Черный Гетман - Страница 7
Размышляя всерьез о том, не вернуться ли, пока не поздно, в Вильно, он, углубившись в лес, проскакал версты три и вдруг услышал доносящиеся из-за деревьев резкие тревожные голоса. Не медля, съехал с тропы, приметил густые папоротники коню под брюхо. Двинул на звук.
На просторной лесной поляне шло вдумчивое толковище. Выехавший затемно из Замошья Шпилер, которому бимбер был не положен по чину, стоял, прижавшись спиной к толстому сосновому стволу, одной рукой держась за ушибленный лоб, другой же выставив перед собой немощную шпажонку. Собеседники – хмурые замурзанные мужики, оцепили его полукругом и что-то выспрашивали, размахивая дубинками. Конь Шпилера, лишившись седока, особо не огорчился – спокойно пасся неподалеку под присмотром еще одного разбойника. «Стянули, стало быть, героя с седла, – подумал Ольгерд, – а теперь хотят взять живым. Сколько же их, интересно, здесь всего?»
Разбойников на поляне было семеро. Четверо держали путника в осаде, уговаривая его сдаться по-хорошему, а если не согласится, то готовые пустить в ход дубины, один стерег захваченного конька, да двое стояли на стреме, высматривая, не приближается ли кто со стороны ближайшего села, которым была расположенная у тракта Архиповка. Поэтому окрик, раздавшийся за их спинами, прозвучал громом средь ясного неба:
– Всем стоять!
Голос был спокойный, чуть насмешливый и явно принадлежал человеку, привыкшему отдавать команды. Главарь шайки опустил дубину и медленно, осторожно оглянулся.
Под деревьями, незамеченным выехав на поляну, стоял простоволосый всадник, наставив на честную компанию стволы двух пистолей. Поперек седла у него лежал явно заряженный карабин, а на боку висела, поигрывая каменьями, дорогая шляхетская сабля.
Один из разбойников осторожно потянул руку за спину, но главарь, запрещая, чуть заметно мотнул головой. С этим-то они, пожалуй что, справятся всемером, да как бы за деревьями не ждали слуги или, того хуже, сидящие в засаде жолнеры.
– Ехал бы ты мимо, уважаемый, – чуть не просительно протянул главарь. – Мы тут в своем праве. Этот малец на нас первый напал.
– Да ты не боись, – добавил другой разбойник. – Мы что, звери какие? Христианскую душу губить не будем. Выкуп возьмем, али татарам в полон продадим.
– Ты согласен выкуп платить? – осведомился у пленника всадник.
– Мне н-нечем, – заикаясь от страха, ответил тот.
– А к татарам хочешь?
Прижатый к стволу полохливо[15] замотал головой.
– Он не хочет, – спокойно сказал всадник. – Так что сейчас вы вернете ему лошадь и исчезнете отсюда.
– Неправ ты, уважаемый, – мирным голосом, поддав деланой дрожи, ответил главарь, подмигнув при этом подручному. – Наш это лес…
Всадник, хмурясь, молчал.
– Да что с ним говорить? Бей!!! – завопил дальний разбойник, отвлекая к себе внимание. Главарь рыскнул в сторону, пытаясь укрыться меж деревьев, его помощник вытянул из-за пазухи сделанный из самопала обрез, а тот, что стоял в дозоре, поднял из травы незамеченное раньше копье из косы и ринулся вперед. Он явно намеревался уйти от пули, поднырнув под коня, а потом резануть острым лезвием по жилам, чтобы спешить противника, но Ольгерд его опередил.
Два выстрела прозвучали почти одновременно. Главаря, словно куклу, швырнуло вбок, и он, расплескивая мозги из разбитого пулей черепа, врезался головой в толстый сосновый ствол. Его подручный выронил обрез, постоял, отупевшим взором разглядывая свой живот, по которому медленно расползалось кровяное пятно, и, скуля, словно подбитая собака, осел на землю. Разбойник с косой коня задеть не успел. «Хороша воеводина сабля. Остра и в руке лежит как родная», – подумал Ольгерд, отслеживая краем глаза, как катится, приминая траву, отрубленная одним махом голова.
Второй дозорный и тот, что стерег коня, улепетывали со всего духу, а двое из тех, что щемили у дерева Шпилера, застыли, оцепенев. Ольгерд не любил пустого кровопролития, а пуще того жалел пули и порох, потому убивать сверх меры не собирался. Забросил саблю в ножны, выставил вперед карабин.
