Четвертая Беты - Страница 13
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65.— Принесла? А теперь испарись. И прикрой за собой дверь, — небрежно бросил Маран. Он умел заставить себе повиноваться, его приказания исполнялись молниеносно, вот и сейчас, Дан только успел повернуть голову — Нилы в комнате не было.
— Я собираюсь идти в город искать Дора, — сообщил Маран, поставив на поднос пустую чашку и взяв полную. — Пойдешь со мной?
— Дора? Зачем?
— Изий велел достать его из-под земли. От пышных слов он решил перейти к пышным делам, а для начала воздвигнуть Дворец Лиги, где будут проходить собрания ее функционеров. А что за дворец без стеклянных куполов и прочих красот? И вот ему нужен Дор.
— Разве Дор — архитектор?
— Дор не архитектор, он кузнец-стекольщик. А ты не знаешь? Вы же с ним встречались не один десяток раз.
Дан покраснел.
— Об этом как-то не было речи.
— Дор не просто кузнец, он лучший в стране мастер. Старший Кузнечного Цеха. Был… пока Изий в очередной раз не свалял дурака, запретив профессиональные объединения.
Дан промолчал. Маран был для него загадкой. Так же ли он смел на людях? Или просто хочет подловить его, Дана, но зачем?
— Когда мы идем? — спросил он.
— Сейчас.
— А где мы его найдем?
— Где-нибудь, — неопределенно ответил Маран.
— Ты знаешь, где он живет?
— Я знаю, где он бывает днем, где ночью, где вечером, где он спит, где он ест…
— И о многих ты это знаешь? — поинтересовался Дан саркастически.
Маран взглянул на него удивленно.
— Ты разве не в курсе? Я, Поэт и Дор с одной улицы. Мы вместе играли в мяч на пустыре, лазили по крышам и чердакам, дрались, когда нас задевали, и учились читать и писать. Когда мы с Поэтом кропали свои детские стишки, Дор ходил с нами к Мастеру и, сидя где-нибудь в уголочке, слушал. Сам он, правда в литературу соваться не стал, занялся кузнечным делом — это, брат, искусство, это не просто молот и наковальня… Ладно, вставай, надо идти. А почему ты шарахаешься от Нилы? Я не ревнив. Если она тебе нравится…
— Не нравится, — коротко ответил Дан. — То есть нравится, но не так.
Маран бросил на него острый взгляд.
— Не отчаивайся. Вернется твоя Ника, никуда не денется.
— Поэт… — начал Дан, но его голос дрогнул, и он умолк.
— А что Поэт?
— Он ее не отпустит.
— Ну во-первых, я не уверен, что Поэт…
— А я уверен! — прервал его Дан запальчиво.
Маран хмыкнул.
— Если даже и так, это скоро кончится. Женщины для Поэта только повод для песен. Он не воспринимает их слишком всерьез. А если и воспринимает, то ненадолго.
— А Сита?
— Сита? — Маран удивился. — Ты знаешь о Сите?
— Очень мало.
— Сита другое. Она была дочерью Мастера, и какая-то искорка отцовского огня залетела и в ее душу. У нее была неизлечимая наследственная болезнь — как у ее матери, та умерла, родив Ситу, в девятнадцать лет. А Сите тогда только что исполнилось семнадцать. Мне и Поэту — восемнадцать. В восемнадцать лет все бывает всерьез и навсегда… Ну что, пойдем?
Когда они вдвоем вышли за ворота Крепости, Дан внутренне удивился, он ожидал, что во дворе к ним присоединятся два-три охранника или хотя бы подадут машину.
— А ты не боишься? — с любопытством спросил он.
— Чего?
— Того, что тебя где-нибудь пристрелят.
— Кто?
— Кто-нибудь. Брат или сестра, дочь или сын, муж или жена, возлюбленный или возлюбленная одного из тех, кто медленно умирает на каторге. Или быстро — в подвалах Крепости.
Маран пожал плечами.
— Смелый ты. Я бы на твоем месте боялся.
— От судьбы не уйдешь, Дан.
— От судьбы не уйдешь, но от пули можно.
— Если пуля не судьба.
— Я не знал, что ты фаталист.
— Разве не быть фаталистом значит быть трусом? Не отставай!
Маран свернул в кривой переулок, проваливавшийся в овраг, потом взбиравшийся на холм. Дома в переулке были одноэтажные, все какие-то скособоченные, скукоженные, неприглядные. За полуразобранными заборами пустые, заваленные рухлядью, обломками, загроможденные развалинами обрушившихся хозяйственных построек унылые дворы. И как всегда и везде, ни одной живой души — ни взрослых, ни даже ребятишек. Неужели детей здесь держат взаперти? Или район просто заброшен? Наверно, разве тут можно жить?.. Или все-таки можно?..
