Черные звезды - Страница 29

Силуэт был большой, во всю двухэтажную высоту стены, без ног — они, должно быть, не уместились на стене — и слегка размытый полутенями. “Так вот оно что!.. Вот они как!” Это была как бы тень наоборот. Тепловая и световая вспышка затемнила кафель, а заслоненная телом человека часть стены осталась белой. Была различима занесенная к голове рука — видно, человек в последнем движении хотел прикрыть лицо…

— Вот что от них осталось — негатив… — Голос Якина в наушниках звучал хрипло: — Кто это, по-твоему: Голуб или Сердюк?

— Не знаю. Не разберешь… Нужно потом сфотографировать.

Они вышли через двадцать минут. Разделись, проверили себя и изнанку скафандров щупами индикаторов радиации. Скафандры выдержали: ни излучения, ни радиоактивный воздух лаборатории не проникли в них. Посидели, покурили. После мрачного хаоса лаборатории комнатка административного корпуса казалась, несмотря на выбитые стекла, очень чистой и уютной.

Николай задумался. Перед его глазами стоял белый силуэт на темно коричневой стене. Что же произошло? Взрыв в мезонаторе? Или открыли вчера вечером свой мезоний и погибли вместе с открытием? И что это за мезоний? Голуб, Иван Гаврилович… Самойлов попытался представить себе лицо Голуба — и не смог. Вспоминал, что была лысина с коротким венчиком седых волос, мягкий короткий нос, пересеченный черной дужкой очков; мясистое, грубоватое лицо, взгляд исподлобья. Но подвижный, живой образ ускользал. Это было неприятно: столько видели друг друга, столько поработали вместе! “А не потому ли ты не можешь вспомнить его, Николай, что почти все время был занят собой и только собой? — возникла злая мысль. — Своими переживаниями, своими идеями, своей работой — и ничем другим?.. Поэтому и не понял, о чем говорил тогда Голуб”.

Сердюк вспоминался яснее: лицо с хитроватым выражением, смуглое во все времена года, с длинным, острым носом, черными глазами…

— Слушай, Яша, расскажи, что ты вчера видел?

Яков коротко рассказал, как, оставшись вчера в своей лаборатории, он из окна смотрел на корпус напротив, видел двигавшихся по семнадцатой Ивана Гавриловича и Сердюка. Больше не было никого. Наблюдал, как они поднялись на мостик мезонатора; видел вспышку… О том, что вчера его осенила идея нейтрид-конденсаторов, он промолчал…

Отдохнули. Снова стали собираться на место катастрофы. На этот раз взяли с собой специальный фотоаппарат, счетчики радиации, геологические молотки, чтобы отбивать образцы для анализа.

Теперь они ориентировались лучше. Самойлов, подбирая по пути кусочки металла и бетона, снова добрался до пульта перед сорокаметровой громадой мезонатора. Здесь он начал водить трубкой щупа вдоль остекленевших бетонных стен камеры мезонатора. Радиация резко усиливалась, когда щуп поднимался вверх, к вспомогательной камере, к тому месту, где был мостик.

Яков специальной камерой, защищенной от излучений пленкой нейтрида, фотографировал мезонатор, стену и ближайшие участки лаборатории. От быстрых движений стало жарко. Скафандр не отводил тепло наружу, скоро в нем стало душно, запахло потом и разогретой резиной, как в противогазе.

Николай взобрался на лесенку, поставил на верхние ступени, где лесенка обрывалась, свои приборы и гимнастическими движениями вскарабкался наверх. Белый силуэт на стене находился теперь за его спиной. Здесь все было расплавлено и сожжено вспышкой. Железобетонная стена вспомогательной камеры была разворочена и выжжена, в поде камеры зияла полуметровая воронка с блестящими сплавившимися краями. Из стены торчали серые прожилки алюминиевых труб. Бетон здесь кипел, плавился и застыл мутно-зеленой пузырящейся массой.

Горело все: металл, стекло, камень и… люди. От них осталась только белая тень. Ноги с хрустом давили застывшие брызги бетона. Николай вспомнил о радиации, посмотрел на счетчик — ого! Стрелка вышла за шкалу и билась о столбик ограничителя. Он уменьшил делителем ток — стрелка двинулась влево, стала против цифры “5”. Пятьсот рентген в секунду! Самойлову стало не по себе: возникло малодушное ощущение, будто его голым опустили в бассейн уранового реактора. Мелкие мурашки пошли по коже, будто впитывались незримые частицы…

— Яша, полезай сюда! Нужно сфотографировать.

