Черный передел. Книга II - Страница 15

Еле волоча ноги, протащилась в гостиную, включила телевизор. Передавали очередное выступление Горбачева… нового вождя советских коммунистов. Либо Михаил Сергеевич был великий умница и хитрец, либо… Об ином просто страшно было подумать…

С недавних пор маму Зину стало преследовать одно постоянное видение: рай на земле. Заключался он в бесконечном ряду сверкающих разноцветными огнями магазинов. А началось все с того, что ее пригласили в обком и с трудом уговорили возглавить делегацию в немецкий город-побратим Котбус. Помнится, она долго отказывалась, ссылалась на нездоровье. Но главная причина была в другом: ведь она будет вынуждена рассказать о войне, о том, как лично уничтожила двести девятнадцать фашистов, чьих-то отцов и дедов. Да, они воевали в фашистской армии, чинили зверства на русской земле, но… все они были людьми.

В Котбусе она окончательно успокоилась. Странное дело, но почему-то ее принимали как национальную героиню, улыбались, благодарили, вручали подарки. Происходящее никак не укладывалось в голове. Но не это в конечном итоге было главным. Когда их завели в тамошний универмаг, все рты раскрыли. А она, старый солдат, не плакавшая ни разу на страшной войне, вдруг истерически разрыдалась. Понятно, не оттого, что увидела столько самой изысканной жратвы, просто сделалось до смерти горько от сознания никчемности собственной жизни. Они, советские воины, победители, влачат поистине жалкое существование, а немцы, бывшие фашисты, побежденные ими в кровавой схватке, процветают.

Некстати вспомнился рассказ подруги-фронтовички. Та ушла в магазин, забыв запереть квартиру, а когда вернулась, обнаружила на столе записку: «Как ты только живешь, дорогая бабуля? Какой гад довел тебя до эдакой нищеты? Пасть бы ему порвать». Рядом с запиской лежала новехонькая пятерка.

Пришел с работы Анатолий. По его сумрачному лицу она сразу поняла: «Опять что-то не слава Богу. Вроде бы жизнь человека должна идти полосами, но вот их семья надолго застряла в черной дыре. Ладно бы жулики какие, а то… самые чистые пролетарии».

Мама Зина не узнавала сына, всегда энергичного, веселого, а сегодня он был в каком-то полусне – движения вялые, голос упавший.

– Сняли с работы?

– Добрались, гады!

– За что? У тебя ведь официально не было ни единого нарушения? – возмущенно сказала мама Зина.

– В нашей великой стране, оказывается, нельзя верить ни законам, ни звонким фразам, все врут, все тянут в собственный карман, гребут под себя, а кто заикнется об этом, то…

– К чему придрались-то, хоть скажи? – Мама Зина разом забыла о советах врачей не волноваться, ее трясло.

– Позволил себе публично заявить о том, что профсоюзы не должны заниматься политикой. Ничего, отмахнемся! – нарочито весело проговорил Булатов, присаживаясь к столу. Он, кажется, вообще не замечал, что ест.

– Как тут не поверишь, что сердце мое – вещун! – Мама Зина вспомнила, как рано утром почувствовала неладное, заволновалась, и тотчас пришла знакомая боль в груди, нечем стало дышать, казалось, что пришел и ее смертный час.

– Я еще ночью во сне увидел, что меня снимают с работы, – признался Булатов. – Хочешь верь, хочешь смейся. На пленуме картина сна почти полностью повторилась. Скоро, наверное, буду настоящим экстрасенсом.

– Кого же, интересно, нашли вместо тебя, незаменимого? Хотя… Можешь не отвечать. Догадываюсь. Ирочку Тиунову, она, голубушка, лисичка, спала и видела себя в председательском кресле.

– Отстаешь, мама Зина, – приобнял мать за вздрагивающие плечи. – Ирочка Тиунова теперь баль-шой начальник, крупная шишка на ровном месте. Должность называется так: «Президент регионального гуманитарного центра».

– Президент?! – удивилась мама Зина.

– Вот именно!

– Если выбрали не Тиунову, – мама Зина по-стариковски поджала губы, – больше на Старососненском заводе в председатели выбирать некого. Или прислали, как обычно, кого со стороны?

– Помнишь, как в кино «Карнавальная ночь»: «А ведьму присылать не нужно, мы ее вырастим в своем коллективе». Аллу Возвышаеву, надеюсь, помнишь?

