Что мне делать без тебя? - Страница 11
- Я не могу понять, Ашот, но мне кажется, у Карена просыпается интерес к учительнице...
- Да? - быстро и заинтересованно спросил муж. - А что, она такая красивая?
Рита оскорбленно поджала губы. И холодно посоветовала:
- Если тебе любопытно, можешь завтра утром прокатиться в школу и полюбоваться на нее. Но меня беспокоит Карен...
Ашот удивился.
- Не обижайся, рыжая, но здесь не о чем думать. Мальчишкам в возрасте Карена свойственно влюбляться в зрелых женщин. Это лишний раз говорит о том, насколько наш сын во всем выше сверстников. Такие влюбленности украшают настоящего мужчину. И это очень скоро пройдет, вот увидишь.
Ашот наклонился и взлохматил кудри жены.
- Рыжий ангел...
И Ритина тревога рассеялась без следа.
С Кареном творилось что-то непонятное. Но старший сын Джангирова без труда мог спрятать свои чувства, а все его настроения и внутренние бури никак не отражались на учебе - да здравствует папа Ашот, передавший сыну по наследству трезвый ум и холодную голову! Вот только сердце у Карена оказалось немного другое... Очевидно, постаралась Маргарита.
Что же такое было в маленькой учительнице? Что не отпускало его, заставляло постоянно за ней следить? Хотя она сначала едва его замечала.
Олесю начинала тяготить неопределенность отношений с Валерием. И вроде бы принимая ее, соглашаясь с ней, она сжималась, как стиснутая до отказа пружина, которая в любой, самый неподходящий и непредсказуемый момент, может распрямиться. Сложный, противоречивый характер Олеси не предполагал безмятежной ясности духа Глеба. Ее легкость сочеталась с нервными срывами, терзаниями и поисками единственно нужного ей решения, перемежалась тоскливыми вечерами, когда ничего не хочется, кроме одного: чтобы все отстали от нее, наконец, отвязались со своими претензиями, желаниями и не имеющими ответов вопросами.
Валерий вообще был темной лошадкой, ставить на которую она боялась. А тут еще этот темноглазый ребенок, смешной щеночек, сам не понимающий своих, тоже еще темных, едва очерченных, пока что тихо дремлющих стремлений. Глупый, едва ступивший на тропу инстинктов и страстей, куда его толкало молодое тело, начинавшее руководить его холодным и уравновешенным прежде умом.
- Почему ты выбрал именно ее? - позже спросит у Карена в полном отчаянии отец.
И Карен, удивившись вопросу, четко, не задумавшись, ответит:
- Но я никого не выбирал! Все было сделано без меня и до меня, папа! Странно, что ты не догадался об этом.
Он будто не участвовал в затеянной судьбой игре.
Карен стал где-то задерживаться, возвращаться домой позже обычного с неестественным, лихорадочным блеском в глазах. Говорил, что занимался, был в библиотеке, гулял... Его объяснения вполне удовлетворяли родителей. Но их подрастающему сыну быстро наскучила примитивная возможность видеть и слышать учительницу на уроках.
И однажды, когда машина Олеси сломалась (хозяйка всегда пребывала в необдуманной уверенности, что техника должна безупречно работать без всяких осмотров и ремонтов), Карену удалось незаметно проследить ее путь домой. И свой основной наблюдательный пункт мальчик перенес туда.
Он увидел маленькую Полину, и она ему очень понравилась. Он словно подружился с Глебом с его свободными манерами, изумительной осанкой и игрой с тростью. Он постиг глубину и близость отношений между директором школы и маленькой учительницей литературы, и тотчас возненавидел Малахова.
Карен стоял в почетном карауле у подъезда Олеси долгими вечерами, пока наконец не становилось темно, холодно, и время начинало напоминать о том, что дома волнуется мать.
Он попросил отца больше не присылать за ним в школу роскошный "мерс": во-первых, ему неудобно перед остальными, у всех машины попроще, во-вторых, он часто задерживается после уроков в библиотеке на неопределенное время.
И терпеливо, с книгой в руках, коротал где-нибудь за углом часы и минуты, дожидаясь, когда выйдет Олеся. А дальше действовал по обстоятельствам: либо тайком сопровождал ее до дому и начинал прогуливаться в глубине двора, либо мысленно помахав рукой вслед машине, отправлялся за нею на такси.
