Что движет человеком? Экзистенциально-аналитическая теория эмоций - Страница 9

Килли 28 лет. Она молодая современная женщина. Изучала фармакологию и теперь работает в аптеке. Она очень симпатичная, и ее все любят. Быть любимой – с юных лет она придает этому большое значение. Она посвящает этому много времени. Она часами сидит с коллегами, друзьями и клиентами, если чувствует, что им это нужно, даже тогда, когда ей самой давно хотелось бы пойти домой. Однако она остается, слушает, смеется вместе с ними и за это в качестве награды получает их любовь и новые приглашения. Потом она задает себе вопросы: «Что мне это, собственно, дает? Для чего я это делаю?» Нередко она, полная раздражения, ложится спать далеко за полночь.

Килли хочет быть любимой. Она боится, что может не быть достаточно ценной для других людей и из-за этого утратит их внимание и дружбу. С одной стороны, этот страх парализует многие ее действия, когда она остается одна, однако, с другой стороны, он побуждает ее к тому, чтобы жить ради других и быть незаменимой. Благодаря этому она получает их внимание и теплоту. Вместе с тем из-за страха она легко становится ревнивой: другие могут отнять у нее желанное внимание. Эти привычные переживания забирают все ее силы: «Я должна очень напрягаться, чтобы никто не мог сказать: она не такая хорошая, как другие». Как это произошло?

Килли хорошо помнит, когда она сменила свой естественный и непосредственный темперамент на робкое и приспособленческое поведение. Когда-то учитель в школе сказал ей: «Такой, как ты, не место в гимназии. Вот увидишь, ученики засмеют тебя, как только ты откроешь рот, а учителя будут строго наказывать за твои шалости». Эта педагогическая мера пробрала Килли до мозга костей. Она поверила учителю. Еще сегодня при воспоминании об этой фразе она испытывает удушье. Последствием было то, что, начиная с первого дня учебы в гимназии, она тихо и послушно сидела в классе и потом тоже вела себя безукоризненно. Ее учитель наверняка мог бы гордиться ее поведением. Инстинктивно или случайно, но он нашел слабое место Килли и затронул ее нарушенную фундаментальную мотивацию. А может быть, уже тогда по ней можно было заметить: эта маленькая девочка ведет постоянную борьба за то, чтобы быть любимой?

В наших терапевтических беседах с Килли речь все больше и больше шла о травмирующем переживании того, что от нее отвернулись, и это она стремилась компенсировать, выпрашивая внимание. Все чаще Килли вспоминает своего отца. В связи с ним она впервые пережила, что она нежеланна. Обращаясь к своим воспоминаниям, размышляя над ними, она обнаружила, что он никогда с ней не разговаривал, никогда до нее не дотрагивался, не обменивался с ней нежностями. «Мы, дети, были для него даже не пустым местом – только грузом». Когда в воскресные дни они решали головоломки, она была лучшей среди своих братьев и сестер. «Однажды отец сказал: „Ты сообразительный ребенок“. Это было самое замечательное чувство в моей жизни! Я хорошо это помню и иногда говорю так себе и сейчас. Это как бальзам. Это было подобно объяснению в любви». Немного позже она говорит: «Кажется, что мне необходимо вновь и вновь воспроизводить это чувство». Ее глубокая тайна – это страх, что она неполноценная. Чувство страха ясно говорит ей: «Я та, которая не нравилась даже собственному отцу. Поэтому я должна все делать очень хорошо и очень стараться, чтобы понравиться кому-нибудь». После наших бесед у Килли начался период интенсивных снов об отце, которые имели агрессивное, сексуальное, ярко выраженное эротическое содержание. Она вспоминает, как, начиная с 13-летнего возраста, делала все возможное, чтобы влюбить в себя отца, как при этом чувствовала себя виноватой. Килли обнаружила, что она еще и сегодня пытается пробудить в мужчинах любовь, а потом в растерянности не знает, что делать с эротикой, которую получает в ответ. Потому что эротика ей, собственно говоря, не нужна. Она ищет только теплоты, но не сексуальности. Килли живет, подчиняя свою жизнь одному вопросу: «Имею ли я хоть какую-то ценность?» Для ее отца ее жизнь была не в счет. Несмотря на все стремления и все старания, она не получила от него признания собственной ценности. Наши разговоры на эту тему наполнили Килли печалью. Помолчав, она вдруг призналась в том, что приносит ей самую большую боль, которую она в течение всей своей жизни отчетливо и сознательно носила в себе. Она сказала: «Я вам еще кое в чем не призналась. Я до сих пор просто не могла сказать. Когда мне было 9 лет, мой отец разозлился на меня и сказал, что он вообще хотел, чтобы моя мать сделала аборт». Килли на мгновение замерла и сквозь слезы добавила: «Наверное, это было бы лучше». Быть в такой степени нелюбимой и переживать то, что твою жизнь считают совершенно ненужной, внутреннее согласиться с этим – означает выносить боль, которая близка к границе выносимого. «Это как смерть. Я боюсь этого чувства. Поэтому я делаю все, что от меня требуют, чтобы снова не воз никло чувство, что я никому не нужна. Я ужасно боюсь, что кто-то снова что-то такое скажет, пусть даже в другой форме. Я боюсь быть неблагодарной». Отец никогда не повторял больше, что он желал аборта. Но Килли постоянно получала иные подтверждения того же самого: «Прежде всего через постоянные упреки, что я неблагодарная, если я не делала того, что он хотел». Отношения с отцом до сих пор вызывали в ней это ужасное чувство: «Лучше бы меня вообще не было». Это чувство запечатлелось в ее теле и в ее поведении. Ей не нравится ее тело, ее фигура, ее лицо, волосы, грудь. Ей даже не приходит в голову сделать самой себе что-то хорошее. «Мне ничего не нужно: картины, цветы, изысканные вещи, красивая одежда. Этого я не стою». Она живет без доброжелательности по отношению к себе самой. Хотя ее выживание обеспечено. Но она холодна и трезва. Ее существование носит прагматический характер. Если она покупает себе новое платье, то это для дела – чтобы прилично выглядеть и соответствовать положению. А иногда она говорит себе: «Я заслужила этот подарок, покупку платья, потому что я добилась того или иного». Но чаще Кили покупает красивую одежду как средство для достижения цели. Она говорит: «Я не могу не купить платье, которое мне действительно идет, делает меня привлекательней. Тогда я должна его иметь, и я покупаю, потому что в нем меня будут больше любить». В таких вопросах Килли находит замену отсутствующей фундаментальной ценности. Она действительно не может сказать себе: «Хорошо, что я есть». Ее пугает, когда она обнаруживает ненависть к себе самой: «Оказывается, я не безразлично отношусь к себе, я себя ненавижу. Сейчас, когда я начинаю это осознавать, это меня пугает. (…) И я вижу, как прочно сидит во мне эта негативная установка. Если я кому-то нравлюсь, я обычно говорю себе: „Из этого ничего не может получиться“. Я несу в себе чувство, что не могу кому-то понравиться». Поэтому для Килли хорошее отношение других никогда не будет достаточным. Как будто любовь других людей не может достичь ее души. Если бы Килли знала только чувство обесценивания со стороны отца и не имела противоположного опыта, в особенности в отношениях с матерью, вероятно, она стала бы очень депрессивной. Однако Килли страдала только от отдельных депрессивных периодов. Ее всегда воодушевляла собственная сильная воля к жизни. «Вероятно, я по натуре борец, – говорит она. – Я особо не расстраиваюсь по поводу того, что я себя ненавижу. Потому что говорю себе: я не согласна с тем, что ненавижу себя!» Разве это не удивительно? Она просто с этим не согласна!

Почему она смогла не согласиться? Мы видели, что для Килли всегда было недостаточно обращения со стороны других, поскольку она не могла сама себе дать обращения. Но дальнейший анализ выявил очень важный факт: в самой глубине у Килли сохранилось согласие в отношении жизни, ее отец лишь притушил его, но не разрушил. Килли сама была очень удивлена, когда она в конце сеансов заметила, что в отношении своей жизни уже с детства заняла бессознательную позицию, которая проявила себя позднее как «бойцовская натура». Не зная об этом, она проживала экзистенциальную установку: «Несмотря ни на что, я стою того, чтобы вступаться за свою жизнь и бороться за ее ценность». В этом самом глубоком, спрятанном и никогда не высказанном «Да» в отношении собственной жизни коренилась сила ее воли, ее желание жить. Она сохранила интуитивное чувство в отношении жизни: в принципе и несмотря ни на что, это все же хорошо – жить. Ее опыт отношений с отцом как бы замутил ее собственную ясность в этом вопросе. Под его влиянием она утратила контакт со своей фундаментальной ценностью. Она напряженно всматривалась в других людей, ожидая, что они ее спасут. И вновь обнаружила, что она несет в себе это «Да-жизни». Поэтому теперь ей больше не требовалось ожидать его от других, а она могла сохранять его живым в обращении к себе самой. Вероятно, это было для нее столь же важным событием, как для меня увидеть, как она, продираясь сквозь привычную невротическую неуклюжесть, старалась сделать свою жизнь полезной и целостной и при этом боролась за то, что так важно для всех нас: за то, чтобы получить любовь.