Чёрный менестрель (СИ) - Страница 13

— А что это? — спросила Снурия.

— Ну, э-э, это, понимаешь, такая штука, э-э которая, э-э позволяет определять широту, — попытался объяснить Степан.

— А, квадрант ^{[Примитивный инструмент для измерения высоты звезд и определения широты. Как уже стало ясно, понятия географической широты и долготы для однозначного определения местоположения на поверхности Земли, впервые возникли в Древней Греции. Днем (в полдень) широту определяли по длине солнечной тени, ночью — по высоте определенных звезд над горизонтом. Сегодня пальма первенства в использовании широты и долготы присуждается Гиппарху из Никеи (ок. 190–125 гг. до н. э.), который предложил метод определения долготы разных точек по измерению местного времени при наблюдении лунного затмения. Кроме того, Гиппархом была изобретена астролябия (греч. astron — «звезда», и labe — «схватывание») — угломерный инструмент, служивший с древнейших времен до начала XVIII века для определения положения небесных светил. Раньше для тех же целей использовался квадрант.], — сообразив, что у неё спрашивают, с облегчением ответила Снурия, — есть, так же, как и хронометр[Хронометр (от хроно... и ...метр), высокоточные переносные часы, в данном случае напоминающие настенные.]} , — и, с подозрением посмотрев на Голушко, добавила:

— Квадрант есть только у меня.

— Вот видишь, Алак, а ты беспокоился, — успокаивающе подытожил Степан...

***

Впрочем, благодушие Голушко закончилось этой же ночью. Проснувшись, Степан к своему удивлению не обнаружил свою любимую камуфляжку. Поскольку ему требовалось выйти, он нацепил исподнее, завернулся в стеганое, набитое шерстью, одеяло и вышел на палубу.

Картина, открывшаяся взору Степана, заставила его на время забыть о причине, поднявшей его с постели. При свете луны и двух десятков масляных фонарей команда тримарана ползала на карачках по старому парусу, перенося на него с помощью кусков угля контуры распоротой по швам камуфляжки...

— Какого…!?! — проревел Степан.

— Кыш отсюда, — ответила возмущённому потерей своего имущества Голушко Лутка. — Капитан спит, так что за тебя заступиться некому.

— Но это же моё? — бедняга офонарел от подобной наглости.

— Ещё слово, и ты получишь это в том виде, как оно щаз, — ответила Степану другая девушка, и иронично спросила:

— Надеюсь, шить ты умеешь?

Больше вопросов у Голушко не возникло. Сделав свои дела, Степан отправился спать, решив, что утром обязательно нажалуется Снурии. К счастью, делать это не пришлось, так как утром его любимая камуфляжка лежала на своём месте, и только ручные строчки швов показывали, что ему не приснились события этой ночи...

***

Через две недели тримаран, обойдя остров с юга, вошёл в русло реки и бросил якорь на траверзе вольного города Раха. На другом берегу реки отчётливо просматривался город с такими же портом и прибрежными бастионами, как у Рахи. Тримаран повернул налево, и начал входить в фарватер порта.

— Капитан, скажите,почему в тот порт, а не в этот — спросил у Снурии ещё не до конца проснувшийся Голушко.

— Если мастер предпочитает запах тухлой рыбы, — с улыбкой ответила Снурия, — то мы можем направиться туда.

— Можно подумать, что в гавани Рахи рыбой не пахнет, — заметил Диргиниус, — все порты пахнут одинаково.

— А вот и нет, мастер-маг, — капитан прервалась, чтобы дать отмашку парусной команде, и продолжила:

— Сразу видно, что вы впервые в этих краях, и не знаете про войну, которая была двести двадцать шесть лет тому назад и закончилась после заключения рахарескадарского договора. С тех пор в Рахе запрещено ловить рыбу, а в Рескадаре запрещено швартоваться купцам, кроме тех, кто покупает у них рыбу.

— И что, договор соблюдают обе стороны? — удивился Голушко.

— Да как сказать, — ответила капитанша после того, как отдала команду рулевому. — Любой корабль, который купит хотя бы одну рыбину в Рескадаре, уже не нарушает договор. А любой рыбак, доставивший свой улов в Раху не на своём борту, а по берегу, также не подпадает под действие данного договора.

— А какого... — тут Степан на секунду запнулся и спросил:

— Этот договор всё ещё действует, почему его не отменили?

— Трижды пытались, — ответила Голушко Снурия, — и каждый раз дело заканчивалось войной, а затем подтверждением рахарескадарского договора.

— Я всегда был невысокого мнения об умственных способностях жителей вольных городов, — заметил Диргиниус.

— Не вам, имперским выскочкам, нас судить, — перебила мага одна из девушек-офицеров тримарана.

Маг и Голушко тихо обалдели. Империи не было уже более пятисот лет – она распалась на Северное и Южное королевства. Однако уточнить этот факт решился только Степан, поскольку он никак не был «имперским выскочкой»:

— Насколько я слышал, империи уже нет пятьсот лет, меня что, обманули?

— Какая разница, есть империя или нет, — ответила всё та же офицер, — если в ваших вонючих королевствах всегда была власть сюзерена, а не вольных людей

— Это как в городе Роджо? — ехидно спросил Алак и, повернувшись к Степану, пояснил:

— В городе Роджо правом голоса обладают только рыжие. Что интересно, вот уже более ста лет каждый мэр города сбегает, когда жителям Роджо становится известно, что на самом деле он вовсе не рыжий, а крашеный. Или как в городе Рубия? — вновь спросил офицера Диргиниус, и снова пояснил для Голушко:

— В этом городе живут только блондины с голубыми глазами, а те, кто имеет иную внешность, должны проводить ночи вне городских стен, если не желают попасть в тюрьму. И всё бы ничего, да только за четыреста лет с момента основания Рубии большинство рожденных в нем детей не были голубоглазыми блондинами. В результате чего Рубия превратилась в небольшую деревушку, вокруг которой раскинулся большой город.

— К повороту! — перебила увлекательный разговор капитан, — быстро, бездельницы!

Тримаран подошёл к причалу, где его уже ожидала группа таможенников. Диргиниус и Голушко заплатили налог на въезд в город и отправились в свою каюту собирать вещи. Когда они покидали палубу, капитанша при поддержке команды всё ещё пыталась торговаться за портовую пошлину...

***

Голова у Голушко страшно болела.

— Всё же соврал тот корчмарь, — скорее сам себе сказал Степан, — а ведь говорил, что после его вина, между прочим, два медяка за него содрал, похмелья не бывает.

— Ну, это смотря сколько выпить, — томно отозвался Диргиниус и, отхлебнув из горлышка керамической бутыли, протянул её Голушуко: