Четвертый эшелон - Страница 17

— Балуют, — крякнул Красиков, — руки бы им поотрубал. Люди строят, стараются, а эта хива все на дрова тащит. Но ничего, я порядок наведу.

Дача Сомовой стояла в конце просеки у самого леса. Она выглядела самой нарядной на этой улице.

— Хозяйка ее всегда на зиму сдает, — пояснил участковый. — Я так полагаю, правильно это. В жилую-то никто не полезет.

Оперативники ждали на соседнем участке.

— Дача пустая, никто не приходил, — доложил Игорю старший группы.

Муравьев открыл калитку, вошел на участок. От крыльца вели свежие, чуть присыпанные снегом следы. «Сапоги армейские, сорок второй приблизительно», — автоматически отметил Игорь.

— Ключи от дачи есть? — повернулся к Красикову.

— Никак нет.

— Я уже открыл, товарищ майор, там замки простые, английские, — сказал лейтенант Гаврилов.

— Ну пошли. Будем «академика» дожидаться.

Телефон звонил все время. Люди вызывали грузовики, технички, легковые машины. Был обычный рабочий день. Девушка-диспетчер, опасливо косясь на Ковалева, снимала трубку, отвечала, вызывала шоферов.

Калинин сидел здесь же, взмокший, взъерошенный, растерянный. Но страх ушел. Он не был обвиняемым. Свидетель — и все дело.

Телефон звонил, диспетчер брала трубку, на стене большие часы отсчитывали время. Полковник не звонил.

— Ну, борода, — спросил он швейцара, — ты этого летуна, что с вашей артисткой крутит, знаешь?

— Всегда. — Швейцар покосился на молчаливых оперативников.

Он с давних пор усвоил непоколебимую истину, что с милицией лучше не связываться. И если дело не касается лично тебя, то уж надо говорить правду. Черт их знает, вдруг в тумбочку залезут? А там у него и аптека и магазин. Каждый ведь жить-то хочет.

— Если он зайдет, ты его нашему товарищу покажи. Только втихаря. Понял? — Никитин положил руку на тумбочку.

«Господи, пронеси, — подумал швейцар, — спаси и помилуй, царица небесная».

— Не сомневайтесь, товарищ начальник. Сполню.

— Смотри, дед, а то я из тебя душу выну. — Никитин повернулся к сотрудникам: — Пошли.

По лестнице, покрытой истертым, когда-то вишневого цвета ковром, они поднялись на второй этаж. Зеркальный зал ресторана поразил Никитина своей показной роскошью. Он разглядывал белые лепные стены, на которых каждый завиток, покрытый сусальным золотом, трижды отражался в огромных зеркалах.

Ресторан только что открыли: народу почти не было, за столом, в глубине зала, сидела компания офицеров в черных флотских кителях.

— Вы кого ищете? — подошел к ним официант. — Если закусить, то прошу ко мне, сам обслужу, в лучшем виде. Командированные?

— Мы из МУРа. — Никитин взял его за лацкан фрака. — Ну-ка нам метра, живенько.

Официант исчез, словно растворился. Через несколько минут к ним подплыл кругленький, толстенький человечек.

— Такие гости. Сахаров, метр.

Никитин неприязненно взглянул на него:

— Ты этого летуна, что с Ларисой крутит, знаешь?

— Как же, как же, такой солидный гость. — Сахаров развел руками.

— Так вот что, посади нас за стол у входа, но чтобы мы в глаза не бросались. Пива прикажи подать. А как тот самый «солидный» гость придет, дай нам знак.

— Сделаем в лучшем виде.

— Да запомни. Если ты или официант скажут кому, что мы из милиции, пеняй на себя.

— Понимаю. Не первый год на этом посту. — Сахаров прижал руку к сердцу.

Корпус А оказался маленьким трехэтажным домиком, стоящим в глубине двора. К нему вела вытоптанная в снегу дорожка. В подъезде было темно, скупой январский день с трудом пробивался сквозь давно не мытые стекла окон на лестничной клетке. Данилов уверенно поднялся на второй этаж. Рядом с дверью сиротливо висела выдранная кнопка электрического звонка. Данилов попробовал соединить провода. Тихо. Тогда он постучал в филенку. Стук гулко раскатился по подъезду. Иван Александрович прислушался. В квартире по-прежнему было тихо.

