Черные люди - Страница 5

— Таковы московиты, джентльмены! Выпьемте же за здоровье моего друга, московита Василия, если он еще жив, а если умер — за его душу. Он спас меня из турецкого плена! Он показал, как надо любить свободу!

Купцы любезно подняли стаканы и, переглянувшись между собой, отхлебнули.

— Не думайте их покорить! Нет! — продолжал Стронг, ставя со стуком стакан на стол. — Сам господь бог не сможет ничего поделать с этим народом, уверяю вас!

Рассказ Стронга звучал в шуме ветра, в поскрипывании корабля, в разговорах купцов как утренняя песня. Купцы молчали, поглядывая друг на друга, постукивая пальцами о стол, подымая и опуская значительно брови.

Конечно, капитан Стронг отличный, надежный капитан… Это так. Но все-таки так перечить им, хозяевам?

Капитан Стронг поднялся, взглянул в окно и сделал пригласительный жест.

— Входим в реку, джентльмены! В Двину! Московитский лоцман подходит! — сказал он. — Скоро Архангельск!

И пошел на свой мостик.

Лесные дали без края и конца тянулись по реке справа и слева… Солнце вставало, низкие его лучи разгоняли туманы, еще бродившие по лугам. Высокое небо было в редких облаках, отливавших розовым и голубым жемчугом. Паруса «Счастливого предприятия» были полны ветром, и корабль скользил по спокойной воде.

Капитан Стронг стоял на мостике, широко расставив ноги в белых чулках, в башмаках с пряжками, вокруг него трое самоуверенных, гордых купцов в черных куртках и широких шляпах смотрели остро и зорко вперед, в ворота Московии. Над остриями лесных верхушек на высоком шпиле сверкало что-то серебряной искрой, горели купола, кресты… На рейде были видны корабли и с резкими криками кружили белые чайки.

На мачте в легком ветре вился флаг Англии.

Корабль «Счастливое предприятие» подходил к Архангельскому городу. Миновали уже низкий остров Хабарку, обошли длинную Соломбальскую кошку[12] и самый остров Соломбалу, заставленный строящимися судами, заваленный лесом, тесом, бочками поташу. С левого борта над желтыми песками берега в спокойной воде струилось отражение стосаженной бревенчатой стены Гостиного двора с четырьмя башнями по углам. На высоком шпиле соседней башни горел на солнце большой серебряный орел.

Всякий раз, входя в порт, капитан Стронг волновался. Его охватывало хорошее, бодрое чувство уверенности, покоя; в этой суете на воде, в деятельности, в торговле открывалась какая-то дружественная сторона души другого народа, разговор здесь шел на общем свободном языке мира и взаимной выгоды. В- московитском порту шла такая же, как и всюду, мирная, деятельная, бодрая жизнь на берегу, на рейде, и широко крыл ее красивый звон утренних колоколов. Иностранные корабли заставили своими тушами реку против Гостиного двора, двоились в воде, блестели стеклами окон, медными частями, раззолоченной резьбой на корме. Высокие мачты с паутиной такелажей стояли безлистной рощей против бледного неба, на мачтах лениво свивались и развивались пестрые чужеземные флаги. Сквозь звон по тихой воде слышались голоса на разных языках, и всех слышнее были грубые немецкие слова, что выкрикивали друг другу боцманы двух кораблей, стоявших рядом. С берега доносился женский смех, звонкие удары вальков со старых портомоен, мерные крики грузчиков. На берегу против портомоен из окошек торговых бань валил дым и пар.

Между иноземных больших кораблей сновали, подваливали, отваливали лодьи, дощаники, насады, а то и просто плотики, на которых ловко плавали дрягиля-грузчики, что работали на царском жалованье. Шли дощаники на веслах, на парусах, а под самым берегом — на бичеве.

На траверсе последней башни Гостиного двора лоцман Прокопий Елизаров хитро взглянул на капитана, поднял руку, разом опустил ее. Загремела команда, затопали по палубе, по вантам побежали матросы. Одни паруса скользнули вниз, другие убирались наверху; корабль тупо болтнуло на месте. Грохоча цепью, в воду полетел якорь, лоцман тряхнул русыми волосами, стриженными под горшок.

— Молись богу! — крикнул он и начал смешно, на московитский манер, креститься, крепко тыча двумя пальцами себя в лоб, в живот, в оба плеча.

Стоявшие на мостике трое купцов тоже уважительно приподняли свои шляпы, перекрестились ладонью.