– Психопатку-то? – удивилась мама Зина, догадываясь и не веря догадке. – Мы ее еще телеграфным столбом прозвали. Неужто ее?

– Угадала. А насчет психопатки ты зря. Не нужно. – Ласково укорил мать. – Алла у нас знаменитость не по разнарядке, да и Героя не зазря получила. Правда, больше руками привыкла работать, а не головой, но… поднатаскают умные люди, кому она будет выгодна. Да и для рабочего люда – свой в доску человек, крановщица. И вдруг в раскрытое окно влетела стрекоза, доверчиво села маме Зине на руку. Она замерла, боясь спугнуть неожиданную гостью. Стрекоза спокойно сидела, трепетала и шуршала прозрачными крылышками.

«Вестница какая-то, – невольно подумала мама Зина. – Как все похоже на человеческую жизнь, чуть вспугнешь и… душа улетит в небытие. Наивные люди! Думают, что они крепкие, свиты из мускулов, а на самом деле каждый подобен стрекозе».

Ее старые руки, густо перевитые жилами, часто становились тяжелыми. И сейчас, отдыхая, положила их на стол. Задумалась. Ей казалось, ничто уже не в силах ее удивить, но удивлялась всему. «А может, это и хорошо, что Анатолий пострадал за людей? Его, можно сказать, тоже распяли за чужие грехи».

Смерть с некоторых пор перестала пугать ее. Больше боялась за своих детей, подспудно чувствовала свою вину за их судьбы. Взяла их в детском доме, выпестовала, внушила общечеловеческие понятия любви к ближнему, совестливости, справедливости. А что получилось? Алексей в тюрьме безо всякой вины, внук куда-то исчез. Сердце-вещун забилось еще сильнее. «С Игорем – беда».

Маме Зине вдруг померещился за дверью шорох. Не решаясь будить Анатолия, мама Зина с трудом, покряхтывая, поднялась, сначала оперлась на правую, здоровую ногу, потом на левую, раздробленную в свое время осколком вражеской мины. Поковыляла к двери, стараясь унять подступившее волнение. Воров ничуточки не опасалась: в Старом поселке вряд ли были люди беднее их. Не откинула, с трудом отодвинула щеколду и… всхлип вырвался из груди, застрял в горле. Перед ней стоял Алеша, осунувшийся, страшно похудевший, с ввалившимися глазами, они показались не привычно голубыми, а черными от застывшего в них горя.

– Мама Зина! – чуть слышно произнес Алексей и, подхватив обмякшее тело приемной матери, беспомощно огляделся по сторонам. Крикнул в глубину квартиры. – Есть кто-нибудь?

Из гостиной выскочил Анатолий, на ходу протирая глаза.

– Алешка! Радость-то какая! Вернулся! – Кинулся навстречу брату. Отворилась дверь соседней квартиры и тотчас захлопнулась. Сосед, начальник цеха ширпотреба Алешкин, убрался от греха подальше, наверняка подумал: «Правдолюб дурной вернулся. Ну, теперь быть беде, вся святая троица в сборе, житья никому не будет».

Галина Ивановна Русич, бывшая жена Алексея, ни сном ни духом не ведала ни о том, что сам Русич вернулся из заключения, ни о том, что их сын Игорь крепко влип в криминальную историю. Она нежилась под теплым солнцем на краю мраморного бассейна, наполненного чистейшей водой, прошедшей через миниатюрный очистной механизм.

Хозяин дачи, директор Старососненского металлургического комбината Александр Михайлович Разинков, в недавнем прошлом главный инженер, долгие годы настойчиво и безуспешно добивавшийся взаимности Галины Ивановны, наконец-то достиг цели. Он получил не только физиологическое, но и нравственное удовлетворение.

Галина Ивановна была женщиной во всех отношениях необычной. Начнем с редчайшей профессии: она была специалистом по непрерывной разливке стали, кого в мире-то перечесть по пальцам. Галина пришлась в масть Разинкову еще и потому, что добавила лично ему недостающее звено – искрящийся талант. Она буквально фонтанировала идеями, имела к тому времени сто десять авторских свидетельств на изобретения. Теперь, по признанию самого Разинкова, у них полный «семейный ажур»: она выдвигает блестящие идеи, он дает им ход, естественно, в качестве соавтора. Галина Ивановна долго и упорно отвергала домогания Разинкова, но в конце концов смекнула: «пробить новшество» в технических журналах, учебниках для вузов, наконец, в комитете по делам изобретений будет намного легче с его дикой пробойной силой и властью.