Chorus (СИ) - Страница 17

— Равноценное? Вы убили моих родителей. Дедушку, бабушку. Забрали сестру и девушку, которая мне нравилась. Разрушили наш мир. Сказать, сколько раз меня трахнули твои дружки?

— Не для Ника. Для Хоруса.

— Ах, ну да. Я просто хор. Единица.

— Нет, — неожиданно возражает сайл. — Ник — стая. Ник — Рой.

— Только я об этом не просил, — истерично усмехаюсь, — и какая я, к чёрту, часть Роя, если ничего не понимаю!

— Не всё, — подтверждает чужой, — Ник может понять то, что не понимает Рой.

— Например?

— Пойдём, — отвечает сайл, — Хорус не видел, Ник — посмотрит.

Всё же хитрая у него жучиная пластинчатая задница. Знает, что меня можно легко смотивировать, заинтересовав. Да, родись я сайлом, тоже был бы Архивариусом.

Пытаясь не отставать от инсектоида, опять думаю о том, что нужно засунуть гордость поглубже и попросить его ходить медленней. Оказывается, этого-то сайлы и хотят. Сломить нашу гордость, чтобы мы что-то поняли. С другой стороны, сами они — ничуть не гордые, и процветают. И не мне тут о человеческом достоинстве рассуждать, когда пару часов назад, измазанный в слизи, почти вслух выпрашивал ласку у вот этой тёмной образины. Закусываю губу. Самое гадкое, что мне даже… понравилось.

Помотав головой, как будто это поможет вытряхнуть такие мысли, сверяюсь с браслетом. Почти центр Улья, и коридор, в который мы вступаем, уходит вниз. Навстречу нам попадаются в основном только сайлы с полосами воинов или персонала, обслуживающего машины. И то очень редко.

Идём долго, я уже успеваю продумать несколько дофига умных вопросов, которые можно задать Архивариусу, но тот, зайдя в помещение, смещается чуть в сторону, и цепляет меня зацепами ходильной ноги за комбинезон, впрочем, не сильно, поясняя:

— Ник, будь спокоен. Не будь угрозой.

Я рефлекторно сглатываю при виде машин-убийц, замерших у стен и сайлов, бродящих вокруг загородки, напоминающей пит-уолл (1). Раза в полтора больше обычного, а сложены так, что похожи на жуков-голиафов. Да я дышать буду через раз, не то, что вести себя подозрительно. Архивариус, который и при своём телосложении казался хрупким рядом с этими тварями, пообщался с одной телепатически, и нас пропустили к ограждению.

Я, осторожно оперевшись на него руками, перегнулся, любопытствуя. И замер. Увидел то, что находится чуть ниже, в углублении, напоминающем гнездо. Ни с чем не спутаешь.

Единственный сайл-самка. Их матка. Мать Роя. В своих фантазиях я представлял нечто огромное, мерзкое, чешуйчатое, с распухшим брюхом, едва копошащиеся, серое, склизкое. И сейчас полностью охренел.

Относительно маленькая, ножки — тонкие, медленно-медленно ходит туда-сюда. Пластины на её теле — и не пластины вовсе, невесомое кружево, на лапах — как будто перья. И она — яркая. Как кристаллическая бабочка. Зелёно-сине-жёлтая, с алыми подпалинами по бокам и около рта. А глаза — больше, чем у остальных сайлов, фиолетово-чёрный космос. Полосы под ними не разделяются, образуя яркую дугу. И ещё одно, пожалуй, самое важное, отличие. У неё есть усики. Две пары, украшающих её голову длинными пушистыми плюмажами, свободно спадающие по спине, как сложенные крылья или роскошное боа.

Заметив нас, самка… нет, девушка-сайл, поворачивает голову, встряхивает усиками, и подходит поближе, покачиваясь на ножках. Смотрит бездной блестящих глаз, и вдруг изгибает усы так, что накрывает ими мою голову. Мне не страшно, не успел испугаться. Просто совершенно отшибло мысли, в глазах потемнело, и сознание едва не ускользнуло. Я бы упал, но Архивариус по-прежнему держал меня зацепами.

Но длилось это — едва ли секунду, потому что позади нас щёлкнуло, вниз, к девушке-сайлу, спрыгнули два охранника, что легко оттолкнули её назад, и остались стоять рядом.

Мне показалось, что она расстроилась, потому что легла, поджав конечности, сложила усики на спину и замерла. Точь-в-точь как наказанная собачка.

— Пошли, — Архивариус потянул меня на выход.

