Четверо слепых мышат - Страница 62

Меня они оставили лежать и пока не трогали. Но я не питал на сей счет иллюзий – я был для них нежелательным свидетелем. Я лежал, прижавшись лицом к земле, и наблюдал за расправой над генералом с наиболее низкой и выигрышной точки. Избиение генерала Хатчинсона выглядело чем-то нереальным и совершенно бесчеловечным, словно выполняли его не люди, а какие-то машины. Теперь они пинали также полковника Уокера и другого военного. Избивали мертвых! Один из них вытащил зазубренный нож и принялся резать Хатчинсона. Истошный вопль генерала пронзил ночную тьму. Было очевидно, что они не собираются его немедленно убивать, их цель – причинить ему физические страдания. Пытать, истязать, устрашать. Сеять террор.

Один из отряда Лю достал соломенную куклу и бросил в Хатчинсона. Потом ударил его ножом в нижнюю часть живота. Хатчинсон закричал снова. Эта рана не должна была быть смертельной. Пытке надлежало продолжаться. И рано или поздно они вымажут краской все наши тела.

«Я верю в символику и ритуалы, и я также верю в возмездие».

Так сказал мне сидящий в тюрьме Тран Ван Лю.

Наконец один из его людей подошел ко мне. Я инстинктивно свернулся клубочком. Теперь уже никто не мог меня спасти. Я знал цель «Призраков» – сеять террор. Мстить за предков, убитых и не погребенных.

– Хочешь смотреть? Или идти? – спросил человек. Голос его был до странности спокоен. – Ты свободный идти, детектив.

Я посмотрел ему в глаза.

– Идти, – сказал я.

«Призрак» помог мне встать на ноги, развязал руки, потом отвел в сторону. Он также бросил мне тряпки стереть краску. Другой человек принес мою одежду и обувь. Оба держались уважительно.

Потом меня доставили к воротам Вест-Пойнта, возле магистрали 9W, где отпустили, не причинив вреда. Не сомневаюсь, что таковы были специальные и недвусмысленные указания Тран Ван Лю.

Я побежал за помощью для генерала Хатчинсона и его людей, хотя и знал, что уже поздно.

Пехотинец покончил с ними.

На следующий день, после обеда, Рон Бернс в конце концов нашел меня дома по телефону. Я был у себя в кабинете, стоял в оконном эркере и смотрел вниз, на Пятую улицу и ее окрестности.

На лужайке перед домом Дженни учила маленького Алекса играть в салки. Пока что она поддавалась своему маленькому братцу, но это ненадолго.

Бернс сказал:

– Алекс, я только что говорил по телефону со спецагентом по имени Мел Гудз. Он позвонил мне из маленького городка на севере штата Нью-Йорк, из Элленвилла. Ты когда-нибудь слышал об Элленвилле?

– Вообще-то нет. Но полагаю, что был там недавно. Я не ошибся?

– Угу, верно, – сказал Бернс. – Именно туда тебя отвезли из Вест-Пойнта.

– А что делает в Элленвилле агент Гудз? – спросил я.

– Нас вызвала тамошняя полиция. Они были озадачены – я бы сказал даже, потрясены – тем кошмаром, который обнаружили в горах этим утром местные охотники на оленей.

– Могу представить. Три жертвы жестокого насилия. Чудовищная картина преступления. Ритуальный характер убийств.

– Три не поддающихся опознанию мужских тела. Это действительно могло потрясти местных полицейских. Они оцепили половину горы. На телах повсюду резаные раны и электрические ожоги. В первоначальном полицейском отчете говорится, что жертвы были «подвергнуты содомии и прижжены каленым железом». Лица размалеваны краской.

– Красной, белой и синей.

Теперь я слушал уже только наполовину. Дженни учила малыша Алекса проигрывать в салки. Он заплакал, и она подхватила его на руки и прижала к себе. Она бросила взгляд вверх, на мое окно, и помахала мне. Сообщала, что у них все в порядке. Что она контролирует ситуацию. Вот такова она, моя Дженни. А я тем временем размышлял о пытках, терроризме, о тех гнусностях, которые вершатся именем войны. Джихад. Или как там еще. Когда же этому наступит конец? Вероятно, никогда или не раньше, чем кто-нибудь взорвет, к чертовой матери, нашу любимую планету. Какое безумие с нашей стороны!

