Божий.

Никто также не осмеливался высказать, что это хитрая выдумка фра Феличе с целью собрать побольше денег. Фра Феличе любили. Такое предположение могло быть дурно встречено.

Донна Микаэла тоже отправилась к Сан-Паскале, и ее отец был с ней. Она шла без всякого страха с высоко поднятой головой. Она шла поблагодарить его, потому что он приветствовал колокольным звоном великую страсть, зародившуюся в ее душе.

— Моя жизнь начинается только с сегодняшнего дня! — говорила она себе.

Не видно было, чтобы и дон Ферранте боялся; но он выглядел угрюмо и сердито. Все считали долгом зайти к нему в лавку, высказать свой взгляд и спросить его мнения, потому что он был из рода тех Алагона, которые в течение многих лет управляли городом.

Целый день лавка его была полна дрожащими, бледными от страха людьми. И все подходили к нему и говорили:

— Какой ужасный колокольный звон, дон Ферранте. Что будет с нами, дон Ферранте?

Едва ли нашелся бы хоть один человек в городе, который не зашел в его лавку посоветоваться с ним. Все время, пока гудели колокола, они толпились вокруг прилавка, не покупая ни на одно сольдо.

И Уго Фавара, меланхоличный адвокат, тоже пришел в его лавку, взял стул и сел позади прилавка. Бледный как смерть просидел он, не шевелясь, целый день. Видно было, что он переживал страшные мучения, но он не произносил ни слова.

Каждые пять минут в лавку входил Торино иль-Мартелло, стучал по прилавку кулаком и говорил, что теперь наступила минута, когда дон Ферранте будет наказан.

Дон Ферранте был человек закаленный, но он, так же как и другие, не мог избежать действия колокольного звона. И чем дольше слушал он его, тем сильнее начал он спрашивать себя, почему весь народ стремится в его лавку. Они словно хотели отметить его этим. Они как будто хотели возложить на него ответственность за колокольный звон и все те беды, которые он предвещает.