Червь - Страница 74
В: Будет. Довольно об этом.
О: Нет, ещё слово. Иначе не поймёшь, каким путём влеклась моя душа. И душа Его Милости. Не прогневайся: говоря лишь об одном, всё истину до конца не представишь. Подлинно, что я спозналась с Диком сперва по принуждению, но продолжала его удовольствовать из жалости. Скоро я нашла, что он умеет доставить немалое наслаждение. Ни один мужчина — ни даже тот первый, которого я узнала ещё девчонкой, безрассудно пренебрегши родительскими наставлениями, — никто не в силах был усладить меня так, как Дик. В греховном искусстве любви он не смыслил аза в глаза, но я бы не променяла его ни на какого искушённого знатока. Так он меня любил — крепко любил, всем своим непонятным сердцем, только что не умел высказать эту любовь словами. А мне это его немотствование говорило больше, чем все въявь произнесённые речи. Не через телесную связь, не в совокуплении, от нашего скотского начала происходящего, — нет, в другие минуты. Когда я в дороге дремала у него на груди, когда наши взгляды встречались — да разве всё упомнишь? Тогда я слышала, что он хочет сказать, даже яснее, чем если бы он изъяснялся вслух. В тот последний вечер он пришёл ко мне в почивальню и овладел мной, а потом лежал у меня в объятиях и плакал. И я плакала вместе с ним, потому что постигала причину его слёз. Точно мы с ним заточены по разным казематам: видим друг друга, за руки берёмся, а больше ничего не можем. Называй это как тебе заблагорассудится, но я от роду ничего непонятнее и слаще этих слёз не знавала. С ними выходил из меня мой блуд, грех, зачерствелость моя — всё, что поселилось во мне с тех пор, как я утратила невинность. Все эти годы я жила во мраке и была словно каменная; не знаю, сделалась ли я доброй христианкой, сподобилась ли спасения, одно могу сказать: раскаменела. Хочешь верь, хочешь не верь — это чистая правда.
В: Вы любили этого человека?
О: Любила бы, сумей он совлечь с себя Адама.
В: И что вам слышалось в его безмолвных речах?
О: Что он, как и я, разнесчастнейший из смертных, только от другой причины. И что он так обо мне и понимает. И за то ещё меня любит, что я не извожу его насмешками и презрением.
В: Хорошо. Не случилось ли вам в тот последний день путешествия поудалиться вместе с Его Милостью от остальных?
О: Мы взъехали на гору при дороге. С вершины было видно на много миль вперёд.
В: Верно ли, что Дик при этом указал в неком направлении? Что то было указание на некую местность?
О: Мне подумалось, это он для пущей важности: хочет показать, что хорошо знает окрестности.
В: Просил ли Его Милость о таковом указании? Не предварялось ли оно какими-либо знаками?
О: Нет.
В: Не указал ли Дик в направлении пещеры, к которой вы приехали на другой день?
О: Этого я не разобрала.
В: Пещера имела своё положение как раз в той стороне, не так ли?
О: Может быть, и в той. Он указывал на запад — вот и всё, что я поняла.
В: Далеко ли вам оставалось до места вашего ночлега?
О: Часа два езды или чуть больше.
В: Не случилось ли в дороге ещё что-либо достойное примечания?
О: Его Милость рассерчал из-за фиалок. Они так славно пахли, и я сунула пучок себе за шарф под самым носом. А Его Милость, не знаю почему, посчитал это за дерзость. Но всё это он мне высказал после.
В: Осерчать без причины? А других поводов, выключая букетец цветов, вы ему не подавали?
О: Точно не подавала.
В: Что же он вам потом высказал?