– Я интересуюсь, не можешь ли ты пролить больше света на эти три убийства? – спросил Бернс. – Ты мог бы это сделать, Алекс?

Я помахал детям в окно, потом прошел к столу и сел. Там стояла фотография Марии, она была запечатлена с маленькими Дженни и Дэймоном. Интересно, что бы она сказала обо всем происходящем. О детях? Обо мне? О Джамилле? О жертвах, выкрашенных в цвета американского флага?

– Двое из жертв – это, вероятно, генерал Марк Хатчинсон и полковник по имени Уокер. Третий – рядовой солдат из Вест-Пойнта. Я не разобрал его имени. Хатчинсон был ответствен за некоторые зверства, происходившие свыше тридцати лет назад во Вьетнаме. В конце концов возмездие его настигло.

Я рассказал Бернсу почти все, что знал о минувшей ночи. Как всегда, он показал себя хорошим слушателем. Мне все больше и больше начинало нравиться это его качество. И я начинал чувствовать, что ему доверяю.

– Ты знаешь, кто убил этих троих из Вест-Пойнта? – спросил он в заключение.

Я с минуту поразмыслил над вопросом, потом сказал, что нет. Формально это было правдой. Бернс задал еще несколько вопросов, но наконец вынужден был удовольствоваться тем, что услышал. Это мне тоже понравилось. Это означало, что он принял мой вердикт. Я вынес для себя еще одно суждение – уже в отношении директора ФБР.

– Я принимаю твое предложение. Я пойду к тебе работать. Как ты сказал, это будет потеха.

– А кто тебе сказал, что предложение еще в силе? – сказал Бернс и расхохотался. Это мне тоже понравилось.

Чего я ожидал в этом году меньше всего, так это большой, шумной, радостной свадьбы. Я стоял, держа за руку Джамиллу, и оглядывал живописные окрестности Фоллс-Черч, штат Виргиния.

Декорацией событию служил раскинувшийся луг за маленьким гостиничным рестораном. Площадку перед рестораном украшали гирлянды из желтых и белых лампочек, протянутые между вязами и вдоль перил патио. Повсюду, куда бы я ни поворачивался, глаза мои натыкались на розы, бархатцы и скромные, но бесконечно прекрасные английские ромашки.

Невеста была великолепна в простом белом атласном наряде, без всяких вычурных шлейфов или вуалей. Платье в стиле ампир изящно драпировалось на миниатюрной фигурке Билли, ниспадая блестящими складками. Вместо драгоценностей ее украшали ожерелье и серьги из разноцветных раковин каури, призванные подчеркнуть и восславить ее афроамериканское наследие. Волосы Билли были зачесаны назад и собраны в шиньон с воткнутыми в него веточками подмаренника вместо фаты. Билли вся так и лучилась радостью и счастьем. Ее ослепительная улыбка не гасла на протяжении всего дня.

Улыбка не сходила весь день и с лица Сэмпсона. Он был в сизо-сером костюме и, честное слово, выглядел как настоящий принц. Наш друг, преподобный Джеффри Кэмпбелл, согласился провести эту свадебную церемонию, собравшую почти сотню гостей. Здесь были все мы – те, кто любил Джона и Билли со всем жаром сердец.

Преподобный Кэмпбелл спросил, сделаем ли мы все, что в наших силах, дабы поддержать эту вновь родившуюся семью в нашей общине.

– Да! – последовал дружный и исполненный энтузиазма ответ.

За бракосочетанием последовал торжественный прием, и я, поднимая бокал шампанского, произнес тост.

– Я знаю этого крупного, рослого человека с тех пор, как оба мы еще были мальчишками. По крайней мере я был мальчишкой. Джон всегда был членом нашей семьи и всегда им останется. Джон верный друг, слово его крепко, он благороден, великодушен, добр, щедр. И еще он просто славный парень, хотите – верьте, хотите – нет. Вот, почему он мой лучший друг во всем свете. С Билли я знаком сравнительно недавно. Но она уже нравится мне гораздо больше, чем Джон. За долгую и счастливую совместную жизнь. Я люблю вас, Джон и Билли. А теперь – давайте музыку! Будем танцевать до утра!