Я хотел ещё посмотреть!

— Стой, подожди, — очухавшись в коридоре, выкручиваюсь из зацепов сайла; я сам идти могу. — Что это было вообще?

— Самка думала, Ник — Крылатый Рой и позовёт в ответ. Самка не разумная.

— Но она такая красивая!

Я мог бы поклясться, что, когда она смотрела на меня, в её глазах было больше разумности, чем даже у старого Архивариуса. С другой стороны, и девушки-люди, особенно красивые, умели блестяще создавать видимость ума. Пацаны в школе поговаривали, что они все такие. Ну, кроме той, с которой встречались, конечно же.

— Ник так считает? — полосы под глазами горят любопытством.

— Конечно. Это любому хору будет понятно. Она… цветная, изящная такая… и эти усики мягкие… Будь я сайлом, — усмехаюсь, — точно бы её закадрил.

— У Роя одна самка. Сейчас цикл потомства окончен.

Нда, через эту детку прошло больше парней, чем через любую низкопробную давалку. И при этом она — нежнейшее воздушное создание. Ох и ох, не влюбиться бы! Шучу, конечно.

— Я знаю, знаю. Просто странно.

— Интересно? — спрашивает сайл.

— Ещё как! На неё можно будет потом ещё раз посмотреть?

— Можно, — разрешает чужой. — Когда Рой летит, самка свободна.

Насупливаюсь. Ну это мы ещё посмотрим. Но один я туда — не пойду. Сайлы-охранники там — жуть на ножках.

— Ник пойдёт вот сюда, — Архивариус наклоняется, и на моём браслете загорается точка.

— А ты?

— Работа, — отвечает инсектоид, и это звучит как-то по-человечески, кажется, и интонация сожаления есть.

Всё же сайл ходит медленней, чем обычно, когда со мной, потому что я бы ни за что не догнал его, удаляющегося, сейчас. Ну, зла мне он не хочет, значит, у меня будет урок ориентирования на местности. Так. Второй поворот направо, потом прямо…

У входа в отмеченное помещение к стене прислонился тот самый парень-альбинос, которого я встречал. При виде меня приподнял белёсую бровь и что-то спросил нараспев, по-испански или по-итальянски. За три года я уже успел забыть, что существуют другие языки, а Архивариус разговаривал со мной так и вовсе на безупречно-синтетическом русском. К своей чести, моментально догадываюсь отцепить от браслета передатчик и защёлкнуть на ухе. Теперь слышу:

— Ну здорово, придурок.

— И тебе не хворать.

— Добро пожаловать на шоу уродов, — альбинос посторонился, впуская меня в комнату, — что у тебя? Диабет? Копролалия? Хвост? Восемь пальцев на руке?

— Это обязательно? — огрызаюсь.

— Не, он просто урод, — подаёт голос Маркус.

В комнате — уютный полумрак, и вообще это сносная имитация человеческого жилища, только в форме яранги, большая, и с таким смешением предметов культур и быта, что глаза разбегаются. На полу дорогой моему сердцу ковёр, правда, с этническими узорами.

Помимо Маркуса, в комнате ещё пятеро: мрачный рыжий парень с книгой в руке; нечто, замотанное поверх комбинезона в шарф, но с шикарнейшей гривой тёмных волос и блестящими большими глазами, сидящее за столом с кружкой, в которой налито что-то тёмное; дальше, в углу — длинноногий юноша, тоже мрачный, уткнувшийся в телефон; на ковре, собирая огромный конструктор — почти что мальчик, и у него — белые пятна по тёмной коже. Помогает ему другой, ничем внешне не примечательный паренёк, сосредоточенно разглядывающий красную детальку у себя в руке.

— Добро пожаловать в Лепрозорий, — альбинос подсаживается за стол к Маркусу и замотанному в шарф существу, — Кто дилер?

— Да ты, — отвечает сущность шарфа по-немецки. — Новенький будет играть?

— Меня Ник зовут, — подсев к ним, пытаюсь быть дружелюбным.

— Любовнику своему будешь это рассказывать, — обрывает меня альбинос, — но если тебе не терпится познакомиться, то я — Белоснежка, он, — указывает на Маркуса, — Киллер.

— Я Дракула, — жизнерадостно сообщает мне человекошарф, — на ковре там — Атлас и Светофор, дальше — Дылда и Бездушный.

— А ты будешь Урод, — улыбается Белоснежка.

— Ну что сразу урод? — возражает Дракула-в-шарфике, — нормальный он.