Честь и бесчестье нации - Страница 117

Какой след они оставят в жизни России? Чем вспомнят их наши внуки? Им давно было сказано:

После экономики вторая важная задача, вставшая перед царем Михаилом, была организованная преступность тех дней. Б. Г. Пашков пишет: "Не было ни одного места в стране, где бы казаки не грабили и не опустошали дома россиян" (с. 321). Особенно отличались атаманы Баловень и Заруцкий. Против первого послали князя Алексея Лыкова. Он разбил казаков и три тысячи их во главе с атаманом привел пленными в Москву. Казнили только Баловня, остальных царь простил и, как видно, зря, ибо "еще и в 1616 году шли вести из Владимира, Суздаля, Мурома, Нижнего Новгорода о казацких грабежах".

А еще позорнее было то, что иные казачьи атаманы выступали против царя вместе с врагами Москвы. Так, помянутый донской атаман Иван Заруцкий, бывший наперсником еще и Лжедмитрия Первого (Гришки Отрепьева) и Лжедмитрия Второго (тушинского вора), который даровал ему боярство, теперь объединился с Иштреком, ханом Ногайской орды, и они задумали захватить Самару и Казань. Царь сулил прощение в случае добровольной сдачи. Заруцкий и слушать об этом не хотел. Дело кончилось тем, что воевода Василий Хохлов разбил изменника, он бежал на Яик вместе с польской авантюристкой Мариной Мнишек, доставшейся ему по наследству от Лжедмитриев, и там 25 июня 1614 года был схвачен, привезен в Москву. И уж тут сердобольный царь не стерпел: приказал предателя посадить на кол. А Марина умерла в темнице.

Пройдет много лет, а забот не уменьшится. В 1632 году Михаил вернул России много наших старых городов: Рославль, Невель, Себеж, Трубчевск, Стародуб, Пропойск… (О, русская планида!.. Через триста с лишним лет, в 1943 году, нам снова пришлось отбивать эти города. Помню я и Пропойск тех дней. Тогда Сталин начал давать воинским частям почетные наименования по освобожденным городам, и мы опасались, что наша 50-я армия станет Пропойской. Пронесло. А Симонов написал "Сказку о городе Пропойске".

Да, триста лет лилось вино и лилась русская кровь за свою землю…

Но когда воеводы Михаил Шеин и Артемий Измайлов осадили Смоленск, то одновременно с поляками выступили против Москвы крымские татары и донские казаки. И тогда под Смоленском нас постигла большая неудача. Вину за это возложили на воевод, и у обоих в самом прямом смысле полетели головы…

Вот какая строгость за ущерб государству. А ведь и ныне есть воеводы и другие деятели такого рода, что одних следовало бы посадить на кол, а другим отрубить головы. Да хотя бы те ельцинские воеводы, что грозились разделаться с мятежными чеченцами за два часа, а на деле опозорили нашу армию. Шеин-то имел немалые заслуги: почти два года возглавлял героическую оборону Смоленска, заслуживал сочувствия за восемь лет польского плена, успешно возглавлял пушкарский приказ, а вот же не пощадили за тот урон и позор, в чем оказался он виновен позже. А у этих-то какие заслуги, кроме паркетных? Кто из них, что оборонял, кроме, разве что своих жен от посягательства сослуживцев?.. Да нет, никто не жаждет крови, ибо Грачев и Степашин без голов ни в чем не уступают Грачеву и Степашину с головами. Но судить вояк чеченской войны — обязанность и долг любой уважающей себя власти. А их президент-главнокомандующий пожаловал орденами "За заслуги перед Отечеством" да повысил иных в должностях и званиях.

