Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 - Страница 5

Немало дискурсов сегодня, от литературы до социальных наук, от медицины до политики, используют слово этика, и можно с полным основанием поговорить об этическом повороте, как некогда говорили о лингвистическом повороте или, совсем недавно, о визуальном повороте. Этика – слово, если не сам предмет, – снова приходит к нам теперь через английский язык (ethics). Во французском это слово стало гораздо более благоприличным, чем слово мораль с его длинным шлейфом морализаторских или даже религиозных ассоциаций. Остается выяснить, действительно ли это новое облачение как-то обновляет проблематику: в этом можно усомниться, учитывая, что в американских литературоведческих исследованиях этот этический поворот используется для осуждения эпохи аксиологического равнодушия, каковой якобы была эпоха Барта. Упор на этику сегодня служит для разграничения двух периодов. Раньше: все-кругом-политика, нейтральность Науки, включая гуманитарные дисциплины, аксиологическое безразличие постструктурализма. Теперь: новое наполнение этикой практически всех сфер мысли и действия. После плохих парней-структуралистов – непременно хорошие этицисты.

И снова Барт ценен для нас, если мы не хотим, чтобы под именем этики нас снова захлестнули нормативные суждения и то, что Ницше называл «моралистикой» (moraline). Ибо Барт – собственно, едва ли не единственный из «модернистов» своего времени – с самого начала ставил вопрос, названный сегодня этическим; и он ставил его в терминах, которые можно противопоставить регрессивному возврату к моральному конформизму, а именно в терминах «ответственности формы». Этот вопрос об «ответственности формы» он поднимает в связи с Камю (а затем и против Камю, жестко критикуя его «Чуму»); в связи с романами Жана Кейроля и «лазарианской» литературой – за полвека до того, как литература свидетельства или «катастрофы» вошла в университетские учебные планы; наконец, в связи с Брехтом и особенно с помощью Брехта – и это была для него верная форма (как говорят, «верная нота») политической ангажированности литературного творчества. С помощью этого «квазиконцепта» Барт начиная с 50-х годов существенно усложняет понятие ангажированности, сводившееся прежде к «содержанию» произведений или даже идеологическим обещаниям авторов. А тем самым он и ослаблял хватку «политкорректности» в литературных высказываниях, и утверждал (брал на себя ответственность за) политический аспект любой художественной формы. Тем самым он отвергал скороспелые приговоры идеологических трибуналов, призывая писателей, драматургов и кинематографистов (а также графиков, фотографов и т. д.) самим определять себе меру своей формальной ответственности. В наши дни новое наступление моральной и идеологической цензуры идет рука об руку со свободой артистического безразличия, когда художник предает забвению само понятие «ответственности формы»: давний урок Барта может пригодиться нам и здесь.

Слово «ответственность» (responsabilité) отсутствует в тематическом указателе к французскому Собранию сочинений Ролана Барта. Между тем обозначаемое им понятие важно как для толкования его текстов, в которых оно получает различные значения и выражения, так и для общего понимания его интеллектуального пути; то есть оно принадлежит как концептуальному языку Барта, так и критическому метаязыку, на котором можно говорить о нем самом. В известном смысле главный урок, который стоило бы извлечь из жизни и творчества Барта, – это его искусство брать и менять взятую на себя ответственность, искусство не отрекаться и не уклоняться от ответственности, но перемещаться между разными ее формами, становиться ответственным иначе, чем прежде.

«Меня всегда интересовало то, что можно назвать ответственностью форм»[29], – говорил Барт в 1961 году, подводя первые итоги своей деятельности в интервью журналу «Тель кель». Действительно, этот интерес заметен по крайней мере с 1947 года, когда в газете «Комба» появилась его небольшая статья «Ответственность грамматики»[30]. Понятие ответственности неоднократно встречается в его первой книге «Нулевая степень письма» (1953; ее главы первоначально печатались в той же газете «Комба»), в «Мифологиях» (1957) и «Критических очерках» (1964); в дальнейшем оно становится более редким – до второй половины 70-х годов, когда оно опять возникает в лекциях Барта в Коллеж де Франс, причем в неоднозначном, двойственном смысле. В своей вступительной лекции (1977) Барт вновь положительно упоминает об «ответственности формы» (мы еще вернемся к этому)[31]; но год спустя, в одной из лекций о «нейтральном», он делает неожиданный разворот и, по видимости, отвергает саму идею «ответственности». Контекст этого его высказывания – лично-бытовой: осаждаемый просьбами дать интервью или ответить на какую-нибудь анкету, которые он все время получает как интеллектуальная «звезда», Барт мечтает дать от ворот поворот всем докучным:

Нужно было быть сильно раздраженным, чтобы поместить ответственность, понятие столь дорогое Барту, в один ряд с глупостью, о которой шла речь в процитированной им фразе из «Вечера с господином Тестом» Валери…[33] Эту реакцию можно, конечно, толковать в сниженном, чисто психологическом смысле, как усталый отказ от ответственности; подобные описания Барт приводил, например, на одном из своих семинаров 70-х годов, правда не применительно к себе самому:

В попытке снять противоречие можно также сослаться на игру слов: Барт шутливо придает существительному «ответственность» двойное управление и двойное значение, которыми обладает (как в русском, так и во французском языке) глагол «отвечать». Отвечать можно что-то кому-то или же за что-то перед кем-то; говоря об «ответственности форм», Барт, конечно, имел в виду второе значение, метонимически перенесенное с субъекта на объект ответственности (языковые и культурные формы не сами ответственны за себя, за них отвечает человек, который ими пользуется), а отрицая свою «ответственность» перед надоедливыми журналистами – первое. Но в конечном счете его игра серьезна, она подчеркивает двунаправленность ответственности как морального отношения. У этого отношения две оси: субъектно-субъектная (интерперсональная) и субъектно-объектная. Ответственность всегда предполагает наличие партнера или судьи (индивидуального или коллективного), перед которым мы в ответе за сказанное, за содеянное нами или же за вверенное нашим заботам (живое существо, материальную ценность, миссию и т. д.); все эти объекты рассматриваются как неотъемлемо связанные с нашей личностью и дающие основание для обязанностей, а иногда и санкций[35]. У Барта эти две стороны отношения – обращенность ответственности к объекту или к другим людям – находятся в неустойчивом равновесии, чем определяется и двойственность понятия «ответственность форм».