О: После ужина он прислал за мной Дика. Я было решила — опять для той же надобности, но едва я к нему вошла, как он Дика отпустил. Его Милость велел мне раздеться донага. Я сделала по его слову и ожидала, что он наконец испытает на мне свои силы. Но он вместо того приказал мне сесть подле себя на скамью, точно как для покаяния, и припомнил мне эти самые фиалки. Отчитал за дерзость, обругал шлюхой — как только не честил. Сам себя в лютости превзошёл, словно с цепи сорвался. Даже заставил опуститься на колени и клятвенно подтвердить, что все его слова про меня правда. А потом нежданно-негаданно заговорил на иной лад, уверил меня, что, напротив, он мною весьма доволен. Вслед за тем он завёл речь о тех, кого называл хранителями вод, — нам предстояло увидеться с ними назавтра. И я, оказывается, была привезена сюда с тем, чтобы их ублажать, а за это Его Милость обещал мне награду. Только я должна отбросить лондонское жеманство и держаться с ними попросту, без затей и виду не показывать, что взята из борделя.
В: Разумелись те воды, о коих он рассказывал в Лондоне?
О: Те самые.
В: Что ещё было сказано об этих хранителях?
О: Что они чужеземцы и на английском языке не говорят, ни также на прочих языках, употребляемых в Европе. Что о публичных женщинах не имеют понятия. Что мне надлежит во всём явить себя невинной девицей, не познавшей греха, и в вольности не пускаться, но хранить смирение.
В: Не приводил ли он ещё каких побочностей? Не называл страну или земли, откуда прибыли эти особы?
О: Нет.
В: Не обмолвился ли, откуда о них уведомлен?
О: Он лишь сказал, что всем сердцем ищет с ними встречи.
В: Стало думать, прежде он с ними не встречался?
О: Выходило, что так. Но напрямик он этого не объявлял.
В: Не почли вы за странность, что Его Милость, точно сводник, замышляет отдать вас другим?
О: Да, меня это несколько удивило.
В: Несколько? И только?
О: Я уже привыкла, что он обыкновенно говорит загадками.
В: Не сделалось ли вам страшно, невзирая на ваше убеждение, будто происшествие на Уилтширском капище не заключает в себе ничего опасного?
О: Но ведь я видела, что Его Милость хоть и суров, но не злонамерен. Да, я его не понимала, но пуще всего боялась лишь этой своей непонятливости.
В: Мне желательно узнать об одном обстоятельстве более общего свойства. Известно ли было Его Милости про ваши амуры с его слугой? Делалось ли это за его спиной или с его ведома?
О: Он всё знал. За то и пенял, что я слишком млею в объятиях Дика. Он на это смотрел как хозяин: я, мол, тебя купил для собственного услаждения, а ты сама услаждаешься с другим. И фиалочки, которыми я себя украсила, он в этом смысле и понял.
В: Ему было известно, что вы сходились с Диком не только по его приказу, но и втайне?
О: Я исправляла должность, для которой была нанята, всего дважды, а больше меня не просили, как будто Его Милость в этом средстве изверился и нужды в нём уже не видел. И всё же его задевало за живое, что я нахожу в этом приятность.
В: Вы разумеете, что ваши блудные занятия не приблизили исполнение означенной цели и Его Милость махнул на вас рукой?
О: Имел он и другую цель, и несравненно против первой величайшую.
В: Благоволите объяснить.
О: В своё время объясню.
В: Тогда — о том вашем разговоре. Не странно ли, что Его Милость вменяет вам в должное ублажать важных чужеземцев, а чтобы воздержаться от утех со слугой, и речи не ведёт?
О: Слов нет, странно. И всё же сущая правда.
В: Стало быть, его воля, по вашему суждению, состояла в том, чтобы вы, буде потребуется, сделались при этих господах шлюхой, но между тем хранили вид невинности? И больше ничего?
О: Так я его поняла.
В: И эта его воля имела вид приказа? Должны — и всё тут? Угодно вам, нет ли — сие в уважение не принималось?
О: Такова была его воля, и мне оставалось повиноваться.
В: Больше Его Милость ни о чём с вами не говорил?
О: Нет.
В: С запинкой отвечаете.
О: Я силилась припомнить.
В: И всё-таки «нет»?