Чистилище. Книга 1. Вирус - Страница 11

Спонтанные, скоропалительные, терпкие вечеринки старшеклассников на случайно свободных от родителей квадратных метрах обозначили мутацию игры. На смену похабным атакам под наигранное визжание своих соплеменниц пришла первая откровенность. Теперь они превратились в стопроцентных «пациков», а их подруги – в «телок». Из мглы желаний возникли заговорщицкие вечера с алкоголем, волнующими прикосновениями и томной близостью тел, растворяющихся в электронных мелодиях. Никто и не помышлял о любви в пределах этих тайных сборищ с многозначительным названием party, все с вожделением думали лишь о служении культу наслаждения. Чтобы стать участником party, Кириллу Лантарову пришлось поднапрячься – ничем выдающимся он по-прежнему не обладал, эксцентричным поведением не выделялся, в карманах у него были гроши вместо денег, оставался хилым, а одевался неброско. Но именно это вынуждало его действовать ловчее, коварнее, незаметно превращаясь в беспримерный образчик лицемерия и двойственности. Чтобы слыть своим, недостаточно было выдумывать что-то забавное, следовало становиться участником представлений.

В один из нейлоновых вечеров «на хате» у Степы Слона, то есть в оставленной на вечер квартире, Лантаров после внушительной дозы алкоголя для храбрости неожиданно обнаружил себя в темной комнате наедине с худющей избалованной одноклассницей. Действительность вдруг стала рваться на части, обоюдные поглаживания быстро превратились в страстные сжимания плоти, и в какой-то момент беснующаяся реальность ударила в голову таким безудержным фонтаном возбуждения, что дикий животный взрыв заставил юношу содрогнуться от конвульсии сладострастия и последовавшей вслед за ней судороги страха. Ситуация ошеломила его надвинувшейся волной безысходности: продолжая целовать свою партнершу и машинально гладить ее набухшее под руками тело, Кирилл уж совершенно не знал, что делать. Его собственный орган страсти являл собой нечто беспомощное и абсолютно недееспособное, отдельно от него существующее одноклеточное, скорее всего амебу. Вмиг протрезвевший, сам Кирилл превратился в контуженного на поле боя солдата, от которого тщетно ожидают участия в яростной атаке. Холодный пот выступил у него на лбу, но он еще яростнее, с деланой страстью накинулся на партнершу с поцелуями. «Что же делать?! Что теперь предпринять и как избежать унижения?! – сверлила его одна-единственная мысль. – Ведь это позор! Посмешище! Все пропало!» Но тут дверь в комнату с предупреждающим скрипом отворилась, возникла патлатая голова одноклассника:

– А-а-а, вот вы где… А там Гигант шампусик притащил. Присоединяйтесь, хватит на всех. – И он так же таинственно исчез, как и появился.

– Ну что, пойдем? – нерешительным шепотом спросил Кирилл, слегка приподнявшись на локте.

– Пойдем, – кивнула она, несколько озадаченная и, как показалось Кириллу, с ноткой разочарования в голосе.

Пора упоительных лобзаний и юношеских ласк прекратилась так же внезапно, как и началась. Все бросились наверстывать упущенное в учебе, и лишь несколько образовавшихся пар продолжили захватывающее путешествие в мир впечатлений первой любви. Кирилл не принадлежал к когорте счастливчиков. Перспектива поступления в институт превратила его последний год школьной жизни в сущий ад. Он стал нервозным, взыскательным к себе и еще более одиноким.

Чем больше Лантаров наблюдал за бородатым соседом, тем больше удивлялся. Сначала он обнаружил, что тот не прикасается к тому, что готовят на завтрак, обед и ужин. Ему даже и не приносили блюда. А когда новенькая санитарка, совсем еще девочка, налила ему жидкой кашицы, Шура, прищурившись, тихо и ласково пожурил ее. Лантаров открыл некую прелесть наблюдений и превратился в тайного лазутчика – так он старался придать оттенок смысла своему вынужденному заключению. И все больше поражался: Шура медленно, с наслаждением жевал какие-то коренья, орехи, сушеные фрукты и еще черт знает что совал себе в рот, только не привычную пищу.

