Что делать, если твой классный руководитель – Сатана (СИ) - Страница 67

Меня через несколько часов отправят в темницу Междомирья, о чем я только думаю? Сейчас вот...

– Боишься? – Князь приподнял светлые брови.

– Нет, я... н-не боюсь, – а язык-то заплетается, – я, может, немного...

– Смущаешься?

– Наверное, да...

– Ты точно этого хочешь?

Я ничего отвечать не стала, только спрятала глаза и покивала, заливаясь краской.

– Ну, в таком-то случае, пора отбросить ложную скромность, не находишь?

Нахожу. О, еще как, черт возьми, нахожу. У меня в запасе совсем мало времени осталось уже, а я стою тут, понимаете ли, и ломаюсь. Пора не только ложную скромность, но и вообще все условности отбросить, в пыль растереть и забыть.

Хотя бы на эту ночь.

Я неуверенной походкой приблизилась к Дьяволу, и едва опустилась рядом на мягкие простыни, как он взялся за мои запястья с лукавой улыбкой, красноречиво демонстрируя, куда я попала на эту ночь – в плен к самому Сатане.

Тихие исполненные желанием вздохи и дымка в родных затуманенных глазах. Беспорядочные поцелуи, полураскрытые, немного припухшие губы и душная пелена бессовестно растрепанных волос, – все это пытаюсь запомнить навсегда.

Но это как-то...

На прощание, что ли.

...глупо даже.

И сердце так отчаянно бьется. Впервые.

Я уже и сдерживаться-то не могу – срываюсь на стоны. Мне ведь остается только – извиваться под его сильным телом. От мягких прикосновений теплых губ просто уже трясет. Так мучительно сладко по воспаленной коже, что даже где-то глубоко в душе, где разбиваются сейчас на тысячи осколков последние мечты о светлом человеческом будущем – больно. Безумно и до судороги.

Держу пари: Князю это тоже безумное удовольствие доставляет, наблюдать, как я выгибаюсь под его руками и вздрагиваю от каждого прикосновения пальцев, словно от удара...

Мне десять раз уже казалось, что умру. Не выдержу просто.

А ему, наверное, тоже нелегко справиться с собой было. В особенности этой ночью.

По телу волнами прокатывался жар, будоража нервные окончания, заставляя, задыхаясь в полупьяном бреду, голову запрокидывать, беспомощно подставляя под поцелуи обнаженную шею.

Интересно, он ждет, что я выдохнусь? Проиграю? Что чувства, дрожащими нитями натянутые уже до самого предела, разорвутся, оставив за собой такую равнодушную и отрешенно-пустую душу?

Этого ждет?

Да только как бы не так...

А дышать-то тяжело. И снова не так.

Дышать нечем. И незачем.

Упираюсь ладонями в его обнаженную грудь, что-то блаженно мурлыкая на ухо.

Сейчас уже можно ни о чем не думать.

Не говорить.

Не спрашивать.

Ведь ясно и так. До предела и рези в глазах. Которая от слез обычно бывает...

Судорожно вздыхаю, отдаваясь в жаркий опиум Дьявольской постели.

Безумно, жарко и... зачем же ты так смотришь?

Я эту ночь никогда не забуду, светловолосый Князь.

***

В окно шестнадцатого этажа сквозь занавески сочился тускло-серый свет. Тихо было и хмуро как-то.

Я сопела в объятиях Дьявола, пока сердце отсчитывало последние свои удары. А он успокаивающе волосы мои перебирал, прикрыв глаза.

Мне – там, в душе, – было уже не больно. Это вряд ли можно болью было назвать. Агония скорее. Да неважно. Я знаю: просто вернуться надо, это ведь оставшаяся часть души так зовет, верно же? Верно, разумеется. Кончики пальцев покалывает будто иглами – это тоской из-под самого сердца.

Боль такая сильная, что почти материальная. А значит, от нее можно и кричать.

Но кричать я не буду. И даже скулить не буду.

Дьявол глубоко вздыхает и, чуть оборачиваясь ко мне, устало говорит:

– Пора.

Сколько бы я ни готовилась в душе к этому злосчастному «пора», а все равно нервно сжалось сердце, и как будто бы на полном серьезе, мешая дышать.

– Хорошо, – внезапно охрипшим тихим голосом соглашаюсь я, начиная одеваться. Ай, проблематично, руки дрожат, как у душевнобольного. В лечебницу бы мне надо, да поздно...

Ну вот и готово. Дьявол, как страшно...

Обнимаю его и льну всем телом – что же я слабая. Он понимающе прижимает к себе. А в следующий миг мы переносимся прочь из квартиры. Узнаю это место сразу же. На окраине города, маленькая такая беседка почти что на обрыве. Всегда сюда мечтала хоть на чуть-чуть, хоть, как по-детски, одним глазочком. И вот, довелось. На усмешку уже и не тянет.

Я отстраняюсь, сжимая непослушными пальцами старые перила с потрескавшейся краской сверху, подставляя лицо прохладному ветру. Вроде бы, вся жизнь должна сейчас перед глазами... Больно надо.

Постепенно приходит покой.

– Знаешь... – голос точно сорван, но тишину ломает. – Дьявол, ты...

Самое худшее: не знаю, что сказать, вроде бы так безумно много, а вроде и незачем, а услышать его в ответ так до смерти хочется.

– Бледная, – меня настойчиво разворачивают к себе за плечи, требовательно приподнимая лицо за подбородок.

– Ну вот и все... – я бестолково одергиваю куртку, перетаптываясь с пятки на носок и обратно.

Князь заключает меня в объятия, накрывая поцелуем губы. Обдает жаром. Тревожно и гулко бьется сердце. Он ведь и так знает, что все.

Особо драматизировать не хочется. Дрожат ресницы.

Пульс бьется судорожно.

В висках бьется.

В груди.

Сердце отстукивает упрямо свои последние шестьдесят пять в минуту.

– Буду ждать, – слышится твердое на ухо, – только посмей не вернуться.

Как-то я уже не могу сильнее держать его рукав.

Почти не страшно. Почти совсем.

Приподнимая голову, вдыхаю ветер.

Жилка на виске нервно вздрагивает, только реже с каждой чертовой секундой. А потом неожиданно дергается и замирает.

Сколько раз за последнее время вот так темнело перед глазами?

Дьявол еще некоторое время стоит без движения, окидывая улицы, оставшиеся где-то далеко внизу, своим по-королевски величественным взглядом. Там все еще ничего не изменилось, по-прежнему беспечные в своем неведении живут тысячи людей.

А над всем городом отчаянно стучит сердце Антихриста, отбивая свой новый, пока что рваный и неуверенный ритм.

Бум-бум...

Бум-бум...

Эпилог что ли

Прошло уже около полугода.

Странная угрюмая девчонка исчезла так же неожиданно, как и явившийся словно из-под земли классный руководитель. Теперь его заменяла мирная старушка Агата Андревна, которая всегда носила серо-желтые бусы из жемчуга и старые очки в толстой бежевой оправе, говорила слабым скрипучим голосом, но была на редкость доброй и часто прощала прогулы по неуважительным причинам.

Алина Полушкина, несмотря на все, заключила тот самый важный контракт с модельным агентством и теперь работает на иностранные журналы.