— Растет Архангельск! — заметил Эшли.

Это уже было видно отсюда, с рейда. Из ворот Гостиного двора выбегала новая мостовая из свежих бревен, бежала берегом, выше по реке, туда, где тоже в рубленых стенах стоял городок с рассыпанным кругом посадом и еще дальше, до самой Софийской слободы. А за слободой блестели кресты и купола белостенного Михайло-Архангельского монастыря.

— Ага! — прохрипел мистер Кау. — Капитан Ричард, ваши московиты уже не живут в берлогах. Они строят города!

Молчаливый мистер Уайт моргнул белыми ресницами.

— И большие! — заметил он. — Побольше Архангельска! Возьмите Великий Устюг! Вологда! Ярославль!..

— Москва, пожалуй, побольше Лондона? — иронически осведомился, мистер Эшли.

— Не меньше! — простодушно подтвердил мистер Уайт. — Больше! Двести тысяч жителей. И смотрите, какое здесь движение в порту!

Берег был сплошь заставлен мелкими судами, кишел народом.

— Принять пристава с правого борта! — распорядился капитан.

К кораблю подходили в дощанике трое московитов в красных кафтанах да худенький юноша в коричневой однорядке. Над бортом поднялась черная борода пристава, и сам он, широкий в плечах, чванный, гремя саблей, шагнул на палубу, за ним лезли его сопровождающие.

Пристав Афанасий Огурцов одернул кафтан, огляделся и, переступив желтыми сапогами с загнутым вверх носком, снял шапку, отвесил чинный поясной поклон, пальцами правой руки коснувшись палубы.

— Боярин и воевода князь Василий Степанов княжой сын Ряполовский на приезде иноземных гостей приказал челом бить и спросить, какой земли люди и поздорову ли пожаловали.

Замолк бас пристава, и петуший голос юноши бойко повторил вопрос по-английски. Трое купцов удовлетворенно переглянулись и вместе с капитаном церемонно отсалютовали черными шляпами.

— Мы английского короля люди, прибыли с разным нужным товаром в Московское царское государство. А доехали мы хорошо и в добром здравии, — бойко перетолмачил остроглазый парнишка ответ капитана.

— Э, дьявол! — проворчал про себя Кау: на рейде только что он заметил желто-голубой флаг. — Опять мошенники шведы! Опять будут штуки!

И в упор спросил пристава:

— Давно шведы прибыли?

Пристав видел перед собой выскобленное бритвой, словно бабье лицо со складками жира на подбородке, светлые глаза из-под густых бровей, светящиеся хитростью, напористою силой, и, ничего не уловив из лающих звуков чужой речи, однако понял, что от него что-то хотят выведать. Московит сразу схитрил и, не слушая переводчика, улыбаясь в мех бороды щербатым ртом, сказал учтиво медвежьим голосом:

— Проезжие грамоты подайте!

Слова «проезжие грамоты» капитан Стронг понял без переводчика, вытянул бумаги из-за обшлага кафтана, показал их приставу, добавив:

— Мы сами будем у его превосходительства воеводы!

Лоцман Прокопий вдруг тряхнул волосами, оглушительно, по-разбойничьи, свистнул в два пальца.

— Ермилко, — крикнул он с борта, — лодью подай! Восвояси! — И, обратившись к купцам, пригласил озорно: — Со мной, може, едем, господа купцы?

— Благодарим! Мы пойдем на берег на своем шлюпе!

Купцы и капитан плыли по искрящейся солнцем реке, пристав гнался за ними в своей лодке. Высадившись на московитской земле, купцы поправили шляпы, локоны и шествовали, опираясь на высокие трости, важные, уверенные в себе, заботливо выбирая, где ступить, чтобы не замарать белых чулок и блестящих башмаков с пряжками.

А кругом двигались, толкались, шумели, кричали, божились, бранились волосатые, бородатые люди в толстых шапках, в смурых, синих, коричневых однорядках, в кафтанах, в сермягах, в зипунах, а то и в овчинных полушубках сверх низко подпоясанных белых, синих, красных косовороток. От берега к воротам Гостиного двора, обратно из ворот к берегу беспрестанно, муравьиной цепочкой бежали с мерными криками один за другим полуголые люди, тащившие на плечах, на головах, на носилках тюки, мешки, ящики, катившие тяжелые бочки. При проходе иноземцев московиты подталкивали друг друга под бок, подмигивали, смеялись и говорили так, что пристав останавливался, грозил кулаком и выкрикивал бешено все одни и те же слова.