Черный дом - Страница 13
Звуки просыпающегося Френч-Лэндинга не будят Джуди Маршалл. Отнюдь. Она лежит без сна с трех часов ночи, выискивая в тенях не пойми что, убегая от снов, слишком ужасных, чтобы вспоминать их. Однако кое-что помнит, хоть ей этого ой как не хочется.
– Опять видела глаз, – сообщает она пустой комнате. Ее язык вываливается изо рта, и раз уж Фред не наблюдает за ней (она знает, что он наблюдает, она одержима, но не глупа), не просто дотрагивается языком до губного желобка, но часто-часто проходится по нему языком, совсем как собака, которая облизывается, вычистив миску. – Красный глаз. Его глаз. Глаз Короля.
Она смотрит на тени, отбрасываемые растущими у дома деревьями. Они пляшут по потолку, образуя причудливые тела и лица, лица и тела.
– Глаз Короля, – повторяет Джуди и теперь смотрит на свои сцепленные руки с впившимися в кожу ногтями. – Аббала! Лисы в лисьих норах! Аббала-дун, Алый Король! Крысы в крысиных норах! Аббала Маншан! Король в своей башне, ест хлеб и мед! Разрушители в подземелье делают ему деньги!
Она мотает головой из стороны в сторону. О, эти голоса, они приходят из темноты, а иногда, просыпаясь, она видит перед собой то, что ей только что снилось, огромную Темную Башню, возвышающуюся на поле из роз. Поле крови. Затем начинается говорильня, на разных языках, заявления, слова, которые она не понимает и уж тем более не контролирует, смесь английского и белиберды.
– Плестись, плестись, плестись, – говорит она. – Малыши плетутся на сбитых в кровь ножках… о господи, неужели это никогда не закончится?
Язык вновь вылезает изо рта и облизывает желобок. В голове грохочет: «Аббала, Аббала-дун, Кан-та Аббала…»
Эти ужасные незнакомые слова, эти ужасные образы Башни и горячих пещер под ней, пещер, по которым устало тащатся дети на кровоточащих ножках. Ее голова заполнена ими, и есть только один способ заставить их остановиться, один способ обрести покой.
Джуди Маршалл садится. На столике у кровати лампа, последний роман Джона Гришэма, маленький блокнот (подарок Тая на день рождения, на каждой странице заголовок: «ВОТ ЕЩЕ ИДЕЯ, КОТОРАЯ У МЕНЯ ВОЗНИКЛА!») и шариковая ручка с надписью «ЛА РИВЬЕРА ШЕРАТОН» на корпусе.
Джуди хватает блокнот и пишет: «Нет Аббалы нет Аббалы-дуна нет Башни нет Разрушителей нет Алого Короля все это сны все это мои сны».
Этого достаточно, но ручки – это ведь дороги неведомо куда, и прежде чем Джуди удается оторвать ручку от страницы подарочного блокнота, она записывает еще пару строк: «Черный дом дверь к Аббале вход в ад Шеол Маншан все эти миры и души…»
Хватит! Боже милостивый, хватит! И самое ужасное: а вдруг все это начнет обретать смысл?
Джуди бросает ручку на стол, та катится и замирает у подставки лампы. Потом вырывает листок из блокнота, сминает, засовывает в рот. Яростно жует, не разрывает, но хотя бы превращает в кашицу, проглатывает. На мгновение бумажный комок застревает в горле, но наконец проскальзывает вниз по пищеводу. Джуди, обессиленная, откидывается на подушку. Лицо бледное и потное, глаза полны слез, но в тенях на потолке она больше не видит лиц, лиц плетущихся детей, или крыс в крысиных норах, или лис в лисьих норах, или глаза Короля, Аббала, Аббала-дун! Теперь это снова тени деревьев. Она – Джуди Делуа Маршалл, жена Фреда, мать Тая. Это Либертивилль, это Френч-Лэндинг, это Висконсин, это Америка, это Северное полушарие, это мир, и нет никакого другого мира, кроме этого. Пусть так будет.
Господи, пусть так будет.
Джуди закрывает глаза, и когда она наконец погружается в сон, мы пересекаем спальню, направляясь к двери. Но прежде чем добираемся до нее, Джуди произносит еще две фразы… произносит в тот самый момент, когда пересекает границу между бодрствованием и сном:
– Бернсайд – не твое имя. Где твоя нора?
