Черный квадрат как точка в искусстве (сборник) - Страница 22

Не так ли убеждено и все научное и простое общежитие в его общем обязательном положении для всего существующего в мире? Рассуждая о научных и простых доказательствах, я усматриваю, что вера в науку все крепнет и <наука> требует своего вмешательства положительно во все проявления общежития (правда, большая часть общежития игнорирует науку и даже азбуку, ведущую неуклонно к ее храму).

Наука собирается осветить все темные места вселенного бытия, чтобы оно было ясно для каждого, и уверяет, что освещенный ею предмет есть та действительность, о чем человек имел смутное лживое представление. Но, несмотря на эту услугу, свет ее делает разные преломления во тьме и рисует всевозможные формы, которых в действительности не существует, убежда<я>, что видимая форма есть природа. К этой темной, протестующей против грамотности [части общежития] примыкают и художники-живописцы, другая часть их стремится ко всяким «научным обоснованиям» и хочет ввести научный свет <в> до сих пор темно<е> действие в Искусстве как «строгую сознательную научную обоснованность».

Возможно, что научные раскопки деятельности Искусства дадут интересные выводы и теории, научное исследование обогатится новыми данными и возможны будут доказательства справедливости теорий, по которым будут строить свое произведение художники. Нельзя сказать, что живописное Искусство до полной своей беспредметности не было отчасти научно-теоретично – все изобразительное Искусство не могло ступить шагу без науки. Вдохновенность предметного художника связана изучениями законов перспективы, анатомии, быта, климата, истории и т. д. Однако когда те же художники видят работу новых положений живописного строя, то обвиняют, что оно научно-мозговое и потому несвободно в своем безнаучном вдохновении. Мне же приходится свидетельствовать то, что той вдохновенности, или, вернее, сво<бо>ды возбуждения, возможно достигнуть только в беспредметном, именно где нет никаких законов, связывающих действие, где нечего изучать, как нечего изучать действующей природе.

Правда, <однако,> что новые движения живописи могут дать большую научную исследовательскую работу и создать науку Искусств, но отношение науки будет к живописи как природе. Действие же живописное остается в полном своем возбуждении (без вмешательства науки), как природа в беспредметности. Вижу, что она свободна в своем возбуждении взаимных воздействий от тех образов предметов практического реализма и явлений, настраивающих своим вдохновением живописца. Беспредметность освобождает и от этого предметного образа, так как имеет дело с действительностью. Действие беспредметника стихийно.

Каждый художник чувствует, что он не подлежит никакой зависимости, его воля свободна, а вернее, он свободен и от воли, его волевого «я» нет вне воли других явлений. Законы перспективы, как и анатомии, суть абсурды недомыслов живописца, увлеченного наукой общежития и своим организмом, <живописец> доверяется его <общежития> технической ереси вроде того, что глаз его видит, сознание осознает, чувство чувствует, ноги передвигают, руки берут. Воля его не может выйти к свободе действия в силу последних условий, не говоря уже о том, что воля его зависит еще и от законов идей практического общежития, его нравственности и т. д. Но воля его свыклась с этими условиями, <он> даже не знает других [другой свободы], как <только лишь> движение воли своей по пути условий науки и практического общежития. Чистой науки, как и чистого Искусства, <живописец> не познал и отказывается от этого подлинного действия во имя предметного харчевого практического общежития.

Беспредметник – без-книжник, он не верит в практическую книгу, не верит в практическую науку, для него последняя не больше как любопытные и занятные комбинации элементов, творящих то или иное действие. Он не верит, что практическая наука, книга – единственный свет, освещающий пути истинные, и что она знает истину. Знающий науку человек знает истинные пути своего движения – беспредметник ставит вопрос вообще о путях, есть ли таковые и куда они ведут человека. Это все важно для общежития, оно верит в «куда» и «откуда». И есть ли книга свет, гарантирующая осветить все темные места, и существуют ли таковые? Беспредметник не знает этих различий темного или светлого, идет ли к свету что-либо или к тьме. Природа не знает ни света, ни темного, она не будет глупее в темном и не умнее в светлом. Темное и светлое чисто предметные практические различия. Чисто книжные определения.

Наука творит пути, тогда как сама не может открыть ни одного пути во Вселенной. Она не может знать, откуда и куда все направляется и какая цель всему перемещению назначена и существует ли оно. Перемещение остается неизвестным.

Наука, как и все предметное практическое сознание общежития, существует потому, что есть принцип относительности. И когда его изживут, <об>рушится весь предметный реализм и все различия в мире, тогда исчез<н>ет все в нем, то, что накопилось в нашем сознании, померкнут звезды и <об>рушится небо.

Если что-либо существует, то существует благодаря относительности. Принцип относительности не существует во Вселенной, она беспредметна в своем равенстве; от принципа относительности зависит и все бытие различий. Принцип относительности еще существует и потому, что не найдена наименьшая единица, которая бы не распылилась и которая и составляла бы мир. Мы не говорим «большое пшено», «как много пшена в мешке», – так и природа простое скопление частиц.

Принцип относительности есть чисто предметное вспомогательное средство. Оно было принято, заведомо зная, что мир вещей возможно познать только относительно, подлинно же никогда познать нельзя, ибо неизвестна та изолированная единица от всяких элементов. Чистый элемент, предметное строение сознания человека должно указывать на то, что сознание человеческое есть здраво и разумно сознательно, – все же в мире бессознательно, слепо, безмысленно в своей бесконечности и становится сознательным только в человеке. Но осознание возможно только через относительное сопоставление одного к другому – <сопоставление> двух безмыслий <переходит> в вывод от них как мысли, т. е. приблизительной реализации. Таковая реализация и будет предметом построенного сознания, хотя оно заведомо знает, что вывод от двух не есть подлинное и что сознание бессильно познать его реальность.

Но сознание укрепляется в научном практическом реализме, строит научный мир из материалов расколотого целого познанного, надеясь на подлинное и действительно истинное реальное выражение его, но тут же складывает элементы в план своего осознавания, строится новое строение мира вокруг известных к тому <времени> идей «миропонимания», того, из чего уже были взяты элементы как материалы.

Идея Социализма заключается в самом высоком пределе человеческого предметного научного практического реализма. Мир для Социализма практическое производственное харчевое начало. К этому на вид естественному усилию шли все идеи, и только исключением будет Искусство; правда, оно, будучи под влиянием предметного реализма, тоже сопутствовало всему предметному, но в конце концов вышло к своей сущности, беспредметности.

Живописное движение, несмотря на все логические доказательства общежития, что художник должен быть естественн<ым> и отражателем его практического реализма, шло неуклонно к беспредметности, разрушая все его <общежития> доводы. Кубизм разрушил идею вещи, конструируя живопись. Конструировал новое сознание живописного порядка, в нем появились первые признаки беспредметной живописи. Кубизм открыл двери <независимости> всему художественному миру, независимости от строя общежития, в нем действительно обнаруживается проявление живописной сущности. Нападки общежития на него остаются вполне правильными, он действительно разрушает предметное сознание, практический и эстетический порядок, произошедший от практического реализма, на котором укреплена вся культура и дух. Как же после этого не нападать на него? Ведь все общежитие уверено, что всё бытие – в предметности практического реализма, мыслит и свободу свою в нем, и дальнейшую жизнь; также думает, как и художник-предметник, что воля его в отражении бытия, оба они не чувствуют предметных границ, заковывающих необходимостью, нуждой, вынужденностью. Беспредметность является единственным освобождением – «что» уничтожено, так как оно не смогло иначе ответить на все «что», <чем> «ничто».