Chorus (СИ) - Страница 53

— Так и не жди, — пытаюсь улыбнуться, — носитель есть. Я.

— Ник, это…

— Заткнись, — грубо обрываю сайла. — Две жизни за одну — лучше, чем одна за две. Ты не можешь рассудить здраво, так это сделаю я.

Перевожу дух. Тяжело. Нужные интонации находятся как-то сами, потому что, приняв решение, я полностью успокоился. Я прав. Мэлло замер, видимо, мои слова падают на благодатную почву.

— Я тоже Архивариус, часть Роя. Целесообразней — вы. Ты проживёшь ещё полтысячелетия минимум, твой сын — и того дольше. Моя жизнь чудом, что ещё теплится. И не продлится и пятой части вашей, как ни старайся. Я был бесполезен, больше того, приносил неприятности. Теперь нужно как-то компенсировать. Да и дырки во мне уже готовые есть, всё срастётся сразу же.

Дышу глубоко. Силы стремительно тают. Голова кружится. Будет очень обидно умереть сейчас. Не хочу. Потом. Буду видеть цветные сны и не замечу, как они закончатся. В них будет космос. Цветы. Осенние листья. Снег. Метеориты. Много других планет. Россыпи звёзд. И Мэлло. Всегда будет Мэлло.

Так что сейчас, когда он подходит ко мне, осторожно убирает ткань — вижу его не последний раз. Я раздет и замотан в такую же плёнку, что и маленький сайл. И обычные повязки имеются, но они уже насквозь буро-алые. А выжил я только потому, что проткнут был не посередине, не в сердце. Сильно правее. И потому, что Мэлло позаботился ещё и обо мне.

А ребёнок — вообще не тяжёлый. Горячий, лежит совершенно неподвижно у меня на животе и ногах, всё в той же позе, как его пристроил отец. Я слышу, как у него нарастает пульс, когда Мэлло осторожно вытягивает ему одно из щупалец и кладёт мне вдоль тела. Боли от свежего разреза под ключицей снова нет, немного только дико, что Мэлло делает его языком, хотя вокруг полно стекла.

На меня накатывает апатия. Может быть, боли сейчас, и от ещё четырёх последовавших дальше разрезов нет потому, что в моей крови анестетики и иные лекарства. Или потому, что я просто утратил способность её воспринимать. Лишь считаю мгновения до того, как навсегда усну — первое из щупалец уже внутри: в мышцах, возможно, или ближе к костям; в меня неожиданно начинает закрадываться посторонний страх.

Сайл молчит. Ему нечего мне больше сказать. Я-то знаю, что на самом деле он теперь счастлив. Наивный, мог бы сразу, не спрашивая разрешения, использовать меня. Если бы я остался его помощником, просто экспериментом, просто человеком — так бы и сделал. Но я стал равным ему.

А, может, всё дело в том, что его бы ожидало наказание в Рое. И не только его, но и ребёнка, ведь фактически тем, что он делает сейчас, он отнимает мою жизнь. Такое только Рой решать вправе. Впрочем, тем, кто напал на нас, эти запреты не помешали. Не знаю, как Мэлло удалось их победить, но теперь и не узнаю, а значит, и неинтересно.

Всё заканчивается как-то быстро. Маленький сайл плотно прижат ко мне, под кожей у меня — отвратное, но терпимое шевеление. Но мои мысли — пока ещё мои, мне самостоятельно хочется его обнять. Я теперь знаю, насколько ему страшно и плохо. Не решаюсь, потому что из рук до сих пор кое-где торчат окровавленные остатки разбитого резервуара. Не навредить. Защищать.

А вот это — уже не моё. Но пока я ещё здесь, тянусь к Мэлло. Я же его так и не поцеловал. Так и не сказал ему самое важное, что росло и крепло в сознании уже давно, и только сейчас полностью сформировалось. Знаю, что не взаимное, и знаю, что глупо было ждать чего-то похожего от существа, у которого вся раса не ведает об этом чувстве. Но это не имеет значения для меня. Всё, как должно быть. Люди не чувствуют радиацию, а сайлы — не ощущают… у меня не получается сказать вслух.

Потому что Мэлло — не подходит. И нет такого знакомого, голубого с белым, святящегося цвета. Никакого нет. Из ран на морде сочится чёрно-синяя кровь, это неприятно и некстати напоминает слёзы. И всё, что я слышу, закрывая глаза от накатившей слабости:

— Прощай, Ник.

