Что удивительного в благодати? - Страница 50

Пресса искажает позицию правых христиан и вообще недостаточно их понимает. Однако с нас нельзя снимать вину. В моем родном городе Рэндалл Терри призывал христиан стать «нетерпимыми ревнителями» в войне против «детоубийц, содомитов, сторонников использования презервативов и всей плюралистической нечисти». Нашу представительницу в Конгрессе он заклеймил как «ехидну, ведьму, дурную женщину». Он утверждал, что «христиане не могут более играть в духовные классики, прячась в отведенном им гетто». Нужно осушить «моральное болото, в которое превратилась наша страна и вновь сделать из нее христианскую нацию». Более того, надо обратить в христианство и другие народы.

Хотя Рэндалл Терри — отнюдь не воплощение евангельского большинства, его выступления попадают на первые страницы провинциальных газет, укрепляя в обществе представление о безблагодатном христианстве. Вот еще один пример его высказываний: «Я хочу, чтобы вы омылись в волнах ненависти. Ненависть прекрасна… Наш библейский долг, к которому мы призваны Богом — завоевать страну».

Есть и более осторожные высказывания, например: «Лучше продвигаться тихо, вкрадчиво, под покровом ночи… Я хочу быть невидимым. Я начинаю партизанскую войну. Я крашу лицо камуфляжной краской и выхожу на тропу войны. Вы ничего не почувствуете, пока не превратитесь в труп. Вы заметите это лишь наутро после выборов».

Надеюсь, большинство людей, как и я, воспринимает эти речи с некоторой иронией. Мы привыкли к публичным позам, к сочным кускам для прессы. Можно привести не менее красочные высказывания противной стороны. Однако что подумает, слушая эти речи, молодая женщина, которая решилась на аборт, а теперь раскаивается в этом? Я хорошо знаю, как воспринимаются подобные речи гомосексуалистами, отчаянно ищущими выхода, — со многими такими людьми я беседовал в Вашингтоне.

Я вновь вспоминаю слова проститутки, побудившие меня написать эту книгу: «Церковь! С какой стати я пойду туда? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь». Вспоминаются мне поступки Иисуса, Который, словно магнит, притягивал к Себе всех отверженных обществом. Он пришел не к праведникам, а к грешникам. Когда Его схватили, то не изобличенные грешники, а палестинские блюстители нравственности потребовали казни.

Мой сосед, функционер республиканской партии, поделился со мной беспокойством, которое испытывали многие республиканцы: как бы «замаскировавшиеся» (по выражению Ральфа Рида) правые христиане не захватили власть в партии. Один из его сотрудников обнаружил, что опознать такого лазутчика можно по частому употреблению слова «благодать». Этот человек понятия не имел, что значит «благодать», но обратил внимание на то, что лазутчики обычно проникают в партию из церквей и организаций, в названиях или литературе которых пестрит слово «благодать».

Неужели с «благодатью» — последним великим словом, единственным богословским понятием, которое еще не замусолилось в нашем языке, — произойдет то же самое, что и со всеми другими? Неужели в политическом жаргоне оно превратится в свою противоположность?

Предостережение Ницше, хотя и прозвучавшее в другой ситуации, вполне применимо к современным христианам: «Берегитесь, дабы, сражаясь с драконом, самим не обратиться в дракона».

Уильям Уиллимон, капеллан университета Дьюк, убежденный методист, просил евангельских христиан не сосредоточиваться до такой степени на политике: «Пэт Робертсон превратился в Джесси Джексона. Рэндалл Терри в девяностые — то же, что Билл Коффин шестидесятых. Средний американец только из соприкосновения с юриспруденцией узнает о метаниях человеческой души и нарушении законов нравственности. Уиллимон говорит это на основании собственного опыта: его собратья по вере выстроили на Капитолийском холме четырнадцатиэтажное офисное здание, чтобы оттуда эффективнее оказывать давление на Конгресс. Да, лоббировали они вполне успешно. Однако в пылу борьбы позабыли о главной миссии церкви, и из рядов методистской деноминации началось повальное бегство. Сегодня Уиллимон призывает своих единоверцев вернуться к библейской проповеди. А в среде евангельских христиан наблюдается обратное: слышатся проповеди о политике, а не о Боге.

