Честь семьи Лоренцони - Страница 3

В деревенской церквушке двенадцать раз пробили колокола.

– Думаю, на сегодня хватит, Dottore, [1] – сказал один из ассистентов и, решительно воткнув лопату в землю, с вызывающим видом облокотился на нее. Потом достал пачку сигарет и закурил. Другой тоже прекратил работу, выудил из кармана носовой платок и принялся вытирать вспотевшее лицо.

Бортот бросил взгляд на участок перекопанной земли (в общей сложности не меньше трех квадратных метров), затем – на кости и усохшую плоть, разложенные на черном пластиковом листе.

– А почему вы думаете, что он был молодой? – неожиданно спросил Литфин.

Прежде чем ответить на заданный вопрос, Бортот нагнулся и взял в руки череп.

– Взгляните на его зубы, – сказал он, протягивая череп Литфину.

Но вместо того чтобы смотреть на зубы, которые, безусловно, были в отличном состоянии, Литфин повернул череп. Озадаченно хмыкнув, он уставился на его затылок. Прямо посередине, над углублением, где, по идее, должен был находиться шейный позвонок, зияло небольшое круглое отверстие. Повидавший за свою жизнь достаточно черепов, обладатели которых погибли насильственной смертью, он не был ни удивлен, ни шокирован.

– Но почему мужчина? – спросил он, возвращая череп своему коллеге.

Снова, прежде чем ответить, Бортот встал на колени и аккуратно положил череп на прежнее место. Затем он поднялся и, вытащив из кармана пиджака какой-то предмет, протянул его Литфину:

– Вот это было обнаружено рядом с черепом. Вряд ли женщина стала бы носить нечто подобное.

Это было массивное золотое кольцо с гладкой отполированной поверхностью. Литфин положил его на ладонь левой руки, а затем перевернул указательным пальцем правой. Узор на кольце настолько стерся, что сначала он не мог ничего разобрать, но потом, внимательно вглядевшись, рассмотрел замысловатую гравировку: грозного вида орел с расправленными крыльями, сжимающий в левой лапе знамя, а в правой – меч.

– Забыл, как это будет по-итальянски, – признался доктор, изучая кольцо, – фамильный герб?…

– Stemma, – подсказал Бортот.

– Si, stemma, – подтвердил Литфин, а затем осведомился: – Вам знаком это герб?

Бортот кивнул.

– И кому же он принадлежит?

– Семье Лоренцони.

Литфин пожал плечами.

– Первый раз о них слышу. Они что, местные?

Бортот покачал головой. Литфин вернул ему кольцо.

– Так откуда же они родом?

– Из Венеции.

Фамилия Лоренцони была хорошо известна не только доктору Бортоту, но и почти каждому в провинции Венето. Студенты исторических факультетов расскажут вам о некоем графе Лоренцони, сопровождавшем слепого дожа Энрико Дандоло в крестовом походе 1204 года, во время которого был разграблен Константинополь: легенда гласит, что сей доблестный муж подал старику его меч, когда они вскарабкались на стену осажденного города. Музыканты напомнят, что первый оперный театр в Венеции был построен на деньги одного из представителей сего славного семейства. Книголюбы укажут, что в 1495 году не кто иной, как Лоренцони, ссудил Альдусу Манутиусу [2] сумму, необходимую для приобретения первого печатного станка. Но все это воспоминания, хранимые историками и специалистами, – людьми, которые обязаны напоминать нам, простым смертным, о славных вехах истории Венеции, не давая померкнуть славе города и семьи Лоренцони. Что касается рядовых венецианцев, то они расскажут вам о человеке по фамилии Лоренцони, который в 1944 году выдал эсэсовцам имена и адреса проживавших в городе евреев.

Из двухсот пятидесяти шести представителей венецианской еврейской диаспоры войну пережили только восемь. Но это только сухие цифры. Если взглянуть на этот вопрос по-другому, это значит, что двести сорок восемь душ человек, граждан Италии, жителей некогда «самой безмятежной на свете Республики Венеция», были схвачены гитлеровцами, замучены и убиты.

