Что-нибудь светлое Компиляция (СИ) - Страница 22
Нужно успокоиться, и все пройдет. Бояться нечего. Он у себя дома. Это приступ. Сейчас все кончится.
И все действительно кончилось. Он держался обеими руками за край обувного ящика, но ящика не было. Ночи не было тоже. Был день. Точнее, предвечерний час: солнце лежало на доме напротив, и казалось, раскаленный его край прожжет сейчас крышу и потолки, солнце провалится, спалит верхний этаж и скатится по лестнице, будто шаровая молния…
Он вернулся с работы раньше обычного, вошел в гостиную, крикнув с порога «Ма, я голоден!», и увидел это солнце, не успевшее еще прожечь крышу, и освещенную косыми лучами комнату, а на журнальном столике лежала книга, которую он тогда читал и оставил раскрытой на двести двенадцатой странице; он помнил это, хотя и не думал запоминать. Память сама решает, что сохранить, что отбросить. Книга называлась «Физика будущего» Ичио Каку. Странно: после того дня он не видел этой книги, ее не стало, он забыл о ее существовании, а сейчас увидел, вспомнил и удивился, куда же она исчезла — совсем: из пространства-времени, из памяти, отовсюду. А сейчас вернулась вместе с памятью о ней — чтобы определенно обозначить день, час… Ситуацию.
Игорь попробовал расцепить пальцы, сжимавшие угол обувного ящика, но ничего не получилось. Возникло странное ощущение, будто часть его осталась стоять, а часть медленно пошла на негнущихся ногах из гостиной в кухню… как тогда. Он понимал, что сейчас, открыв дверь, увидит мать, лежащую в странной неживой позе. Понимал, что сейчас, пройдя в родительскую спальню, увидит отца, сидящего на корточках в углу за шкафом, с безумным взглядом и абсолютно ничего не помнящего. Дежа вю. Он не хотел видеть это еще раз.
И увидел другое. Дверь в кухню была раскрыта настежь, и мама возилась у плиты, где на большой сковороде жарилась на ужин картошка, такая, как они с отцом любили: большими ломтями, похожими на неполную луну. Мама что-то напевала и была в прекрасном настроении. Прядь волос упала ей на лоб, она привычным движением головы отбросила ее и для верности пригладила ладонью: жест такой же знакомый и привычный, как вся предвечерняя обстановка и как то действие, которое он совершит сейчас — подойдет и, наклонившись, поцелует маму в шею, а она, не оборачиваясь, спросит: «Ты не забыл купить хлеб?» И он ответит: «А также молоко и сыр».
Частью сознания Игорь понимал, что все видимое и ощущаемое — галлюцинация, но большая часть его сознания в этой галлюцинации находилась и воспринимала именно ее как реальность, данную в ощущениях. Почему-то мгновенно в памяти возникла и исчезла страница из статьи Дона Пейджа, впервые в 1994 году сформулировавшего вопрос, ставший впоследствии одним из важнейших в новой квантовой физике, основанной на многомировом описании мироздания: «Может ли сознание одновременно воспринимать две или несколько реальностей?»
Игорь жил в двух реальностях. Видел ночную гостиную, освещенную ярким и абсолютно сейчас не нужным светом пятирожковой люстры, и видел маму, возившуюся у плиты, чувствовал запах жареного картофеля и запах старых увядших цветов, стоявших в вазе на столе в гостиной уже неделю — он купил букет, чтобы оживить мертвящую домашнюю атмосферу, и забывал поливать, цветы увяли на второй день, а потом сгнили в застоявшейся воде.
Он ощущал пальцами шероховатую деревянную поверхность ящика и теми же пальцами чувствовал ветерок из открытого кухонного окна. Ветер был довольно сильный, он не только играл с мамиными волосами, но и сбросил с кухонного стола раскрытую газету — должно быть, мама читала ее, дожидаясь, пока закипит вода в кастрюле. Игорь вспомнил: газету нашли потом в углу — наверно, ветром снесло, а может, кто-то отбросил ногой (была такая версия у следователей).