Это смешение религии с политикой мешает действию благодати. Клайв Льюис отмечал: почти все преступления христианства совершались в те периоды, когда религию смешивали с политикой. Политика везде и всегда управляется безблагодатным законом. Она и нас побуждает променять благодать на власть. Церковь далеко не всегда оказывалась в силах противиться такому искушению.

Те, кто живет в условиях полного отделения церкви от государства, не вполне понимают, сколь редко складывается такая историческая ситуация и каковы ее корни. Выражение Томаса Джефферсона — «стена, разделяющая церковь и государство» — впервые промелькнуло в послании коннектикутским баптистам, которые приветствовали такое разделение. Баптисты, пуритане, квакеры и другие переселенцы ехали через океан в Америку в надежде найти место, где церковь была бы отделена от государства, ведь на родине все они подвергались гонениям со стороны официальной церкви. Объединяясь с государством, церковь приобретает тенденцию насаждать себя силой, а не наделять граждан благодатью.

Как указывал Марк Галли в журнале «История христианства», на исходе XX века христиане сетуют на разобщение церквей, отсутствие набожных политиков и недостаток христианского влияния в современной культуре. Их жалобы не могли бы прозвучать в средние века, когда церковь была едина, христиане занимали ключевые позиции во власти, а культура была целиком и полностью проникнута верой. Однако разве плоды средневековой цивилизации вызывают у нас ностальгию? Крестовые походы разорили Восток. Священники в едином строю с воинами мечом «обращали» целые континенты. Инквизиторы преследовали евреев, сжигали на кострах ведьм, подвергали жестоким пыткам даже ортодоксальных христиан. Поистине, церковь превратилась в полицию нравов. Вместо благодати — принуждение.

Как только церковь получает шанс устанавливать кодекс поведения для всего общества, она неизменно впадает в те самые крайности, против которых предостерегал Иисус. Возьмем для примера Женеву эпохи Жана Кальвина. Магистраты имели право допрашивать любого человека о его вере. Посещение церкви было строго обязательным. Законом предусматривалось, сколько блюд подавать за едой и какого цвета должна быть одежда.

Уильям Манчестер перечисляет «развлечения», запрещенные Кальвином:

Отец, давший сыну не упомянутое в Ветхом Завете имя «Клод», отсидел четыре дня в тюрьме. Та же участь постигла женщину, сделавшую «нескромно» высокую прическу. Консистория приговаривала к смертной казни детей, поднимавших руку на родителей. Забеременевших девушек топили. Пасынок Кальвина, а в другой раз его невестка были застигнуты в постели с любовниками и казнены.

Перечислив подобные случаи из истории церкви, Пол Джонсон пришел к выводу: «Все попытки создать на земле совершенное общество, во главе со священниками ли, с революционерами ли, вырождались в красный террор». Вот почему и нынче не следует с излишней готовностью прислушиваться к голосам, призывающим снести стены между церковью и государством, силой восстановить общественную мораль. Говоря еловами Лесли Ньюбигин, «попытки свести рай на землю неизменно кончаются тем, что на земле воцаряется ад».

Живя в Соединенных Штатах и с трудом отражая натиск обмирщения, видя вокруг упадок морали, мы легко упускаем из виду, кто мы такие и откуда пришли. Я обеспокоился, когда услышал, как представители общества «Морального большинства» молятся о смерти для своих оппонентов, приговаривая: «Хватит уж нам подставлять другую щеку… Только этим мы и занимаемся». Еще больше я обеспокоился, прочитав, что одна калифорнийская организация пытается влиять на назначение государственных служащих с тем, чтобы правительство превратилось в «полицию Царства Божьего на земле», готовую «поразить Божьей карой всех, кто нарушает Божьи законы».