========== 27. Повелитель Звёзд ==========

Чихаю. И это уж точно не может быть сном — никто никогда во сне не чихает. Но как только открываю глаза — кажется, что они ещё закрыты. Глухая темнота. Пытаюсь сесть, но лбом тут же припечатываюсь обо что-то твёрдое, а руки сминают холодные, липкие и гладкие лепестки. Пахнет мёдом, горечью и по́том. Душно. Хочется заорать, потому что по всему выходит — умер, меня похоронили, а потом неожиданно воскрес в гробу. Надо мной два метра земли, и я скоро начну задыхаться.

Кажется, что воздуха уже начинает не хватать, как крышка надо мной отлетает вверх, меня ослепляет светом, щурюсь, но всё равно пониманию — никакой это был не гроб. Ударился лбом я — о пластины Мэлло. Ведь именно его жучиная задница вместе с владельцем снова решила меня беречь и защищать, пряча под туловищем. Да ещё и почему-то в цветах. Как только хочу выразить своё возмущение прямо в эту шестиглазую морду, лепесток попадает в рот, я давлюсь и кашляю. Сажусь, отплёвываясь, и понимаю, что полностью раздет, хотя и утоплен в белых хризантемах, как невеста какая в платье. Никакого детёныша поверх тела теперь нет, но вторая попытка возмутиться прерывается, когда вижу, что у меня на груди. Или в ней, потому что кристалл, почти такой же, какой раньше висел у меня на шее, утоплен глубоко в кожу, кажется, что прикреплён к костям. От такого «украшения» не больно, но снять его нет никакой возможности — сразу же попробовал.

— Дар, Ник, — тут же поясняет Мэлло.

Не впечатляющий. Это не то, чего ожидаешь в качестве подарка от целой расы. Да ещё и компенсирующего все ужасы. Хер его знает, что там у него за свойства, но пока этот выкидыш Сваровски кажется нелепым. Да ещё и посередине груди. Хоть не на лбу, но могу ли я быть уверен?

Ощупываю лицо — вроде моё обычное, только у меня так себе отличная борода — редкая, но уже на палец накрутить можно. И усы. Сколько я проспал и где?

Комната не знакомая, но это не помещения для сайлов — очередная «имитация среды обитания», вроде бы как спальня. Окон предсказуемо нет, потолок всё той же серости, характерной для Улья, а в остальном уютно, хотя почти всё пространство занимает Мэлло. Ему даже пришлось поставить две лапы на мебель. А всего их у него теперь — шесть, и то ли это первый звоночек, что я всё ещё продолжаю спать, а то ли наоборот, — на всю жизнь уже выспался. Второй. Глаза же тоже теперь в порядке. Но всё это — потом, самый главный вопрос не обо мне и не о времени.

— Ребёнок, Мэлло. Твой сын… он?

Точно ничего не казалось и не мерещилось — под ключицами у меня шрамы от разрезов, на груди, справа от кристалла — ещё один, у бёдер два…

— Не здесь. Мэлло скоро покажет. Ника ждут.

Отвечает так, что остаётся непонятным, жив ли ребёнок. «Не здесь». А когда изящно и ловко, несмотря на стеснённость пространства, разворачивается и уходит, понимаю, кто именно меня ждал.

Едва не между ногами у сайла проскакивают, так хотят меня видеть, наверное. Белоснежка, в светлом брючном костюме. Следом за ним — Влад. Да. Живой и здоровый, только волосы непривычно короткие. Дылда. Тот рыжий парень, что постоянно читал. Ещё много кого, а ведь я и их имён не знаю, но это не очень и важно — они притащили мне пиццу. Настоящую. Преогромную. Ещё пар от неё идёт.

— Со вторым Днём Рождения! — торжественно поздравляет Белоснежка и хлопает пиццу прямо так, на кровать передо мной и на колени, прикрывая моё достоинство поверх цветов. Угощение на картоне и промокательной бумаге, в фирменной коробке. И Адам не может не пояснить за свой — а чей ещё? — кулинарный шедевр:

— Конечно, тебя запланировали будить, подготовились. Ешь. Не спрашивай меня только, по какому она рецепту — тут курица, грибы, оливки, огурцы… сыра нет, прости. На сливках. Продукты жутко трудно раздобыть. Бери и жри, в общем.

Дважды упрашивать меня не надо — в носу и горле что-то скребёт, но я зверски голоден, впиваюсь в кусок зубами с остервенением, и только проглотив его почти до корочки, невнятно чавкаю «угощайтесь». Тут точно на всех хватит, так и готовилось. Как раз тот случай, когда как в рекламе — лучше жевать, чем говорить. До того момента, как замечаю, пока слежу за ребятами, что Влад тянется к куску как-то неуверенно, не глядя, Белоснежка перехватывает его руку на полпути и направляет точнее.