— Вы сильнее стучите. — За его спиной открылась дверь третьей квартиры, и из нее высунулась женская голова, в папильотках. — Лариса поздно ложится.

Дверь захлопнулась, и Данилов так саданул по филенке, что у него заныл кулак.

За дверью послышались торопливые шаги.

— Кто? — спросил заспанный женский голос.

— Милиция.

Дверь распахнулась, на пороге стояла женщина, рукой она придерживала полы халата.

— Вот это мило, — проговорила она низким, чуть хрипловатым голосом. — ну что же вы стоите, милиция? Заходите, а то вы мне квартиру всю выстудите.

Она пошарила рукой по стене, щелкнула выключателем. Прихожую залил тусклый свет горящей вполнакала лампы.

— Ну, — спросила хозяйка, — документы покажете или как?

Данилов раскрыл удостоверение.

— О, начальник отдела! Да еще с таким громким названием. — Хозяйка с любопытством взглянула на Данилова. — Ну и что же дальше?

— Может быть, вы нас в комнату пригласите? Неловко как-то, знаете, в коридоре разговаривать, Лариса Евгеньевна.

— И имя мое известно. Значит, разговор пойдет серьезный. Вы проходите сюда. — она открыла дверь, — а я пока себя немного в порядок приведу.

Оставив сотрудников в коридоре, Данилов вошел в небольшую, скромно обставленную комнату и автоматически подумал, что в окно Алфимова ничего выбросить не сможет: во дворе дежурят его люди.

Он сел на старый, потертый кожаный диван и огляделся. В углу стояло такое же кресло, кое-где из него торчали клочья обивки, круглый стол, четыре стула, пестрый абажур, металлическая печка-буржуйка у самого окна, труба выведена в форточку. На стене фотографии. Данилов встал, подошел ближе. Семь снимков хозяйки в различных, явно театральных костюмах. С восьмого на него смотрел большеглазый мужчина с гордо вскинутой головой.

«Артист, — подумал Иван Александрович, — нормальный человек не станет фотографироваться в такой неудобной позе».

— Любуетесь? — в комнату вошла Алфимова. — Это я в ролях. Я же когда-то в драматическом театре служила. Пошла на эстраду ради хлебушка.

Только теперь Данилов разглядел ее как следует. На ней тот же халат, туго перетянутый в талии широким кушаком, короткие рукава обнажали чуть полнеющие, но не потерявшие еще своей формы руки, золотистые волосы падали на лоб. Даже в тусклом свете зимнего дня она была ярка и красива.

— Садитесь, начальник отдела, — Алфимова опустилась в кресло, взяла с тумбочки пачку «Казбека», — курите.

— Спасибо. — Данилов встал, взял папиросу, чиркнул спичкой, давая прикурить хозяйке.

— Вы весьма любезны, — Лариса глубоко затянулась. — Теперь давайте начистоту. Я понимаю, что начальник отдела из милиции пришел ко мне не из-за вчерашней драки в нашем кабаке, свидетелем которой была ваша покорная слуга. Я угадала?

— Угадали.

— Тогда начинайте, меня никогда не допрашивали.

— Это не так любопытно, как вам кажется.

— Смотря для кого. Вам-то наверняка интересно, что я расскажу. — Лариса по-мужски ткнула папиросу в пепельницу. — Давайте же.

— Я хочу спросить об одном вашем, ну как бы это сформулировать…

— Говорите как есть. Или знакомом, или любовнике. Знакомых у меня много, а любовник один…

— Я хотел мягче — поклоннике.

— Эта формулировка обтекаемая. У меня поклонников ежевечерне больше сотни. Напьются, ну и поклоняются вовсю. Ваша служба просто обязана предполагать конкретность.

— Меня интересует полковник…

— Вадим Чистяков, так это мой любовник. Я почему-то так и знала, что вы о нем спросите.

Лариса потянулась за новой папиросой.

— Не беспокойтесь, я сама. — Прикурила, сделала несколько глубоких затяжек. — А потому, что он не тот, за кого себя выдает. Подождите, не перебивайте. Сначала я ему верила как дура, увлеклась. Герой воздуха, ас, ордена, красив, широк. Потом, когда угар проходить начал, я на него посмотрела как из зала…