Четвертое июля - Страница 5

Погода была чудесной, но она не вязалась с моим мрачным и гнетущим чувством, будто что-то в мире обстоит не так. Что это – паранойя или предчувствие неминуемой расплаты?

Кэт выкатила свой зеленый «субару-форестер» на больничную аллею, и я увидела, как мои племянницы на заднем сиденье прыгают и размахивают руками. Как только я села на переднее кресло, настроение у меня сразу поднялось. Я даже запела: «Какая дивная погода, какой прекрасный день…»

– Тетя Линдси, не знала, что ты поешь, – послышался за спиной голос шестилетней Бриджид.

– Конечно, пою. В колледже я постоянно распевала и играла на гитаре, верно, Кэт?

– Да, мы даже звали ее Лучшая Двадцатка, – отозвалась сестра. – Не человек, а музыкальный автомат.

– Какой автомат? Который стреляет «бах, бах, бах»? – спросила трехлетняя Мередит.

Мы рассмеялись, и я объяснила:

– Это такой большой CD-плейер, он проигрывает записи. – А потом мне пришлось рассказывать, что такое записи.

По дороге я опустила окно, и ветер слегка трепал мои длинные волосы, пока мы мчались по Двадцать второй улице к красивым викторианским зданиям, расположенным на склоне Потреро-Хилл.

Кэт спросила о моих планах, но я лишь пожала плечами. Я находилась на больничном с «производственной травмой» и, если не считать внутреннего расследования по делу о недавней перестрелке, располагала уймой времени, которое можно было употребить на что-нибудь полезное. Например, навести порядок в доме иди разобрать пачки фотографий, пылившихся в старых коробках из-под обуви.

– У меня есть идея получше. Поживи пока у нас, – предложила Кэт. – На следующей неделе мы уезжаем в Аспен. Переезжай к нам, прошу тебя! Пенелопа будет в восторге от твоей компании.

– Какая Пенелопа?

Девочки на заднем сиденье захихикали.

– Какая Пенелопа? Наш хороший друг!

– Ладно, подумаю, – пообещала я.

Мы свернули налево к Миссисипи и остановились перед голубым домом в викторианском стиле, который я считала своим.

Кэт помогла мне выйти из машины, а Синди уже бежала сверху по ступенькам вместе с Прекрасной Мартой.

Обезумевшее от радости животное едва не сбило меня с ног, бросилось лизаться и залаяло так громко, что Синди почти не слышала, как я благодарила ее за заботу о моей собаке.

На прощание я помахала всем рукой и стала карабкаться по лестнице, мечтая о горячей ванне и спокойном сне в своей постели, как вдруг в дверь позвонили.

– Ну вот! – громко проворчала я.

Что я подумала? Что посыльный принес цветы.

Я опять спустилась вниз и распахнула дверь. На пороге стоял незнакомый юноша в куртке цвета хаки и футболке с эмблемой «Санта-Клары» на груди. В руках он держал конверт. Мне сразу не понравилась его елейная улыбка.

– Линдси Боксер?

– Нет, вы ошиблись адресом, – съязвила я. – Она живет где-то в Арканзасе.

Но юноша продолжал невозмутимо улыбаться, и я поняла – расплата уже близка.

– Кусай! – сказала я Марте.

Она посмотрела на меня и помахала хвостом. Колли понимают множество команд, но слово «кусай» среди них не значится. Я выхватила конверт у юноши, и он поспешно отступил, вскинув руки. Я с грохотом захлопнула дверь своей тростью.

Наверху я вытащила из конверта бумажку – это была судебная повестка – и направилась на террасу, откуда открывался превосходный вид на залив. Здесь я осторожно присела на стул. Марта пристроилась у моего здорового бедра, и я поглаживала ее по голове, зачарованно глядя на сверкающую воду. Через несколько минут я не выдержала и развернула документ. В глазах зарябило от всяких «жалоб», «исков» и «претензий», за которыми почти терялся смысл текста. Наконец мне удалось разобраться, что к чему. Доктор Эндрю Кэйбот додавал на меня в суд за «противоправные действия, превышение должностных полномочий и халатное отношение к работе, повлекшее за собой смерть». Он просил в течение недели начать предварительные слушания, а до этого наложить арест на мой банковский счет, квартиру и любую собственность, которую я могла утаить от следствия.