Ох, эти слепые, обожающие его родители! Как мало знали они о своем сыне...
Прошедшим летом на отдыхе в Турции все просто растопилось от немыслимой жары. Расплавились мозги и мышцы, женщины скинули с себя практически все, но этого никто не заметил, потому что сосредоточить внимание и мысли стало невозможно.
Почти голенькая, беленькая Сонечка, похожая на летний одуванчик - кажется, дунь, и улетит! - дочка торговца из Перми, неизменно возникала рядом, всегда удачно улучив минутку, когда Маргарита уходила гулять или спала днем вместе с Левоном, плохо переносящим жару, а Ашот уезжал по делам. Он и на отдыхе умудрялся работать.
А одуванчик никуда не улетал. Наоборот: то вдруг положит розовые невесомые ладошки на плечи Карена, то сядет на пустынном в часы полуденной жары пляже близко-близко и прижмется горячим бедром так крепко, что у мальчика начинает тяжело, молотом, стучать сердце и медленно, нехорошо кружиться голова.
Нет ничего хуже изматывающего душного летнего безделья, когда и мысли, и воля становятся вялыми, вдруг притупляются, замирают в оцепенении и не поймешь, кто кем руководит: ты своими желаниями или они тобой.
Наивный, воспитанный в пуритански-строгом доме, Карен долго не мог понять, чего она от него хочет. Беленькая Сонечка плохо знала Москву, где была всего три раза в жизни, но в ее пушистой головке строились кое-какие далеко идущие планы.
- А где ты живешь в Москве? - спросила она, преданно и заискивающе заглядывая Карену в глаза. - Где-нибудь в центре? Возле Нового Арбата?
Похоже, кроме Арбата и Тверской, она ничего в городе не запомнила.
- Бери выше: в Солнцево! - выпалил Карен.
Этот замечательный район, полный шпаны и гопников, рядом с Переделкино, где была дача Джангировых, Карен облюбовал себе для прогулок, за что Ашот частенько бранил его, хотя понимал, что вряд ли кто-нибудь обидит его сына. Но если Сонечка захочет его когда-нибудь разыскать... Карену стало смешно.
- Вон где! - протянула Соня с уважением, словно прекрасно понимала, о каком фешенебельном районе Москвы идет речь. - Какой ты красивый, Карик! Какая у тебя кожа!
И она осторожно провела пальцем по щеке Карена. Потом взяла его руку и положила себе на грудь.
- Погладь меня! Вот здесь и здесь! И тут тоже немножко... Пойдем вон туда!
Взмахом руки она указала куда-то налево. Карен не понял, куда именно, потому что глаза неожиданно заволокло. Может, собирался разразиться шторм? Но вокруг ни ветерка, и вода спокойно лижет берег волной, нашептывая ему ласковые, обманные слова. Карен встал, покачиваясь на непослушных ногах, и пошел следом за Сонечкой.
Слепые, как все родители, Ашот и Маргарита... Они совершенно ничего не заметили в поведении старшего сына. Только вернувшись вечером, Ашот посоветовал Карену не ходить больше на пляж в полдень.
- Похоже, ты сегодня перегрелся на солнце.
А Маргарита добавила:
- Да, днем слишком жарко. Ты и ел как-то неохотно. Тебе лучше выходить второй раз попозже, к самому вечеру.
И свидания (Карен был послушным сыном) перенесли ближе к закату.
Но эта связь быстро стала тяготить Карена. Пройдя всю лесенку новых ощущений, он вдруг понял, что больше здесь делать нечего. Первый любовный опыт пережит и исчерпан до конца. По просьбе Карена Джангировы неожиданно улетели в Москву, хотя собирались пробыть в Турции еще две недели. Но здоровье старшего сына, который вдруг начал жаловаться на удушье, было важнее всего, да и Левон тоже беспокоил Маргариту.
Беленькая Сонечка канула в вечность. Карен почти не вспоминал о ней и только иногда с усмешкой думал, как просто ему удалось с первого раза обвести вокруг пальца родителей. Очевидно, с ними не будет проблем и в дальнейшем.
Но с Олесей нельзя делать то же самое, что с Соней. Во всяком случае, когда Карен думал об этом, у него становилась мокрой спина, а пальцы рук начинали подрагивать.