Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Страница 18

Итак, год от года хранилище в губе Андреева полнилось, потом его и вовсе закрыли. Лишний раз туда старались не заглядывать. Шли годы. Менялись вахты в необитаемой бухте. Зарастала бетонка, ведущая к зловещему зданию № 5. Прошло двадцать лет со дня ввода в строй хранилища в 1962 году. Последнее время матросы, охранявшие объект, толковали меж собой, что в здании происходит нечто странное: что-то звенит, с грохотом падает… Однажды на стене нижнего этажа, где находилась правая ванна бассейна, появилась огромная сосулька. Кто мог подумать, что это пробился сквозь бетон «коготь» ядерного монстра, заточенного в здании № 5? Матрос, бесстрашно справивший малую нужду на сосульку, отскочил от нее как ошпаренный: счетчик Гейгера, висевший на шее, грозно защелкал. Матрос немедленно доложил об утечке радиоактивности начальству.

Из Североморска прибыла комиссия из флотских специалистов. Они-то и установили, что потек сварной стык одной из ванн биозащитного бассейна. Незадолго до беды строители рванули аммоналом неподалеку скальный грунт. Сотрясения почвы оказалось достаточным, чтобы лопнул шов. Утечка охлаждающей воды, в которую были погружены чехлы с отработанными сборками, воды, ставшей радиоактивной с гамма-фоном до полутора рентгена в час, поначалу казалась небольшой – до 30 литров в сутки. Но уже через месяц-другой в ручей, бежавший окрест, стало выливаться из поврежденной оболочки до 100 литров в день. Вода в нем «зафонила»: 3х 10 в минус седьмой степени кюри на литр. Не исключался и более мощный – залповый – выход охлаждающей воды из бассейна. Тогда в здание № 5 было бы просто не войти. Уровень излучения поднялся бы в сотни раз.

Так в феврале 1982 года Северный флот был поставлен перед угрозой серьезной экологической катастрофы, если не сказать большего. К сентябрю радиоактивной воды из бассейна убегало уже около 30 тонн в сутки. Возникла опасность оголения верхних частей хранящихся сборок. Если бы речь шла только о радиоактивном заражении местности, это было бы полбеды. Но внимательный осмотр здания № 5 показал, что на дне бассейна образовался завал из сорвавшихся с цепей чехлов. Цепи, на которых они висели, ржавели, обрывались под солидной тяжестью, и на дне образовалась целая баррикада.

– А в ней могла образоваться критическая масса?

– Могла… – раздумчиво отвечает мой собеседник. – Еще как могла со всеми вытекающими последствиями в виде цепной реакции и неминуемого тогда ядерного взрыва. И где – в заливе, на другом берегу которого стояла целая флотилия атомных подводных лодок…

Тогда еще мир не знал слова «Чернобыль», как не знал он и названия губы Андреева Но Чернобыльская авария – ничто по сравнению с тем, что могло разыграться на берегу глухоманного фиорда. Ядерный взрыв вблизи границы с Норвегией и Финляндией мог нанести непоправимый ущерб этим странам. О жителях Кольского полуострова и говорить не приходится.

Не было и нет на планете Земля более насыщенного ядерными материалами места, чем Кольский полуостров: тут и флотилии атомных подводных лодок, и атомные ледоколы, и ядерные арсеналы, хранилища и могильники радиоактивных отходов… Историки говорят, что в древние времена здесь процветала цивилизация гипербореев. Она погибла, считают они, в результате какого-то чудовищного катаклизма, возможно – сверхмощного ядерного взрыва. История повторяется. Или же собиралась повториться в конце двадцатого века нашей цивилизации…

Она бы и повторилась, если бы в России не было таких офицеров, как капитан 1-го ранга Владимир Булыгин… Именно ему предложили возглавить аварийно-восстановительные работы. К тому времени Владимир Константинович был одним из самых опытных радиохимиков в советском флоте. За спиной выпускника Бакинского военно-морского училища были уже и дезактивационные работы на первом советском атомном подводном ракетоносце К-19 после серьезной аварии с ядерным реактором, и десятки перезарядок активных зон на подводных атомоходах, и создание уникальных установок для очистки радиоактивной воды…

– Мне сказали: эта работа займет 15 лет. Я ответил: или мы сделаем это за год, или ищите себе другого руководителя.