Итальянцам, как известно, не откажешь в способности рассуждать здраво (в известных пределах, разумеется); так что городские обыватели искренне верили в то, что если не Пьетро Лоренцони, отец нынешнего графа, так кто-нибудь другой рано или поздно обязательно бы стукнул в СС о местопребывании главы еврейской общины. Другие были уверены, что его заставили так поступить: ведь в итоге, когда война закончилась, представители именно этого семейства посвятили себя возрождению былого могущества города: не только путем всевозможных благотворительных акций и капитальных вложений, но и тем, что не побрезговали занять различные государственные посты. Одному из них удалось продержаться на посту мэра целых шесть месяцев – и служил он городу, как говорят, верой и правдой. Другой был ректором местного университета; третий в шестидесятых организовывал биеннале, а еще один Лоренцони обессмертил свое имя тем, что завещал музею Коррера свою коллекцию восточных миниатюр.

Но если бы даже рядовые граждане и не вспомнили обо всех этих заслугах и достижениях минувших дней, у всех на устах было имя молодого Лоренцони, без вести пропавшего два года назад, – он был похищен двумя неизвестными в черных масках у ворот собственного дома неподалеку от Тревизо. Все произошло на глазах его подружки: девушка сразу же известила полицию (а не семью, как ни странно). Все вклады Лоренцони были немедленно заморожены, прежде чем семья узнала о похищении. В первом письме похитители потребовали семь миллиардов лир; тогда многие ломали голову над тем, удастся ли им раздобыть такую астрономическую сумму. Во втором письме, полученном спустя три дня, сумма выкупа была снижена до пяти миллиардов.

Но к тому времени силы охраны правопорядка, не предпринимая никаких действий по существу, отреагировали так, как полагается в подобных случаях: пресекли любые попытки семьи раздобыть денег, так что второе письмо было также оставлено без внимания. Граф Лудовико, отец похищенного мальчика, даже выступил по национальному телевидению, умоляя причастных к преступлению лиц отпустить его сына и предлагая себя вместо него (хотя, будучи вне себя от горя, так и не смог объяснить, каким образом это можно осуществить).

Его обращение осталось без ответа; третьего письма так и не последовало.

Это случилось два года назад, и с тех пор о судьбе пропавшего молодого человека по имени Роберто ничего не было известно. Не было также заметно, чтобы полиция хоть как-то продвинулась в расследовании этого дела. И хотя спустя шесть месяцев после похищения счета семьи были разморожены, они в течение последующего года оставались под контролем представителя администрации правительства: с ним каждый раз необходимо было согласовывать снятие со счета суммы, превышающей сто миллионов лир. Много таких сумм было вложено в семейный бизнес за тот период, но поскольку все происходило в рамках закона, деньги выдавались безоговорочно. Когда срок полномочий вышеупомянутого представителя истек, правительство продолжало мягко и ненавязчиво следить за бизнесом Лоренцони и за тем, на что они расходуют деньги, но никаких поползновений снять со счета больше, чем было оговорено ранее, замечено не было.

И хотя по закону человек может быть признан умершим только спустя пять лет после исчезновения, родители, уже не надеясь вернуть сына, оплакивали его как погибшего. Горе их, впрочем, выражалось довольно своеобразно: граф Лудовико с удвоенной энергией ударился в работу, в то время как графиня, сделавшись крайне религиозной, посвящала все свободное время благотворительности. Поскольку Роберто был единственным наследником, к делам был привлечен племянник, сын младшего брата графа Лудовико, – его исподволь готовили к тому, что со временем он возьмет под свой контроль дела семьи, включая многочисленные капиталовложения, – как в самой Италии, так и за рубежом.

Известие о том, что в провинции Беллуно был найден скелет молодого человека, а при нем кольцо с фамильным гербом Лоренцони, венецианская полиция получила по телефону от карабинеров, позвонивших прямо из машины. Трубку взял сержант Лоренцо Вьянелло, который подробно записал всю информацию – название места, где нашли останки, данные о владельце земли и имя человека, который их обнаружил.