Трущобы казались бесконечными, прошло не менее сорока минут, прежде чем Маран остановился у крохотного домишки с единственным зашторенным окошком и низенькой дверью.
— Подожди меня здесь.
Он открыл калитку, вошел во двор, стучал долго и терпеливо до тех пор, пока дверь не приоткрылась, переговорил с кем-то через порог и вернулся.
— Его нет дома. Пошли дальше.
Перед следующим, совсем уже развалившимся строением, которое и в лучшие свои времена, видимо, больше смахивало на сарай, он замедлил шаги.
— Смотри, Дан. В этом дворце родился и вырос тот самый Маран, которого некоторые вполголоса называют всесильным.
— Называют? А как с этим дело обстоит в действительности? — спросил Дан в упор.
— С чем? С всесилием? Увы! — Маран улыбнулся, что случалось нечасто, улыбка у него была совершенно неотразимая, открытая, даже доверчивая. — К сожалению, тут больше видимости, нежели истины.
— А ты хотел бы быть всесильным?
— А ты — нет?
— Не знаю. Наверно, нет.
— Интересно. Я подметил, что могущество страшит людей не меньше, чем ответственность.
— Меня не страшит ответственность, — возмутился Дан.
— А меня — ни то, ни другое.
Они еще долго кружили по городу, Маран сворачивал во всякие закоулки, стучался в двери, в окна, спускался в подвалы. Уже темнело, когда они углубились в район развалин. В глубине парка неясно светился огонек. Подойдя поближе, Дан понял, что перед ними одна из уцелевших служб дворца. Маран подтвердил его догадку.
— Здесь были дворцовые кладовые, — сообщил он, спускаясь по довольно широкому каменному пандусу к большой железной двери, — а теперь тут приют для любителей тийну… и не только тийну… для любителей острых ощущений от опасных разговоров… а может, и не только разговоров…
В большом уходящем вдаль подвале был полумрак. Горели огонь в камине и редкие лампочки под красными абажурами. Багровые отсветы на стенах и лицах напомнили Дану то ли сцену из фильма, то ли старую картину. За почти невидимыми в темноте столиками сидели люди, в основном, мужчины. Сидели и молчали, тишину нарушало только потрескивание поленьев в камине. Обещанными разговорами и не пахло, либо они прекратились при их появлении. Маран подошел к стойке, поманил бармена.
— Эй, приятель, я ищу Дора.
Бармен окинул его настороженным взглядом, поколебался, потом неохотно позвал:
— Дор! Слышишь, Дор, тебя…
Через минуту из полумрака возникла могучая фигура.
— Кому я понадобился? Маран?! Ну ты даешь! Явиться сюда, одному…
— Вдвоем.
— Ну вдвоем… — он словно только заметил Дана, посмотрел на него, холодно кивнул.
— Что тебе нужно, Маран? — На пьяного он похож не был, в этот подвал он определенно пришел не за тийну. — Что тебе нужно?
— Есть разговор. Пойдем, посидим.
Не дожидаясь ответа, Маран направился в ту сторону, откуда появился Дор. Тот неохотно последовал за ним. Подойдя, Дан понял причину его замешательства. За столиком, нервно крутя в пальцах маленькую удлиненную ложечку для крема — обычного бакнианского десерта, сидел Поэт. Он был не менее трезв, чем Дор.
— Присаживайтесь, — сказал он вместо приветствия. — Дор, организуй еще пару чашек.
Дан молча сел на стул, пододвинутый Поэтом, отхлебнул из чашки, поставленной перед ним барменом. В чашке оказался сок карны. Вот как? Та же мысль возникла, видимо, у Марана, пригубив напиток, он заметил:
— Ты перешел на карну, Поэт? Что это с тобой? — в его внешне спокойном голосе Дан уловил скрытое напряжение.
— Не все же пьяным ходить, когда-то надо и протрезветь, — неохотно ответил Поэт. Против обыкновения, он был явно нерасположен к разговорам.
Наступила долгая пауза. Дан ревниво рассматривал неправильное лицо Поэта, коротко подстриженные светлые волосы, почти не прикрывавшие непомерно высокий лоб, худые руки с вздувшимися венами на кистях… Он был таким обыкновенным, что в нем могла найти Ника? Дан мысленно представил себя — несомненно привлекательного, под два метра ростом, длинноногого, с идеально развитой мускулатурой…