Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Страница 19

– Владимир Константинович, если не секрет, сколько доз вы схватили тогда?

Булыгин отделывается шуткой:

– Мои дозы, как и мои года – мое богатство!.. Знаете, когда работы в декабре 1989 года закончились, даже жалко было расставаться. Все сроднились друг с другом.

– Женщины участвовали в вашей работе?

– Нет, не участвовали. Не женское это дело – радиация… На объекте работали 20 военных специалистов и 28 гражданских. Двоих гражданских спецов я представил к званию Героя Социалистического Труда с формулировкой: «За личное мужество при ликвидации ядерноопасного завала отработанного топлива». Это были научные сотрудники НИТИ Владимир Ильин и Николай Петров.

Представление к наградам подписал начальник Управления боевой подготовки Северного флота контр-адмирал Владимир Лебедько, который лично курировал ход опаснейшей работы.

– И что же?

– Кроме орденов, я просил командование выделить особо отличившимся ликвидаторам цветные телевизоры и несколько «Волг», – вспоминает Владимир Георгиевич Лебедько. – Кто-то из московских флотоводцев поставил на моей шифровке резолюцию: «Тов. Лебедько. Надо быть скромнее». А командующий Северным флотом меня еще и отругал за то, что я послал подобное «прошение» без его ведома. Как же без вашего ведома, – возмущался я, – если вы сами его подписали?!

– А я не читал.

Короче, так и остались мои бойцы без наград. Но тут новая аховая ситуация: в Ладожском озере нашли немецкий эсминец с радиоактивными отходами от бывшего спецполигона. «Зеленые» подняли шум: ходили по Невскому с транспарантами – «Ленинградцы пьют отравленную воду Ладоги». Разгорался большой скандал. Министр обороны СССР маршал Язов звонит командиру ленинградской ВМБ: «Срочно проведите очистные работы, иначе мы все сгорим!» Я тогда возглавлял учебный центр в Сосновом Бору. Вице-адмирал Валентин Селиванов мне перезванивает: «Где Булыгин со своей группой?» Я ему: «Не пойдут больше булыгинские ребята, обещали наградить за Андрееву губу и прокатили». «Срочно готовь новые представления!» И надо отдать должное адмиралу Селиванову: через сутки был готов Указ о присвоении капитану 1-го ранга Булыгину звания Героя Советского Союза. Эсминец благополучно вычистили. Радиоактивные материалы отправили на химический комбинат «Маяк».

То был последний Герой, который успел получить Золотую Звезду при жизни. Вскоре Советский Союз перестал существовать. Знаменательно, что первыми Героями были полярные летчики. А вот последним стал – радиохимик-ликвидатор, положивший здоровье на расчистку ядерных завалов Советской державы.

Не зря говорят, во многом знании – много печали, много будешь знать, скоро состаришься. Оно мне надо – знать то, без чего я спокойно проживу. Мало ли, что, где, когда могло случиться? Не случилось – и слава богу!

И все-таки знать надо – потому что, не будь таких людей, как Булыгин и ему подобные, мы бы не вылезали из чудовищных бед. Он и сейчас еще в свои шестьдесят с лишним лет востребован, как молодой лейтенант: то и дело мотается из Питера на Дальний Восток или на Крайний Север. Ибо всюду столь остро необходим его уникальный опыт укротителя радиации.

Звезда последнего Героя сияет на его пиджаке во все пять лучей своей нестрашной – золотой радиации.

В тот год за августом еще не утвердилась дурная слава «черного месяца», но это случилось именно в августе, спустя ровно тридцать лет после взрыва американской атомной бомбы в Хиросиме. 10 августа 1985 года на подводной лодке К-431, стоявшей в бухте Чажма, взлетел на воздух ядерный реактор.

Флот был велик числом кораблей, силен отвагой и выносливостью моряков, но нищ заботой о кораблях и людях, убог розмыслом флотовождей и опасен самовольством иных офицеров.

Была Чесма, и была Чажма…

А еще был Чернобыль. Но беда в Чажме случилась на девять месяцев раньше. Ее так и называют теперь – прелюдия к Чернобылю. Жаль, на Чернобыльской АЭС совершенно ничего не знали о том, что случилось в Чажме. Может быть, и взрыва реактора удалось избежать…

На заре ХХ века самым тяжким делом для команд боевых кораб лей была погрузка угля. Уголь грузили в корзинах, которые матросы носили на спинах. В конце века грузили уже не уголь, а ядерное топливо – в основном на атомные подводные лодки. Пусть не так часто, как уголь (раз в несколько лет), но это было не менее трудоемко, а главное – опасно. На смену активной зоны реактора атомной подводной лодки уходило до полутора месяцев. На деле перегружали и дольше.

За четверть века существования атомоходов флотский люд к «атому» попривык и, несмотря на тяжелые ядерные аварии на К-19 или на К-27 (да мало ли их было?), с ядерной энергетикой стал общаться на «ты». Только так можно объяснить то, что произошло 10 августа 1985 года в тихоокеанской бухте Чажма.

Летом 1985 года атомная подводная лодка К-431, носитель крылатых ракет, истощив свой топливный «атом», пришла в бухту Чажма для смены активной зоны. Именно в этой бухте все было приспособлено для сложной и трудоемкой работы. К-431 встала к заводскому пирсу, где уже стояли плавучая контрольно-дозиметрическая станция и атомная подводная лодка первого поколения «Ростовский комсомолец» (К-42). К правому борту К-431 пришвартовали несамоходную плавучую техническую базу ПТБ-16, или проще – плавмастерскую № 133, специалисты которой и должны были производить замену отработанного ядерного топлива на свежие ТВЭЛы – стержни тепловыделяющих элементов. Командовал плавтехбазой капитан 1-го ранга Чайковский. Трудно сказать, приходился ли он родственником гениального композитора, но фамилия для флота неслучайная: известно, что родной брат Петра Ильича был одним из первых русских подводников.

Вроде бы, все делалось так, как требуют строжайшие инструкции и наставления по проведению подобных работ. Над реакторным отсеком К-431 поставили алюминиевый домик типа «Зима», прикрывающий раскрытый сверху отсек от дождей и прочих осадков. Загерметизировали шестой – реакторный – отсек, и обе переборочные двери, ведущие в смежные отсеки опечатали, так что ни одна посторонняя душа не могла проникнуть к месту опасного священнодействия – перезарядки лодочного реактора. Все это напоминало операцию на открытом сердце. Но чтобы вскрыть это урановое «сердце», надо было снять крышку реактора – полутораметровый стальной цилиндр толщиной в человеческий рост. Между крышкой и корпусом реактора – круговая красномедная прокладка, которая за годы эксплуатации «прикипает» к стальным окружьям так, что требуется специальное устройство для подрыва крышки. Оно так и называется – гидроподрыватель. О том, как это происходит, детально поведал бывший лодочный инженер-механик капитан 2-го ранга Валерий Захар:

«…Для этого выгружают стержни компенсирующей решетки и аварийной защиты, монтируют установку сухого подрыва, закрепляют компенсирующие решетки стопором, крышку захватывают четырехроговой траверсой и поэтапно, с выдержкой времени по установленной программе, поднимают, не допуская малейших перекосов.

Взамен снятой крышки устанавливают биологическую защиту. Отработанные ТВЭЛы – тепловыделяющие элементы – в количестве 180 штук демонтируют специальным устройством и отправляют в отсек плавтехбазы, где они хранятся под слоем воды. Место посадки в реакторе калибруют, промывают бидистиллятом. В подготовленные ячейки вставляют новые ТВЭЛы, которые закрепляют аргоновой сваркой. Крышку с реактором устанавливают с новой красномедной прокладкой. Для создания герметичности ее прижимают к корпусу нажимным фланцем, обтягивая гайки на шпильках гайковертами под давлением до 240 кг/см кв. Герметичность стыковки проверяют гидравлическим давлением на 250 атмосфер и делают выдержку на утечку в течение суток».