Черный Гетман - Страница 22

– Так ведь хозяев в нем много, от того и порядку нет, – с готовностью отозвался киевский патриот. – У семи нянек, сам знаешь, дитя без глазу. Я же говорил – воевода по обычаю сидит у себя на Замковой горе, митрополит в Софии распоряжается, там, где старый княжий град. Здесь, у Днепра, тот самый мещанский посад, называемый Подолом, которому Магдебургское право дано, а дальше, на холме, верстах в десяти, пещерский монастырь устроен, куда богомольцы ходят. Сам посуди: подольские толстосумы бургомистра сами себе выбирают, церкви и монастыри лишь о своих землях да доходах пекутся, а казаки спят и видят, чтобы и первых, и вторых к ногтю прижать. Какой уж тут будет порядок? Реестровые теперь свои суды назначают, бывшую шляхетскую землю гребут под себя, как кроты, с монастырями за каждый лужок тяжбы ведут, а мещанам до всех дела нет, лишь бы их торговлю не трогали да податями не давили. Так вот и живут…

Разговора Ольгерд не поддержал. Жаловаться на власти – удел обывателей, а для воина есть начальник, приказ и верная сабля. Которой, кстати, пора было найти достойное применение…

– Ты мне скажи, – обернулся он к Шпилеру. – А казаки здесь где живут?

– Казаки обосновались за городом, в семи верстах. У них там свой курень, за Сырецким ручьем.

– А добраться как?

– Езжай по этой дороге, вдоль берега. Как из перелесков выйдешь, оболони начнутся, там и спросишь, всяк дорогу подскажет.

– Спасибо. Рад был встрече. Ежели что, как тебя здесь найти?

– Проще легкого, – усмехнулся Шпилер. – Я, как послание Куракину передам, остановлюсь в корчме у Янкеля, ее весь город знает. Цены там, правда, повыше, чем у добрых христиан, потому что с жидов налогов больше берут, зато пиво не разбавляют и комнаты чище.

На том и расстались.

Выехав за подольский забор (назвать стеной это смешное укрепление даже про себя язык не поворачивался), Ольгерд в сопровождении Сарабуна двинул по дороге вдоль берега Почайны. Лекарь, уж было собиравшийся ехать в свою коллегию, оглядев неспокойные улицы, передумал и упросил Ольгерда подержать его при себе. Сказался тем, что боится за выданные лоевским сотником деньги, мол, в городе не отберут, так украдут. Ольгерд не возражал, с попутчиком все веселее, да и мысли об Ольге в голову меньше лезут…

Кони, отдохнувшие на перевозе, шли резво, не прошло и часа, как дорога, идущая мимо заливных лугов, вербных зарослей и бесчисленных заток, вывела к казацкому поселению. Подъехав поближе, Ольгерд довольно крякнул: ладное место.

Недавно отстроенная Куреневская слобода, или, как ее уже окрестили киевляне, Куреневка, всем своим видом давала понять, что теперешние ее хозяева – это не сирые холопы, а люди служивые и заможные. Ухоженные, без единого сорняка огороды с рыжими пятнами дозревающих гарбузов[31] были окружены крепкими плетеными тынами, какими на Полесье не то что огород – не всякий двор обнесен, а просторные, скатанные из мощных бревен дома отличались от крестьянских глинобитных халуп, как крепкий боевой конь от заморенной старой клячи. Словом, селение, удобно расположившееся меж Дорогожицким шляхом и Сырецким ручьем, радовало глаз настолько, что Ольгерду, припомнившему давешний разговор с несостоявшимся тестем, вдруг вновь захотелось позабыть про все обиды и клятвы, про неудавшуюся свою любовь да стать хозяином одной из этих усадеб.

Первым встретившимся по пути куреневским жителем оказалась босоногая дивчина лет шестнадцати. Что-то напевая на ходу, она шла вдоль обочины, держа в руках свернутый рулоном льняной отрез. Завидев приезжих, остановилась, свернула к тыну. Ольгерд придержал коня:

– Где здесь кошевой живет, не подскажешь, красавица?

– Богдан Молява? – нараспев, поднимая гласные, забавно переспросила девушка и стрельнула в Ольгерда хитрыми озорными глазами. – Так це не в нас, а в тому кутку. Третя хата праворуч. А вы що, пане, новы́й козак? На службу до нас, чи як?