— Сейчас… — Якин с помощью Самойлова взобрался на бетонную площадку, осмотрелся. — Боюсь, что ничего не выйдет, уже темнеет. — Его голос был почти не слышен из-за треска помех. Но он все же сделал несколько снимков.

В лаборатории в самом деле потемнело — ноябрьский день кончался.

— На сегодня хватит, — решил Николай. Они слезли с мезонатора и направились к выходу. У выхода Самойлов обернулся и громко ахнул: лаборатория осветилась в сумерках! Исковерканный мезонатор сиял мягким зеленым светом, свечение начиналось на ребристых колоннах ускорителей и сгущалось к центру. Переливалась изумрудными оттенками развороченная площадка бетонного мостика; синевато светились оплавленные металлические трубы и прутья; голубым облаком клубился над мезонатором насыщенный радиацией воздух.

— Так вот почему днем все казалось серо-зеленым! — сказал Самойлов. — Люминесценция…

Только выйдя из лаборатории, они почувствовали, как напряжены их нервы от сознания того, что их окружала радиация, которая мгновенно могла убить незащищенного человека. Они устали от этого напряжения. Веснушчатое лицо Якина побледнело. Николай сдал собранные кусочки бетона и металла в уцелевшие лаборатории на анализ, отдал проявить пленку и почувствовал непреодолимое желание уснуть.

На следующий день они снова осматривали место взрыва и сделали два важных открытия.

Самойлов изучал полуметровую воронку в бетонном основании вспомогательной камеры. Конус ее сходился к небольшой, размером со спичечную коробку, дырке правильной прямоугольной формы. “Откуда эта дыра?” Николай наклонился над дном воронки, чтобы рассмотреть ее получше: глубокое узкое отверстие с ровными оплавленными краями уходило куда-то вниз. “Интересно — что это? ..” Он наклонился ниже — и сразу неярким красным светом вспыхнула трубочка индикатора радиации внутри шлема.

Ему это сияние показалось ощутимым, как удар тока, — радиация проникла в скафандр! Николай резко отдернул голову — трубочка погасла. “Ничего, все обошлось быстро, — с колотящимся сердцем успокаивал он себя. — Значит, гамма-лучи… Интересно, при какой же мощности облучения скафандр начинает пропускать лучи?” Он поднес к воронке щуп, и стрелка счетчика метнулась к концу шкалы. 2000 рентген в секунду! То, что убивает незащищенного человека мгновенно…

Якин, возившийся в это время с камерой, поднял голову и увидел, как в перископических очках Николая появился и исчез красный свет.

— Ты чего это извергаешь пламя?

— Ты заметил? Запомни: при двух тысячах рентген в секунду скафандр начинает пропускать гамма-лучи. Следи за счетчиком…

— Добро…

“Что же это за дыра? Дефект в бетоне? Не может быть, за такие дефекты строителям сняли бы голову!” Самойлов опустил в отверстие щуп счетчика, стрелка заметалась по шкале, потом стала падать — радиация уменьшилась. Щуп ушел на 30 сантиметров в глубину, не встречая преграды. “Глубоко!” Он опустил щуп еще чуть ниже — и снова с пугающей внезапностью вспыхнул индикатор, на этот раз другой, справа у щеки, тот, который был связан с правым рукавом скафандра.

Рука! Он слишком приблизил руку к радиоактивному бетону! Лицу стало жарко, по потной коже спины рванулись морозные мурашки Самойлов потерял самообладание, резко отдернул обратно руку и вытащил из отверстия только обломок стеклянной трубки.

— Ах ты, дьявольщина проклятая! — выругался Николай, забыв о микрофоне перед ртом.

— Ты что? — донесся удивленный голос Якина.

— Да щуп разбил, понимаешь… Эти чертовы вспышки только на нервы действуют!

— А-а… Иди-ка сюда! — В голосе Якова слышалось удивление. — Здесь, кажется, была неисправность.

Самойлов слез с камеры и, осторожно обходя обломки груб, железа и бетона, подошел к Якину. Тот — по другую сторону мезонатора — согнулся над переплетением толстых медных шин, изоляторов и катушек.