Чудеса Антихриста - Страница 11

— Я выбрала минуту, когда его вели обратно, и в одном из узких коридоров бросилась перед ним на колени.

— Джианнита, он велел солдатам вывести меня и не сказал мне ни одного слова!

Разве ты не видишь теперь, что Бог ненавидит меня. Когда я услыхала, что ты говоришь о четырех часах вчерашнего дня, я так испугалась. «Младенед Христос посылает мне новое несчастье, — подумала я. — Он ненавидит меня, потому что я предала своего отца!»

Сказав это, она наконец, замолчала и, затаив дыхание, ждала, что ей скажет Джианнита.

И Джианнита рассказала ей, как было дело.

— Послушай, разве это не чудо? — сказала она в заключение. — Я не была двенадцать лет в Катании и вдруг совершенно неожиданно приезжаю сюда сегодня. Я ни о чем не знала, но, выйдя на улицу, сейчас же узнаю о твоем несчастье. — Бог послал меня, — сказала я себе. — Он призвал меня помочь моей крестовой сестре.

Взгляды синьорины Пальмери с тревожным вопросом обратились на нее. Вот теперь будет нанесен новый удар. Она собрала все свое мужество, чтобы выдержать его.

— Что ты хочешь, чтобы я теперь сделала для тебя, крестовая сестрица? — спросила Джианнита. — Знаешь, о чем я думала, идя по улице? Я спрошу у нее, не хочет ли она поехать со мной в Диаманте, думала я. Я знаю один старый дом, в котором можно жить дешево. Я буду шить и вышивать, и этого нам хватить, чтобы прожить. Когда я шла по улице, мне казалось, что это должно устроиться; но теперь я понимаю, что это невозможно. Ты привыкла к другой жизни; но, скажи, может быть, я что-нибудь могу сделать для тебя. Ты не должна отталкивать меня, потому что меня послал Бог.

Синьорина наклонилась к Джианните.

— Ну, — сказала она в страхе.

— Ты должна позволить мне сделать для тебя все, что я могу, потому что я люблю тебя, — сказала Джианнита, бросаясь перед ней на колени и обнимая ее.

— Тебе больше нечего сказать мне? — спросила синьорина.

— Я бы желала сказать тебе гораздо больше, — сказала Джианнита, — но ведь я всего только бедная девушка!

Удивительно, как смягчилось при этом лицо синьорины; краска выступила у нее на щеках, и глаза засияли. Теперь было видно, что она замечательно красива.

— Джианнита, — произнесла она так тихо, что ее едва было слышно, — ты думаешь, что это чудо? Ты думаешь, что Бог ради меня сотворил чудо?

— Да, разумеется! — прошептала Джианнита. — Я просила младенца Христа помочь мне, и он послал мне тебя! Ты думаешь, что тебя послал младенец Христос, Джианнита?

— Конечно, это он послал меня, конечно! — Так Бог не покинул меня, Джианнита?

— Нет, Бог не покинул тебя!

Синьорина села и заплакала. В комнате стало тихо.

— Когда ты пришла, Джианнита, я думала, что не остается ничего другого, как убить себя, — произнесла она. — Я не знала, куда мне идти, и думала, что Бог ненавидит меня!

— Но скажи же мне, что я могу сделать для тебя, крестовая сестрица? — спросила Джианнита.

Вместо ответа синьорина притянула ее к себе и поцеловала.

— Но довольно и того, что младенец Христос послал тебя, — сказала она. — Довольно того, что я знаю, что Бог не покинул меня!

Микаэла Пальмери ехала с Джианнитой в Диаманте.

Они выехали в почтовой карете в три часа утра и проехали по великолепной дороге, которая огибает гору по нижнему склону Этны. Было еще совсем темно, и они не могли видеть окрестностей.

Но молодая синьорина не жаловалась на это. Она сидела, закрыв глаза, погруженная в свое горе. Даже и тогда, когда наступило утро, она не хотела открыть глаз и выглянуть в окно. И только уже подъезжая к Диаманте, Джианните удалось убедить ее взглянуть на открывающийся вид.

— Посмотри же! Вот Диаманте, которое станет твоей родиной, — говорила она.