Дверь в спальню заперта, поэтому мы пользуемся замочной скважиной, просачиваемся, как выдох. Продвигаемся по коридору мимо фотографий родственников Джуди и Фреда, мимо одной фотографии на семейной ферме Маршаллов, где Фред и Джуди провели ужасный, но, к счастью, короткий период времени вскоре после свадьбы. Хотите добрый совет? Не заговаривайте с Джуди Маршалл о брате Фреда, Филе. Не заводите ее, как всенепременно сказал бы Джордж Рэтбан.
В двери в конце коридора замочной скважины нет, поэтому мы проползаем под дверью, как телеграмма, и сразу понимаем, что попали в комнату мальчика. Об этом нам говорят смешанные запахи грязных спортивных носков и крема для ног. Она маленькая, эта комната, но кажется больше, чем спальня Джуди и Фреда, потому что в ней нет тревожной ауры. На стенах фотографии Шакила О’Нила, Джереми Барница, «Милуокских оленей»[20] и… идола Тайлера Маршалла – Марка Макгуайра. Макгуайр играет за «Сент-Луис Кардинал», «Кардиналы» – это соперники, но, черт побери, «Милуокские пивовары» ни на что особо не претендуют. О «Пивную команду» вытирают ноги в Американской лиге, о «Кардиналов» – в Национальной[21]. Но Макгуайр… он – герой, не так ли? Сильный, скромный и может отбить бейсбольный мяч на целую милю. Даже отец Тайлера, который болеет только за висконсинские команды, согласен с тем, что Макгуайр – это уникум. «Величайший бэттер в истории игры» – так он охарактеризовал Макгуайра после сезона, в котором тот сделал семьдесят круговых пробежек. Тайлер тогда был совсем маленьким, но эти слова запомнил.
Также на стене в комнате маленького мальчика, которому скоро суждено стать четвертой жертвой Рыбака (ведь мы уже знаем, на его счету три жертвы), на самом почетном месте, за изножьем, висит рекламный плакат туристического агентства, где изображен огромный темный замок, высящийся над чуть затянутым туманом лугом. Вдоль нижнего среза плаката, приклеенного к стене скотчем (мама Тая не разрешает портить стены кнопками), надпись: «ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ОЛД СОД» – большими зелеными буквами. Тай давно уже подумывает о том, чтобы отрезать надпись. Он держит плакат на стене не потому, что ему нравится Ирландия. Для него этот плакат символизирует что-то другое, что-то Совсем Иное. Словно фотография какого-то прекрасного, волшебного королевства, где по лесам бродят единороги, а в пещерах живут драконы. Ирландия тут ни при чем; как и Гарри Поттер, этот замок – из королевства Совсем Иного. Его Тайлер Маршалл видит прежде всего – и когда просыпается по утрам, и когда засыпает по вечерам. И вполне этим доволен.
Он свернулся калачиком на боку, в одних трусах, человечек со спутанными светлыми волосами и большим пальцем, застывшим у самого рта, может, в каком-то дюйме. Ему что-то снится: мы видим, как глазные яблоки двигаются под закрытыми веками. Его губы шевелятся… он что-то шепчет… Аббала? Он шепчет слово своей матери? Нет, конечно, но…
Мы наклоняемся ниже, но, прежде чем нам удается что-то услышать, таймер включает красный радиоприемник со встроенными в него часами, и мгновенно комнату заполняет голос Джорджа Рэтбана, вырывая Тайлера из сна:
– Друзья, вы должны послушать меня, пусть я и говорил вам об этом много раз. Если вы не бывали в мебельных магазинах братьев Хенрайд во Френч-Лэндинге и Сентралии, значит, вы не знаете, что такое мебель. Вот уж где вы увидите колониальный стиль во всей его красе. И не только. Гостинные гарнитуры, столовые, спальни, знаменитые фирмы, продукции которых вы можете доверять. «Лей-зи-бой», «Бретон вудз», «Музхед». ДАЖЕ СЛЕПОЙ СМОЖЕТ УВИДЕТЬ, ЧТО «БРАТЬЯ ХЕНРАЙД» ОЗНАЧАЕТ КАЧЕСТВО!
Тай Маршалл смеется еще до того, как открывает глаза. Он любит Джорджа Рэтбана, Джордж – парень что надо.
И тут же, не делая паузы после рекламы, Джордж продолжает:
– Вы уже подготовились к «Пивному конкурсу», не так ли? Отправили мне открытки с именем, адресом и el telefono?[22] Надеюсь, что да, поскольку срок истек в полночь. Кто не успел… тот опоздал. Очень сожалею.
Тай закрывает глаза и трижды произносит одно слово: «Дерьмо, дерьмо, дерьмо». Он, конечно же, забыл и надеяться может только на отца, который знает о забывчивости сына и мог отправить открытку на участие в конкурсе за него.