Еще одной большой заботой царя Михаила являлись самозванцы. Ведь после того как одного Лжедмитрия растерзали в Москве, другого в Калуге, самозванцы не перевелись. Был еще Илейка Муромец, которого казаки объявили царевичем Петром, был Сидорка, псковский вор — его двигал на престол все тот же казачий атаман Заруцкий, который позже и себя объявил царевичем Дмитрием, а свою сожительницу Марину Мнишек — Марией Нагой, последней женой Ивана Грозного, матерью Дмитрия. Потом в Крыму объявился еще один Лжедмитрий — Иван Вергуненок, а в Константинополе — сын царя Василия Шуйского. И надо ж было постараться всех изловить, разоблачить и кого повесить, кого четвертовать, кого посадить на кол, кого хотя бы выпороть публично… Словом, это была настоящая эпидемия самозванства.

Что ж, и это нам хорошо знакомо. Разве, вытащив из недр МИДа никому не ведомого Козырева и назначив его министром иностранных дел, то есть объявив весьма крупным дипломатом, Ельцин не создал некое подобие Илейки Муромца? А извлеченный из глубин журнала "Коммунист" Гайдар, известный лишь в кабинетах этого журнала и вдруг ставший главой правительства страны, — чем не Сидорка, псковский вор? Тем паче что он и впрямь обокрал весь народ. А писатель-взяточник Чубайс, призывающий своих собратьев к расцвету наглости и причисленный к лику великих реформаторов, отличим ли от Ивана Вергуненка? А мадам Дементьева, министр, видите ли культуры, в январе этого года при закладке памятника художнику Сурикову заявившая, что "раньше памятники ставили истуканам, а теперь — истинным героям", разве не Марина Мнишек с ее ненавистью ко всему русскому, в частности и к памятникам, поставленным "раньше", в том числе и в советское время, множеству замечательных людей от Юрия Долгорукого до героев Великой Отечественной войны?.. Ведь это к ним ко всем обращен призыв поэта "Надо жить без самозванства!".

Было в царствование первого Романова немало и других как славных, так и, увы, скорбных дел. Как не вспомнить сейчас, что имели место тогда и царские похороны: в 1635 году погребли Василия Ивановича Шуйского, умершего в 1612-м, то есть за двадцать с лишним лет до этого. История эта драматическая.

17 июля 1610 года Захарий Ляпунов и князь Воротынский, как спустя почти триста лет Гучков и Шульгин, явились к царю и озвучили, как ныне говорят, решение Думы, что он должен отречься от престола и уехать в Нижний Новгород. Услышав это, царь с криком "Как ты смеешь!" кинулся было на здоровенного Ляпунова с ножом. Вот она, русская кровь! А можно ли представить себе, что Николай Второй 3 марта 1917 года в своем салон-вагоне во Пскове решился бы на что-то хоть отдаленно похожее, ну, допустим, залепил бы пощечину Шульгину, человеку довольно деликатного сложения (в 1967 году в Гаграх я его знавал). Нет, это представить невозможно. А ведь еще вопрос, чье положение было трудней. Да, свержения обоих царей требовали не только Думы, но и народ, это так. Однако в июле 1610 года Лжедмитрий Второй стоял уже в Коломне, а поляки после трагической для нас Клушинской битвы захватили Царево-Займище, другие города и даже подмосковный Можайск. В марте же 1917-го немцев не было ни под Петроградом, ни в Ревеле, ни в Минске, ни в Киеве, ни в Одессе… Конечно, не только этим определялось положение, но все же.

Через два дня, 19 июля, Ляпунов с тремя князьями снова явились к царю и объявили, что он должен постричься в монахи. Тот встретил пришельцев так же гневно, как в первый раз, но его схватили и, несмотря на отчаянное сопротивление, постригли, а князь Тюфяков при этом "озвучил" за невольника слова монашеского обета. Потом постригли и царицу, и обоих свезли в Чудов монастырь, где позже поляки и захватили Шуйского… А какое сопротивление Гучкову, Шульгину или генералу Рузскому оказал Николай? Кто за него писал или оглашал обет отречения? Пусто! Он вел себя совершенно так же бездеятельно, как в 1991 году трусливый Горбачев при известии о Беловежском сговоре, по которому он становился уже не президентом СССР.