Тогда Микаэла Пальмери взглянула направо и увидала величественную Этну, закрывавшую собою часть неба. Из-за горы как раз восходило солнце, и, когда верхний край солнечного диска поднялся из-за горы, казалось, что белые пласты снега на вершине загорелись и от них летят искры и лучи.

Но Джианнита просила ее взглянуть на другую сторону.

А на другой стороне она увидала зубчатую цепь гор, окружавших Этну, подобно крепостной стене. Эти горы ярко горели в лучах восходящего солнца.

Но Джианннта указывала ей другое направление. Она смотрит совсем не туда, куда надо!

Тогда она взглянула вниз и увидала черную долину. Земля блестела, как бархат, а в глубине долины, пепясь, бежала белая Симето.

Но все-таки это было не то, что надо.

Наконец, увидала она отвесную Монте Киаро, которая выступала на черной бархатистой долине ярко-красная под утренними лучами и как венцом осененная рядами пальм. А на вершине горы она заметила город, окруженный стенами и башнями; все окна и флюгера его блестели на солнце.

При виде его она схватила за руку Джианниту и спросила ее, действительно ли это город, в котором живут люди.

Она думала, что это небесное селение, которое исчезнет как сон. Она была уверена, что еще ни один человек не ступал на эту дорогу, которая крутым подъемом ведет от долины на Монте Киаро и, извиваясь зигзагом по горе, исчезает в темных городских воротах.

Когда же они подъехали к Диаманте и она увидала, что это настоящий, земной город, слезы выступили у нее на глазах. Ее тронуло, что земля все еще казалась ей прекрасной. Она думала, что после того, как земля была местом всех ее несчастий, она всегда будет казаться ей серой и мрачной, покрытой терниями и ядовитыми цветами.

Она въехала в жалкое Диаманте, сложив благоговейно руки, словно она вступала в святилище. И ей казалось, что в этом городе она встретит столько же счастья, сколько было в нем красоты.

Несколько дней спустя Гаэтано сидел в своей мастерской и вырезывал из виноградной лозы шарики для четок. Хотя было воскресенье, но Гаэтано не боялся работать, потому что он работал во славу Божию.

Он был в большом беспокойстве и тревоге. Он чувствовал, что покойная жизнь его у донны Элизы приходит к концу и ему пора идти бродить по свету.

Но всей Сицилии царила большая бедность, и нужда, переходя, подобно чуме, из города в город и из дома в дом, добиралась и до Диаманте.

К тому же покупатели больше не заходили в лавку донны Элизы. Маленькие изображения святых, заготовленный Гаэтано, стояли длинными рядами на полках, а четки целыми пучками висели за прилавком. И донна Элиза была в большом горе и тревоге, потому что она ничего не могла заработать.

Это было знаком для Гаэтана, что он должен покинуть Диаманте и поехать странствовать по свету, если уже не было другого исхода. Какая же это была работа во славу Божию — вырезывать изображения святых, которым никто не будет молиться, и вытачивать четки, которые никогда не будут скользить между пальцев молящихся.

Ему представлялось, что где-то на свете должен находиться великолепный новый храм, стены которого уже выведены, но внутри еще ничего не отделано. И он стоит и ждет, когда придет Гаэтано и вырежет скамьи для молящихся, алтарь, аналой и изображения святых. И сердце его томилось и тосковало по этой работе, которая ждала его.

Но такого храма не было в Сицилии, потому что там никто не помышлял строить новые церкви; он должен был находиться далеко отсюда, в таких странах, как Флорида или Аргентина, где земля еще не была покрыта святыми храмами.

Эта мысль пугала и радовала его, и он с удвоенным усердием принимался за работу, чтобы донне Элизе было что продавать, когда он будет вдали от нее собирать для нее богатства.

Теперь он ждал только указания от Бога, чтобы окончательно решиться уехать. У него не хватало мужества сообщить донне Элизе о своем стремлении уехать. Он знал, что это причинит ей сильное горе, и у него не хватало духа заговорить с ней об этом.

Пока он сидел и раздумывал об этом, в мастерскую вошла донна Элиза. И тогда он решил в душе ничего не говорить ей сегодня и не омрачать ее веселого настроения. Она так оживленно болтала, а лицо ее прямо сияло.