Однажды очень ранним утром, когда едва стало сереть за окном, Лантаров застал соседа Шуру за совершенно необычным занятием. Тот лежал на спине, и одна его нога, как и положено, была на растяжке. Тогда как другая, здоровая, находилась не где-нибудь, а за головой бородача. Лантаров чуть не присвистнул. Фактически, Шура лежал, можно сказать, на собственной пятке, упираясь в нее затылком. Причем особенной трудности это для него, по всей видимости, не представляло. На его лице с закрытыми глазами отражалось умиротворение, странная полуулыбка, как у ребенка, который только что съел что-то сладкое. Вообще, Лантаров причислил бы этого Шуру к сумасшедшим, если бы не убеждался каждый раз, что тот похож на сосуд, до краев наполненный человечностью, доброжелательностью и непривычной щедростью ко всем окружающим. Втайне Лантаров испытывал чувство благодарности к этому человеку, которого он совершенно не знал, – ведь именно после разговора с ним у него произошли первые сдвиги сознания и ручьем потекли воспоминания о прежней жизни. Да и вообще небезынтересный, хоть и чудаковатый тип, с ним хоть поговорить можно. Что касается Лантарова, который не обладал стойкостью римского легионера, он был попросту раздавлен уже после двух недель пребывания тут. Это Шура непрестанно читает, что-то черкает или отправляется подолгу гулять на костылях. И как ему удается не скучать, не ныть?! А вот ему, Лантарову, такое не под силу. Только одно радовало Лантарова: шум в его голове почти исчез, сил стало заметно больше, и даже появился интерес к окружающему миру.

– А как случился перелом? – Лантаров воспользовался тем, что Шура оторвался от книги, и кивнул на его подвязанную к растягивающему механизму ногу.

– Мой-то? Да жадность подвела, – с наивным простодушием улыбнулся Шура. – Валил в лесу дерево, а пилу заклинило стволом. Мне бы ее оставить, да попробовать ствол подтолкнуть бревнышком, а я пилу пожалел. И ствол незаметно так, да и пошел на меня. Я отскочил, конечно, но под ногами уж много веток срезанных было, вот и зацепился. И вот тебе счастливый случай – перебило ногу.

– Счастливый?! – Лантаров поразился.

– Конечно, счастливый. Чудно вышло. – Шура лукаво улыбнулся. – Во-первых, жив остался. А во-вторых, для чего-то мне это же надо было? Мы никогда не знаем наперед, хорошо или плохо то, что с нами произошло. Время пришло в чем-то разобраться, что-то понять, ну, что раньше не доходило. Знаешь, Кирилл, ничто в нашей жизни не случается просто так. Вообще, если хорошенько покопаться в событиях, мы поймем: любая проблема – это урок и новая возможность.

– Прикольно… – Лантаров вздохнул и неожиданно для самого себя произнес со вздохом: – А я вот себя сейчас чувствую самым несчастным человеком на свете. Мне иногда кажется, что я попал в ад.

Зачем он сказал это незнакомому человеку? Лантаров тотчас пожалел об этом. Но тоска неуемная толкала на откровенность.

– Рай и ад находятся у нас в голове. Потому не стоит так говорить. – Шура посерьезнел, между бровями залегла поперечная складка. – Кирилл, разве ты не знаешь, что мысли материализуются? Будешь думать, что ты несчастный – таким и будешь. Будешь думать, что счастливый, успешный и здоровый – будешь таким, и все будет получаться. А недуг – это для всего организма, и для сознания в том числе, отличный способ очищения. Ну, как клизма. Приблизительно.

– Звучит оригинально, но применить вряд ли возможно. Как я могу считать свой случай счастливым, если у меня весь мир перевернулся? – Кирилл перешел на шепот. – Я вот даже вспомнить не могу многого из прежней жизни, не то что оценить… и вообще, как жить дальше…

– Ну, выход всегда найдется. И, кто знает, может быть, все с тобою приключилось к твоему же будущему счастью, к здоровью, к деньгам. Тебе предстоит поразмыслить, чтобы отыскать оборотную сторону твоей аварии. У каждого события, пусть даже оно кажется трагедией, всегда есть оборотная сторона. Та, которая ведет к новой, более качественной, более содержательной и, в итоге – более счастливой жизни. Ты что-нибудь слышал о Стивене Хокинге, британском астрофизике?