– Пока «чи як», а там поглядим, может быть и на службу, – улыбнулся ей Ольгерд.

Девушка покраснела до корня волос. По вошедшей в кровь солдатской привычке, он было собрался наклониться и потрепать ее за плечо, но перед глазами вдруг встало заплаканное, а оттого еще более прекрасное лицо Ольги, и он, убрав с лица даже намек на игривость, двинул коня в ту сторону, куда указывал тонкий девичий палец.

Пригнувшись под низкой брамой[32], Ольгерд въехал в гостеприимно распахнутые ворота. Сразу же откуда-то сбоку, словно чертик из германской игрушки, выскочил вооруженный пищалью джура. Спросил подозрительно:

– К кому изволите, ясновельможный пан?

– До кошевого Молявы. С депешей от любецкого сотника и друга его, пана Кочура. Сам буду Ольгерд, компанеец.

Лицо охранника смягчилось.

– Коли так, то милости просим. Вы пока коней своих расположите, а я сей же час доложу.

Ольгерд кивнул, соскочил с коня, понаблюдал, как сползает на землю едва живой Сарабун, и оглядел казацкое хозяйство.

Куреневский кошевой, друг и соратник лоевского сотника Тараса, обитал в доме столь размашистом, что в нем без труда разместилась бы рейтарская рота. Которая при этом вполне могла использовать бескрайнее подворье если уж не для кавалерийских, то пехотных маневров. Не успел он оглядеться в поисках сообразного места, где можно было дождаться аудиенции, не расхаживая цаплей по двору, как на крыльце появился джура.

– Пан Ольгерд! Просим в хату, ждет кошевой!

– Здесь пока подожди, – бросил лекарю Ольгерд и взбежал вверх по добротным ступенькам, не издавшим под его весом ни единого скрипа.

Кошевой Богдан Молява, как и все соратники старого сечевика, чем-то неуловимо напоминал самого Кочура. Здоровый как бык, нарочито-хмурый, он вышел в залу из дальних покоев, кивком направил Ольгерда к столу, чуть сварливо спросил:

– Так, значит, ты и есть от брата моего кровного посланец?

– Я, пан кошевой! – Ольгерд расстегнул сумку и протянул казаку пакет с толстой печатью ярко-красного сургуча.

Молява внимательно разглядел печать, повернул на свет, проверил – не повреждена ли, хмыкнул довольно и с хрустом переломил ее пополам. Вытянул сложенный лист, развернул, подержал в руке, после чего крикнул в дверь:

– Иван!

В комнату мигом влетел давешний джура.

– Слухаю, пан кошевой!

– Читай, – протянул ему лист Молява.

Тот забегал глазами по строчкам, зачастил:

– …а-моего-компанейца-ольгерда-как-своего-прими-и-на-новом-месте-ему-помоги-устроиться… воин-он-опытный-пятерых-в-бою-стоит-и-хлопец-надежный…

Кошевой выслушал джуру и чуть заметным движением брови выставил чтеца обратно за дверь. Еще раз оценивающе глянул на Ольгерда.

– Что же ушел от Кочура, раз так хорош?

– Не в сотнике дело, – ответил Ольгерд. – К девке посватался, а она мне отказала. От позора службу оставил.

– Вон, значит, как, – хохотнул кошевой. – Оно и понятно, парень ты видный, от баб позору терпеть не привык. А что, ежели и в Киеве тебе какая-то зазноба гарбуза подарует?[33] Тоже уйдешь?

– Я здесь жениться не буду, – нахмурился Ольгерд. – В Полесье с лихвою хватило сватовства. Пока что думаю лишь о службе…

– Ой, хлопче, от тюрьмы, сумы да супружеского ложа не зарекайся, – вздохнул кошевой. – Ну да ладно, балачки[34] это все. Если серьезно, то просьба Тараса для меня считай что приказ. Сегодня гостем будешь, стол соберем, потолкуем за доброй чаркой. Переночуешь у меня, а завтра в полковую канцелярию съездим. Наш полковник гайдуков себе набирает, буду тебя пропонувать[35]. Если в стрельбе себя покажешь – непременно возьмет, ценит он метких стрелков.

– Попробую, – кивнул Ольгерд. – Но сразу говорю, что по горшкам несилен палить, все больше в бою приходилось.