Для начала решили заделать трещину. Но как ее обнаружить? Предложили спустить в бассейн водолаза, который бы и нашел место лопнувшего стыка и заделал бы его. Я сказал: «Если так, то дайте мне ножницы для стрижки овец и я сам обрежу водолазу шланги – чтоб не мучился потом парень от схваченных доз». Водолаза отменили.

Работы в Андреевой губе шли в два этапа: в 1983–1984 годах и в 1989 году. Всего надо было выгрузить более 1000 чехлов (7000 урановых сборок). И не просто выгрузить, а перегрузить, упрятать лучевую смерть в более надежное хранилище, чем бассейн с водой. Такое место нашли неподалеку от здания № 5 – в полузаглубленной емкости для сбора жидких радиоактивных отходов. В свое время ее не успели пустить в дело, теперь она пригодилась как нельзя кстати. Самое главное – чехлы в ней разнесены на достаточное расстояние, так что цепную реакцию вызвать довольно сложно.

Булыгин вовсе не походил на супермена, которому все нипочем. Широкоплечий и улыбчивый, с манерами, скорее, преподавателя словесности, нежели наставника из учебного центра атомщиков, ликвидатора ядерных завалов. Не могу представить себе этого седоватого, в очках, человека, хватающего голыми руками урановую сборку.

Это была самая настоящая Зона, ставшая явью из романа братьев-фантастов Стругацких. Как это ни грустно, но мы и в самом деле родились, чтоб сказку сделать былью.

Булыгина можно было бы назвать сталкером. Но роль его в Зоне была гораздо сложнее, чем назначение гида-проводника. Он не приспосабливался к Зоне, а переделывал ее, уничтожал в ней те злые силы, которые зародились и вызрели в бетонном подполье.

– Работали так, – рассказывает Булыгин, – сменная бригада поднималась в технологический зал и укрывалась за штабелем бетонных плит и свинцовым щитком с оконцем, как в рентгеновском кабинете. Оттуда поднимали тельферным краном чехол из бассейна. Потом выбегал такелажник и быстро – на все про все 60 секунд – пытался перецепить поднятый чехол с урановыми сборками в захват перегрузочного устройства. Если он не успевал этого сделать, значит, немедленно убегал в укрытие – за свинцовый козырек, и его тут же подменял другой боец. Он тоже должен был управиться за минуту, чтобы не схватить «дозу».

Поднятый чехол отправлялся в бункер, где его опускали в одну из ячеек бетонного монолита, установленного в кузове мощного карьерного самосвала – «БелАЗа». Машина отвозила опасный груз к полузаглубленной емкости, предназначенной некогда для жидких радиоактивных отходов. И другой кран – огромный портальный – перегружал чехол за чехлом в ячейки бетонных сот. И так раз за разом, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем… Всего было выгружено более 1000 чехлов, в которых содержалось 7000 отработанных, но не потерявших своей убойной лучевой силы урановых сборок.

– До этого подобную же работу мы проводили на Дальнем Востоке, – рассказывает Булыгин. – Мы там тащили чехлы из-под воды. Полностью очистили хранилище и отправили на переработку два эшелона. За эту работу меня в первый раз представили к званию Героя Советского Союза. Однако получил я тогда три строгих выговора, чтобы не высовывался. И на этом все заглохло. Ну а здесь, на Севере, все было несколько иначе… Поменялось руководство. Пришел контр-адмирал Лебедько, наш главный куратор и вдохновитель. Большую оперативную помощь в нашей работе оказывал тогдашний начальник Техупра Северного флота контр-адмирал Николай Мормуль. Моей правой рукой был старший лейтенант Станислав Калинин. Как на самого себя мог положиться на капитана 3-го ранга Валерия Шумакова. Он единственный, кто вел фотосъемку наших работ.

Самое сложное началось, когда дело дошло до разбора «баррикады» на дне бассейна. Упавшие чехлы подцепляли самодельными приспособлениями – «удочками». То была дьявольская «рыбалка». Свыше 120 чехлов оказались негерметичными и даже частично разрушенными. Их надо было осушать и переупаковывать выпавшие из них смертоносные стержни. По идее, это должны были делать роботы со специальными манипуляторами. Но где их взять? Все делали люди – Булыгин с сотоварищами. И они это сделали: порой – голыми руками. Вот почему я и попросил своего собеседника показать свои руки. Мы пьем кофе в гостиничном буфете…