– Цел? – спросил у Шпилера.
Тот молча кивнул.
– Забери обрез, садись на коня и поехали. А вы, – Ольгерд повел стволом в сторону ошалевших разбойников, – ежели дернетесь, то без причастия к святому Петру пойдете вслед за дружками. Не люблю я, когда на меня оружие наставляют, пугливым становлюсь, суетиться начинаю…
Шпилер, не выпуская из рук шпажонку, бочком подобрался к раненому в живот, схватил обрез и затрусил в сторону своей лошади. Та, почуяв приближение хозяина, подняла голову и заржала раз, потом другой. По разумению Ольгерда для такого недбалого[16] лошадника, каким был Шпилер, со стороны хитрой животины чести было с избытком, и общаться она пыталась с кем-то другим. Так оно и оказалось. В ответ на протянутую к поводьям руку лошадка недовольно взбрыкнула и снова заржала, повернув морду к опушке. Ей в ответ из глубины леса донеслось ответное ржание, перешедшее в короткий храп, словно кто-то, приказывая коню замолчать, резко дернул узду.
Из лесу навстречу убегающим разбойникам вывалил конный отряд человек в тридцать. Их можно было бы принять за рейтар – все как один на сытых откормленных боевых конях, в доспехах и тяжелых надежных шлемах. Если бы не разношерстные наряды, красноречиво свидетельствующие о том, что перед ним отнюдь не передовой дозор или армейские фуражиры…
Разбираться, кто приближается к поляне, свои или чужие, не было ни малейшего резону, к тому же намерения незнакомцев тут же определились. Не останавливаясь и не разбираясь ни в чем, они жестко расправились с бегущими навстречу разбойниками и начали рассыпаться в линию для атаки. «Уж точно не дорогу спрашивать собрались», – подумал Ольгерд. Бой принимать было глупо. Он развернул своего мерина и врезал ему пятками в бока. Тот обиженно заржал и припустил к лесу широкой рысью.
– Скорей! – рявкнул он в сторону Шпилера, который все не мог поймать неслушную лошадь. – Беги в лес, в чащу! Убьют!
Когда до деревьев оставалось совсем чуть-чуть, Ольгерд оглянулся. Преследователи, догоняя, пустили своих коней в галоп, но большой опасности они уже не представляли, в лесу такой аллюр держать не получится, кони переломают ноги об сучья и корни, стоит нырнуть в чащу – и поминай как звали. Гораздо больше его волновал один, остановивший коня и целивший в его сторону длинным ружейным стволом.
Из ствола полыхнуло, спустя мгновение над головой свистнула пуля. Ольгерд вжался в конскую шею и со всей силы врезал коню в бока. Уйти бы за деревья да свернуть в давешний папоротник. Пусть потом рыскают по всему лесу. Он успел уже разглядеть в бешеной скачке уходящую в глубь чащи спасительную тропинку, как в ногу будто ударили раскаленным железным прутом, и его обожгла сильная, путающая мысли боль. Конь запнулся, подломил передние ноги, и Ольгерда выбросило из седла. Перед глазами мелькнуло синее-синее, с мелкими кучерявыми облачками небо, верхушки сосен, оранжевые корабельные стволы. Последнее, что он увидел, был зеленый травяной ковер с пятнами сиреневых и желтых цветов. Земля вздыбилась и с размаху ударила по лицу.
Первое, что он ощутил после долгого обморока, был острый угол, впившийся в спину. Поняв, что лежит навзничь на чем-то твердом, Ольгерд открыл глаза. Над ним нависало белесое утреннее небо, окаймленное кронами деревьев. Было не разобрать, то ли это кружится голова и мелькающие над головой ветки плывут перед глазами, то ли его куда-то везут. Загнав поглубже стоящий в горле вязкий тошнотворный ком, Ольгерд попробовал оглядеться. Картина немного прояснилась. Он лежал на трясущейся телеге поверх уложенных на нее мешков, один из которых и причинял беспокойство спине. Попробовал сдвинуться, но, как только шевельнул ногой, та, от колена до бедра, отозвалась нестерпимой болью. Ольгерд сжал зубы, но не вытерпел, застонал. Над ухом глухо, словно сквозь вату, зазвучал чей-то голос: