Что для России лучше - Страница 51

Кого сейчас заставишь прочитать законы, принимавшиеся в середине 80-х? О них забыли, а зря. Кто их изучит, тот поймет, что социализм уничтожался сознательно и четко. Законы, разрушившие советскую экономику, были составлены так изящно, что по форме «халва», а по содержанию «секир башка». Это надо уметь, здесь надо быть профессионалом экстра-класса. Выверено каждое слово, и случайности тут быть не может. А уж у дурака такое просто не получится.

Странный «дурак» ошибается только в одну сторону, как торговка на базаре, всегда «ошибающаяся» в свою пользу — то не довесит, то обсчитает, а в особых случаях и не довесит и обсчитает одновременно. Но у торговки — свой интерес, а представляете, как глупо выглядит облапошенный покупатель, убежденный, что продавец ни считать, ни весами толком пользоваться не умеет? Его дурят, а он над торгашом хохочет: «гирями научись пользоваться, лох». А «лох» смущенно руками разводит, мол, извиняйте, в школе плохо «училися», таблицу умножения не знаем, весы второй раз в жизни видим (и то первый раз на картинке). Покупатель — это искренний оппозиционер. А есть еще и оппозиционер-провокатор, он покупателя в локоть толкает, перемигивается, поддакивает и подхихикивает — «понаехали тут, считать не умеют, а продавать берутся».

Исследователи СМИ неоднократно отмечали, что современное общество живет «одним информационным днем». То есть, манипуляционная машина формирует повестку дня — тему, которая подается как наиважнейшая, ключевая в жизни общества. На короткое время она захватывает умы миллионов, но очень скоро повестка дня меняется, и то, что еще совсем недавно вызывало острейшие дебаты и приковывало внимание значительной части населения, забывается напрочь и не получает никакого продолжения. Человек как бы попадает в «петлю времени», то есть проживает один день (неделю, месяц), а потом полностью забывает всё, что с ним происходило в этот период; начинает новый отрезок жизни заново, проживает его, опять забывает и так далее. «Амнезия» достигается просто, на людей вываливают огромный массив информации, который вытесняет из «оперативной памяти» предыдущий массив. Бороться с этим нетрудно, достаточно время от времени просматривать старые газетные подшивки, а пользователям Интернет и того проще, у них под рукой архив в электронном виде. К сожалению, мало кто готов это делать, иначе манипуляторам пришлось бы тяжко. Людям с «нестёртой» памятью уже не «впаришь» пустого брехуна под видом серьезного аналитика.

А сейчас с этим нет проблем. Посмотрите любое политическое ток-шоу. Там годами мелькают одни и те же «компетентные эксперты» и политики, дающие не сбывающиеся прогнозы, городящие невыносимую ахинею и дикую ложь. Сейчас всё это им сходит с рук, а если бы болтунов перепроверяли, то весь их фальшивый лоск и совершенно незаслуженная респектабельность давно бы уже испарились. По большому счету деятельность всей этой кодлы подчинена решению одной сверхзадачи — скрыть от населения истинные цели властвующих элит — российской и мировой. Поэтому второстепенные, а нередко и совсем уж ничтожные события пропаганда раздувает до глобального масштаба.

Пиар-кампания под названием «оранжевая революция» — прекрасный пример на эту тему. Уж сколько было шума! Сколько было разговоров о «предвыборных раскладах», о «нашем» Януковиче и «прозападном» Ющенко. Уж как обсуждали уникальность оранжевых технологий! Между тем откройте повесть Гоголя «Тарас Бульба» и убедитесь в том, что ничего уникального в Майдане не было. Вот пожалуйста:

«Постой же ты, чертов кулак! — сказал Бульба про себя, — ты у меня будешь знать!» И положил тут же отмстить кошевому. Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду. Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно заспанным. — Кто смеет бить в литавры? — закричал он. — Молчи! возьми свои палки, да и колоти, когда тебе велят! — отвечали подгулявшие старшины.

Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял с собою, очень хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, — и скоро на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все собрались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины: кошевой с палицей в руке — знаком своего достоинства, судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли шапки и раскланялись на все стороны казакам, которые гордо стояли, подпершись руками в бока. — Что значит это собранье? Чего хотите, панове? — сказал кошевой. Брань и крики не дали ему говорить. — Клади палицу! Клади, чертов сын, сей же час палицу! Не хотим тебя больше! — кричали из толпы козаки. Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени, и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общими. Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в толпе. — Прикажете, панове, и нам положить знаки достоинства? — сказали судья, писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать и жезл. — Нет, вы оставайтесь! — закричали из толпы, — нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые. — Кого же выберете теперь в кошевые? — сказали старшины. — Кукубенка выбрать! — кричала часть. — Не хотим Кукубенка! — кричала другая. — Рано ему, еще молоко на губах не обсохло! — Шило пусть будет атаманом! — кричали одни. — Шила посадить в кошевые! — В спину тебе шило! — кричала с бранью толпа. — Что он за козак, когда проворовался, собачий сын, как татарин? К черту в мешок пьяницу Шила! — Бородатого, Бородатого посадим в кошевые! — Не хотим Бородатого! К нечистой матери Бородатого! — Кричите Кирдягу! — шепнул Тарас Бульба некоторым. — Кирдягу! Кирдягу! — кричала толпа. — Бородатого! Бородатого! Кирдягу! Кирдягу! Шила! К черту с Шилом! Кирдягу! Все кандидаты, услышавши произнесенными свои имена, тотчас же вышли из толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали личным участьем своим в избрании. — Кирдягу! Кирдягу! — раздавалось сильнее прочих. — Бородатого! Дело принялись доказывать кулаками, и Кирдяга восторжествовал. — Ступайте за Кирдягою! — закричали. Человек десяток козаков отделилось тут же из толпы; некоторые из них едва держались на ногах — до такой степени успели нагрузиться, — и отправились прямо к Кирдяге, объявить ему о его избрании. Кирдяга, хотя престарелый, но умный козак, давно уже сидел в своем курене и как будто бы не ведал ни о чем происходившем. — Что, панове, что вам нужно? — спросил он. — Иди, тебя выбрали в кошевые!.. — Помилосердствуйте, панове! — сказал Кирдяга. — Где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске? — Ступай же, говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее! Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг. — Что, панове? — провозгласили во весь народ приведшие его. — Согласны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым? — Все согласны! — закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.»

Ну что новая технология, говорите? Да старьё и банальщина, прикрывавшая верхушечный торг внутри украинской властвующей элиты, к тому же, сильно зависимой от воли элит других государств. Однако массовку круглосуточно крутили по телевизору, а о переговорах, проходивших в тиши кабинетов — лишь отдельные скупые слова, опять же растворенные в водопаде из комментариев «аналитиков». И если уж такое событие, как «оранжевая революция», было пустейшим глупым фарсом, то что уж говорить о других событиях, широко освещаемых в СМИ. Они еще ничтожнее.