Игорь хотел перевернуть газетный лист, посмотреть на дату, наклонился, протянул руку, и пальцы нащупали бумагу, продолжая держаться за угол ящика. Перевернуть лист не получалось, бумага не поддавалась его усилиям, и он понял, что может наблюдать, ощущать, воспринимать реальность — как это и описывал Пейдж, — но ничего не был способен в той, второй реальности изменить. Как, впрочем, и в первой, где он так и не смог отцепится от ящика и сделать хотя бы шаг.
Он уже понимал, что с ним происходило, но не доверял себе. Такое ощущение возникало у Игоря не раз, но не в быту, а обычно на семинарах, когда он стоял у доски и докладывал результаты очередной работы. Из зала кто-то подавал реплику, и он вдруг догадывался, как нужно изменить уравнение или план эксперимента, понимал, что прямо сейчас придумал новое, и надо произнести вслух, но он сам еще не верил в то, что придумал, не доверял собственной интуиции, потому что если догадка не подкреплена расчетами, никто не примет ее всерьез, и, прежде всего, — он сам.
Мама, между тем, погасила огонь под сковородой, нанизала на вилку картофелину, попробовала кончиком языка, а потом, чуть остудив, пожевала — вкусно. Игорь помнил тот день, и сковороду с жареным картофелем вспомнил — никто тогда к еде не притронулся, да и некому было: отец два дня отказывался от еды, его даже положили под капельницу и вводили витаминизированный раствор.
Мама подошла к окну, выглянула на улицу, что-то привлекло ее внимание, Игорь видел, как посветлело ее лицо, когда она обернулась и что-то крикнула.
Из спальни (или гостиной?) ей ответил голос отца:
«Много их там?»
Кого?
Игорь понимал, что, пытаясь осознавать обе реальности, он в результате потеряет возможность полного восприятия — об этом он сам докладывал на конференции в Геттингене, а потом написал статью в «Review of the Modern Physics», доказывая, что множественные восприятия в перепутанных квантовых состояниях теряют свойства полноты в течение времени, определяемого фактором вовлеченности наблюдателя. В этой нелинейной зависимости пока не были определены коэффициенты пропорциональности. Не существовало еще соответствующего эксперимента, и по краю сознания Игоря пронеслась, оставив лишь слабый след, мысль о том, что он сам оказался невольным участником эксперимента. То есть, не эксперимента, конечно, потому что никто это не задумывал, никто не готовил аппаратуру, никто не рассчитывал возможный результат…
«Папа, — подумал он, — зачем ты…»
«При чем здесь папа, — подумал он. — Я сам вызвал квантовую запутанность, когда привел его к Тами, не сообразив, что эти два слабо связанных с реальностью человека больше, чем кто бы то ни было, имели возможность понять друг друга».
Мама отошла от окна и принялась нарезать помидоры. Она всегда нарезала помидоры для салата мелкими кусочками, так получалось вкуснее, было больше сока, и еще Игорь любил, когда мама заливала салат сметаной.
Он видел ее спину и видел, как отец вошел в кухню, подошел к маме сзади и обнял, она положила голову ему на плечо, а руку с ножом держала так, чтобы, не дай Бог, не пораниться самой и не царапнуть мужа по обнимавшей ее руке.
«Поспал?»
«Да. Ты меня звала?»
«Посмотри, какая красота за окном. Прелесть, никогда такого не видела».
«Да что там? Дом напротив…»
«Нет, ты выгляни и посмотри на дерево справа».
Левая рука затекла, от ладони вверх побежали мурашки, это отвлекало, и еще отвлекало то, что Игорь не мог отвести взгляда от темного пятнышка на полу. Пятно раздражало, потому что занимало внимание, нужное для другого. И мурашки тоже мешали, трудно было воспринимать одновременно две реальности и ни в одной не уметь ничего изменить.
«Я это я — здесь, сейчас, — подумал Игорь. — Здесь и сейчас я не могу поднять руку, не могу оторвать взгляда от пятна. А кто я — там и тогда?»
Папа уткнулся носом в мамину спину, а она продолжала нарезать овощи — покончила с помидорами и принялась за огурцы, их она нарезала сначала вдоль, длинными ломтиками, а потом поперек, чтобы получились маленькие квадратики.
«Кто — там? — думал Игорь. — Это не могу быть я. Меня тогда не было дома. Я не мог этого видеть».
«О чем я? — подумал он. — Это не память. Я не вспоминаю. Я вижу то, чего видеть не мог. Это…»