Кэйбот привлекал меня к суду!

От возмущения меня обдало и холодом, и жаром. Мысленно я переиграла всю сцену заново. Да, я совершила ошибку, поверив этим детям, но при чем тут «превышение полномочий»? Или «противоправные действия»? Или «халатность на работе»?

Черт возьми, они были вооружены!

Они стреляли в меня и Джейкоби, застигнув нас врасплох. Прежде чем открыть огонь, я потребовала бросить оружие. Джейкоби свидетель. Это была классическая самооборона. Все ясно, как Божий день!

И все же я испугалась. Более того, это повергло меня в ужас.

Я уже видела заголовки газет. Пресса поднимет страшный шум – несчастные дети убиты полицейским. Публика будет в бешенстве. На канале криминальных новостей из меня сделают пугало.

Надо срочно звонить Траччио, организовывать защиту, собираться с силами. Но я не могла двинуться с места. Меня словно приковало к стулу, парализовав тайным страхом, что я забыла нечто главное.

Какую-то очень важную деталь.

Я проснулась в холодном поту, сбив все простыни в комок. Выпив тайленол и небесно-голубую таблетку валиума, которые прописал мне врач, стала разглядывать сетку светотени, сотканную на потолке уличными фонарями. Потом, осторожно повернувшись на здоровый бок, я взглянула на часы: 00.15. Значит, я проспала всего час. Впереди бесконечная ночь.

– Марта, иди сюда.

Собака прыгнула на постель и удобно устроилась в теплом закутке, который я ей освободила. Скоро ее лапы стали подрагивать во сне – наверное, она гналась за какой-нибудь овечкой, – а я принялась размышлять о словах Траччио, которые, судя по всему, являлись модифицированной версией его призыва «ни о чем не беспокоиться».

Звучало это примерно так:

– Тебе потребуются два адвоката, Боксер. Микки Шерман будет представлять тебя от имени полиции, но ты должна найти себе еще защитника на тот случай… в общем, если тебе инкриминируют какие-нибудь поступки, выходящие за рамки твоих служебных обязанностей.

– И что тогда? Я должна сражаться в одиночку?

Я ждала, когда лекарства притупят мое сознание и наведут спасительную дремоту, но ничего подобного не происходило. Раз за разом я прокручивала в голове события последнего дня, вспоминая беседу с Шерманом и встречу со своим личным адвокатом, мисс Кастеллано. Молинари настойчиво ее рекомендовал мне – а мнение высокопоставленного сотрудника МВБ[6] что-нибудь да значит.

Рассуждая здраво, мне было не в чем себя упрекнуть – я сделала все, что в моих силах. И все-таки предстоящая неделя обещала быть напряженной. Мне хотелось чем-нибудь отвлечься.

Я стала размышлять о доме Кэт. До сих пор я была в нем лишь однажды – два года назад, когда она переехала туда сразу после развода, – но ее жилище произвело на меня неизгладимое впечатление. Халф-Мун-Бэй – райское местечко всего в сорока минутах от Сан-Франциско. Широкий залив окружают песчаные пляжи и густые леса, из окна открывается чудесный вид на океан, а если учесть, что сейчас июнь, ничто не помешает мне растянуться на солнечной террасе Кэт и выбросить мрачные мысли из головы.

Я решила, что не следует ждать завтрашнего утра. В четверть первого я позвонила сестре. Ее голос был хриплым от сна:

– Линдси, конечно, приезжай. В любое время. Я пришлю тебе ключи по почте.

Я начала дремать, мечтая о райской жизни в Халф-Мун-Бэй, но постоянно просыпалась от нервных толчков и вскакивала с бешено стучавшим сердцем. Предстоявшая явка в суд маячила передо мной как привидение, и я не могла сосредоточиться ни на чем ином.

Грозовые тучи, висевшие над зданием суда на Макаллистер-стрит, 400, хлестали по улице проливным дождем. Моя трость осталась дома, и я поднималась на крыльцо по скользким ступенькам, держась за плечо Микки Шермана, адвоката города Сан-Франциско. Я чувствовала, что на него можно опереться не только в этом.